Эта встреча во время чумы

. Perseverance, dear my lord,

Keeps honour bright: to have done is to hang

Quite out of fashion, like a rusty mail

In monumental mockery.

Разумный муж хранит и чистит славу,

Как панцирь, а не то она ржавеет,

Но ржавый панцирь только для потехи

Нет лучшего момента для расширения собственных возможностей, чем ЧС или та, которую ты сможешь представить таковой: эта мудрость известна всем аппаратным акторам. Теракт, чума, пожар, снижение цен на энергоносители – все требует, разумеется, немедленных законодательных изменений, дабы исполнительная власть могла реагировать на суровые вызовы реальности быстрее, свободнее и эффективнее. Законодательное развязывание рук, предпринятое с той же самой аргументацией во время предыдущего пожара, почему-то справиться с новой бедой не помогает.

Это универсальное правило. Новые изменения в порядок исполнения федерального бюджета на 2020 г., инициированные председателем думского комитета по бюджету и налогам Андреем Макаровым, укладываясь в этот общий тренд, имеют от него и два интересных отличия. Во-первых, для разнообразия они предоставляют новые полномочия не только правительству, но и Федеральному собранию – что для нашего законотворчества крайне нехарактