Стихи о том как отравился

ОДИН КОММЕНТАРИЙ - ОДНО СТИХОТВОРЕНИЕ!

*В ленинградском клубе "Оптималист" проводились занятия по освобождению от табачно-алкогольной зависимости по методу Шичко.
"ПРИНЦИП ОПТИМИАЛИЗМА — принцип поиска и выбор наилучших, оптимальных решений. Алкоголик имеет перед собой ряд вариантов дальнейшей жизни, в том числе: пить пуще прежнего, оставить все неизменным, перейти на более "слабые напитки", уменьшить частоту выпивок, обрести трезвость. Оптимальный вариант — стать трезвенником, наихудший, пессимальный — пить пуще прежнего. Человек, умело руководствующийся принципом оптимализма, живет наилучшей, полноценной и наиболее полезной жизнью". Г.А. Шичко.

Очнись, Великая Россия!
И с пьяных четверенек встань!
Довольно алчным ханам змия
Платить чудовищную дань!

Быть или пить — всего два слова,
Но в них душою мы горим.
Вот наше поле Куликово,
Вот где за Русь мы постоим.

И если хочешь ты Отчизне
Хмельные путы разорвать,
Вернуть народ свой к трезвой жизни –
Возьми свой меч, встань в нашу рать!

Борис Кардаш, 1984

Для пьянства есть такие поводы:
Поминки, праздник, встреча, проводы,
Крестины, свадьба и развод,
Мороз, охота, Новый год,
Выздоровленье, новоселье,
Печаль, раскаянье, веселье,
Успех, награда, новый чин
И просто пьянство - без причин!

Впервые стихотворение опубликовано в журнале "Новый мир", 1946, № 4-5.
Перевод эпиграммы поэта Генри Олдрича (1647-1710).

Вот настали времена:
Что ни день - то чудо.
Водку гонят из говна,
По три литра с пуда.
Русский ум изобретёт
В зависть всей Европы:
Скоро водка потечёт
В рот из самой жопы.
Будем мы повелевать,
Властвовать над миром.
Будут люди водкой срать
И пердеть эфиром.

*В 1921 г. В.И. Ленин писал в Совет народных комиссаров : "Я решительно против всякой траты картофеля на спирт. Спирт можно и должно делать из торфа". Ученые предлагали рецепты изготовления спирта даже из навоза и фекалий. А Демьян Бедный отреагировал таким стихотворением "на злобу дня".

Друг мой, друг мой,
Я очень и очень болен.
Сам не знаю, откуда взялась эта боль.
То ли ветер свистит
Над пустым и безлюдным полем,
То ль, как рощу в сентябрь,
Осыпает мозги алкоголь.

С. Есенин, отрывок из поэмы "Чёрный человек", 1925

"И тогда не орды чингисханов,
И не сабель звон, не конский топот —
Миллиарды выпитых стаканов
Эту землю грешную затопят."

Владимир Высоцкий, отрывок из стихотворения "Я вам расскажу про то, что будет. ", 1976г.

Огромную ложь утвердили в сознании,
Что пьянство, курение - не наркомания,
А дело иного, культурного рода.
Что в давней традиции - пить - у народа.

Усвоилось твёрдо в обществе мнение
Настойчиво вбитое в мозг убеждение,
Что это в шприце смертоносный наркотик,
Не в соске табачной и не в стакане - вы лжёте.

Так вера сильна, что безвредно курение,
Что будто бы лечит людей опьянение -
Ложь стала сильнейшею верой на свете,
Уж курят и пьют вместе с взрослыми ДЕТИ.

"Для снятия стресса" и "для настроения",
"За добро здоровье", "для жизни продления",
"Чтоб тонус поднять", "чтоб понизить давление",
"От гриппа, простуды", "от сердцебиения",

"Чтоб снять радиацию", "в холод согреться",
"Поднять аппетит", одуреть и объесться.
Нет мифам конца, нет легендам сомненья -
И курят и пьют, веря в них с упоением.

А истина очень проста, она рядом:
Табак с алкоголем - смертельные яды,
Наркотики, зелье сродни героину,
Людей превращают в рабов и скотину.

Надёжное средство, чтоб не беспокоясь,
Лишить себя разума, выключить совесть,
Уйти от стыда, от любви, укоризны,
В мир смерти ДУХОВНОЙ ещё в этой жизни.

Пора донести до людского сознания,
Что пьянство, курение - и есть наркомания.
Что всюду: в продаже, в семье, на работе -
Фасованный в дозы легальный НАРКОТИК!

Когда красивая девчонка к стакану тянется рукой.

Когда красивая девчонка к стакану тянется рукой,
Останови ее безумье, скажи: любимая, постой!
Сейчас веселье и похмелье, потом семья, детей рожать,
Прошу тебя, прошу - подумай, ведь ты же будущая мать!

И все глупее поколенья, здоровых нет почти детей,
В дыму табачном, даже в чреве, еще туда пивка залей,
Не удивляйся, что дебила твоя подруга родила,
Она умеренно, культурно отраву горькую пила.

Ты скажешь это не со мною, я мало пью и не курю,
Я буду преданной женою, и сына крепкого рожу,
Дай Бог, я сам о том мечтаю, но только помнить ты должна,
Что регулярно выпивая, ты режешь матку без ножа!

А иногда и так бывает, как не старайся не потей,
Детей родить уже не сможешь, иди и дальше пиво пей!
Бесплодье это крест ужасный, кому-то он природой дан,
А кто-то крест свой заработал, когда заглядывал в стакан.

Ты хочешь, чтобы дети пили? Так и они ведь не хотят,
Чтоб мать ходила по квартире походкой шаткой невпопад,
Глаза лучистые, улыбка, и к маме доченька бежит,
А мама обняла бутылку, и с нею на столе лежит.

И наполняются слезами небесно-синие глаза,
"Люблю" - девчонка шепчет маме, она испугана, бледна,
На утро, взгляд стыдливый пряча, хлопочет мама у стола,
А дочка в спальне горько плачет, она сегодня не спала.

Остановись сейчас, подумай, ну как тебе еще сказать,
Себя упорно, добровольно ты продолжаешь убивать,
Семью, здоровье разрушая, рекою льется алкоголь,
А я люблю тебя безумно и потому прошу – ПОСТОЙ!

Я за это время успел прочитать массу комментариев хорошо осведомленных людей. И диабета-то у меня — почему-то считается диабет особенно унизительной буржуазной болезнью, поэтому ее очень любят приписывать, — должен вас огорчить, диабета у меня нет. Я очень следил за тем, чтобы его не было. И гипертония-то у меня — ну, гипертонии-то нету, вот представляете, беда какая. И, кроме того, не было у меня никаких ни алкогольных, ни наркотических излишеств, которые стали подозревать сразу наиболее простые сердца.

Я не знаю, чем я отравился. Не знаю, из-за чего у меня случился этот скачок. И не понимаю, почему я фактически в самолете на Уфу потерял сознание, из-за чего мне пришлось лекцию об анекдоте и встречу с однополчанами уфимскими пришлось перенести. Там меня довольно быстро ввели в искусственную медикаментозную кому. После этого отправили в Москву. И здесь, в Москве, на четвертый примерно день пришел в себя.

Есть две новости, обе хорошие. Во-первых, Бог есть. То есть я не могу списать это на действие медикаментов — все эти прекрасные сны и приключения, потому что такого не было в моем подсознании, я бы такого не выдумал, я такого не помнил. Бог есть, и он занимается, преимущественно украшением мира.

Вот одним из самых ярких воспоминаний в этом путешествии между жизнью и смертью, в этом блуждании был небольшой, примерно 40-летний с внешностью Дроссельмейера человек, который развешивал украшения посреди реанимации. Причем видеть зал этой реанимации я не мог, я был еще под наркозом. Он в этом помещении развешивал золотистые ягоды и раскладывал невероятной красоты с арбуз величиной вкуснейшие сливы. А мне он протянул то, чего мне больше всего хотелось — стакан мокрой черной кислой свежей смородины.

И когда я начал в себя приходить — вы знаете, как вот, когда выходишь из наркоза, ты уже видишь одновременно еще и ту реальность, и как-то еще и эту. Я видел сына, сидящего у моей кровати и пытался его подтолкнуть с тем, чтобы он передал мне этот стакан. Вот в том-то и дело, что сын-то был, а стакана не было. И в результате я очнулся с большой резиновой грушей в постели. Груша эта служит для разработки руки.

Я довольно быстро восстановился, без каких-то проблем начал уже на второй день ходить. Вы себе не представляете, хотя, наверное, если у вас есть опыт, то представляете, как это удивительно через, не знаю, час-два после пробуждения от тяжелого наркоза начать пить холодную воду. Просто холодная вода в горле — это главное блаженство, чудо и приключение. Естественно, таким же блаженством выглядит потом первый съеденный кусок вот этой сливы, первый ветер из открытого окна, вид весеннего московского вечера, зеленых листьев.

Ну, не могу сказать, что я радикально изменился. Просто у меня пока еще более-менее замедленная речь, но прелесть именно в том, что меня всегда ругали за ее ускоренность, поэтому сейчас, мне кажется, мы, наконец, достигли идеального темпа. Но прежней моя жизнь не будет в том смысле, что у меня случались моменты понятные — моменты метафизического сомнения, то есть я всегда знал, что Бог есть, но не всегда знал, что я на правильной стороне, что, может быть, я его достоин. А может быть, ему, наоборот, нравятся суровые люди действия. Но то, что я увидел, меня убедило в том, что, в общем, я на правильной стороне. Поэтому прежним я не буду в одном — я не буду прислушиваться к глупым и злобным мелочам, к подтявкиваниям из подворотни и не буду больше сомневаться. Вот это меня чрезвычайно утешило.

Понимаете, быть на стороне Бога очень просто. Достаточно украшать мир, достаточно привносить в мир последовательную человечность, — потому что мир бесчеловечен, — условно говоря, развешивать цветы и конфеты по реанимациям. А вот для того, чтобы быть не на стороне Бога, а быть, условно говоря, на стороне смерти, я, честно говоря, не знаю, какие там стимулы. Ведь кроме самомнения решительно никаких. Но ведь я был великий обманщик, и сомомнение это обернется полной потери меры и вкуса.

Вторая хорошая новость, которой я радостно с вами делюсь, заключается в том, что стихи, действительно, помогают. То есть искусство, оно имеет, видимо, отчасти божественное происхождение или оно, во всяком случае, находится в гармонии с миром. Дело даже не в том, что мне очень многое там представлялось арт-терапией, которой я подвергался. Например, я видел совершенно новую форму спектакля. Сцена, которая вся заставлена резными деревянными щитами, то есть мы не видим происходящего. За ними происходят диалоги, голоса. И по этим голосам и диалогам мы должны догадаться о происходящем, как, собственно, мы и догадываемся о Боге, потому что он лично нам не показывается.

Но главное, что помогают и сами по себе стихи, поэтические тексты. Я со слезами, которых совершенно не стыдился, потому что после наркоза плакать естественно, и мне многие об этом опыте рассказывали, — я со слезами повторял про себя наизусть почти всего Лосева, почти всего Блока, многие песни Щербакова, которые оказались тоже ровно настолько божественными, насколько казались мне в молодости.

То есть это всё, действительно, имеет отношение к каким-то легким воздушным, высшим структурам ненавязчивых иерархий, волшебных, прекрасных танцев — танцев воображения. Это доказывало мне, что в мире широко развит этот духовный шоколад, и совершенно не обязательно все время окунаться в духовную грязь и духовную злобу, и духовный навоз, в котором миллионы людей погрязают почему-то с таким аппетитом. Вот причины истоков этого аппетита я тоже не могу понять. Неужели это только так, как у Достоевского — мой произвол, моя воля, вот чтобы, действительно, миру погибнуть, а мне чтобы всегда чай пить. Вот только этим апофеозом своеволия могу я объяснить, действительно, гипертрофированную тягу некоторых людей ко злу.

В принципе же, мир полон блаженств и блаженств, действительно, легко достижимых. Естественно, быть счастливым, естественно, наслаждаться пейзажем или борьбой с природной, или путешествием… То есть иными словами, мы живем не в конкретном времени. Мы живем в бесконечно разнообразном и пестром божественном мире, и поэтому игнорирование искусства, глухота к нему — это просто черная неблагодарность. То, то поэзия вытягивают из любых состояний, вытягивает из них физиологически. Что можно по стихам, как по нитке, выкарабкаться из бездны, я в этом убедился. Я в те два дня, что я приходил в себя довольно медленно и мучительно, я все время повторял стихи. Оказалось, что я их помню очень хорошо — это одно из преимуществ хорошей памяти. Память надо иметь хорошую.

Максим Бородин родился в 1973 г., живет в Днепропетровске. Его экспериментальная поэзия публиковалась в альманахе "Вавилон", выпуски 8 и 9.

Он падает
отвесно,
как будто
решил свести счеты
с этим миром
и,
в частности,
с государством,
часть которого
как раз
находится под его каплями.

Когда
шумит ветер,
кажется,
что листья
производят таможенную проверку
проходящих
потоков воздуха.

Помню,
в четвертом классе я отравился мороженым,
которое
нам давали в школе,
и мне
было плохо
в ванную моей учительницы музыки.

Жизнь
течет
слишком быстро,
не успеваешь
даже обсохнуть.

Я читал,
что Аполлинера
любила
Мари Лорансен.
Как это мило
с ее стороны.

Когда красивая женщина
проходит
мимо меня,
я смотрю в сторону,
чтобы
не выдать
своего социального положения.

Воздух
пахнет удивительно сладко.
Наверное,
пришло время
вспомнить
о налоговом законодательстве.

Как хорошо,
что Хлебников
не ходил в Диснейленд.

Мне нравится
Мила Йовович,
ее улыбка
и
глаза,
а в особенности голос за кадром.

Нумерация страниц
существует для того,
чтобы
читатель
не терялся, когда его обвинят
в том, что он когда-то
писал стихи.

Он видел это в кино,
но никогда
не пробовал сам.

Дождь.
обратитесь
к разработчику.

Я проверял
электронную почту,
когда солнце
блеснуло в оконном стекле.

Я
живу
в другом городе,
и это уже хорошо.

Пришло
время
перезахоронить
Шекспира
на окраине Сайгона.

Она умела
рисовать,
но я видел ее
только издали.

Модильяни
много пил,
но жил
в начале ХХ века.

Тишина
платит больше,
если
покупает кока-колу
и меньше,
если поп-корн.

Девушка в джинсах
обнажена
в пределах
грубой ткани.

"Таможенник Руссо"
Абсурдное имя
для
художника
с точки зрения
вице-президента
торгово-промышленной палаты.

Время бежит
по внутренней дорожке
стадиона имени
Ослепительных Снежных Хлопьев,
Медленно-Медленно
Опускающихся
На
Землю.

Смерть поэта –
это повод
устроить
скандал в операционной

Элиот
изобрел бегемота,
опробовав
его в озере Своих Глаз.

В 88-м
меня ударили по лицу,
крепко
задев мое воображение.

Мы все делаем знаки.

Вчера я встречался
с начальством.
Меня прочат на повышение,
но
врачи говорят,
что можно попробовать
химиотерапию.

Стекая
по мне,
она
собирается у моих ног,
но униженным
чувствую себя я.

Он слушает джаз,
оставаясь
при этом
афро-американцем.

Молитва
освобождает от груза,
который
притягивает нас к небу.

Секундная стрелка
работает
на правительство,
но только
в дневное время.

В темном окне
отражается
мое лицо
и чаще всего
тогда,
когда
я
стою перед ним

Шекспира
возвращаем
в Нью-Йорк.

Это
часть Земли,
окруженная
другой
частью Земли,
что вполне
применимо
и
в отношении
Нас с Тобой.

Человек
с зонтом
похож
на человека без зонта.

Я –
один
из шести миллиардов,
и это внушает мне
опасение
и не дает уснуть
во время
рабочего дня.

Жить там,
где ты живешь,
лучше,
чем
там,
где живется лучше
другим.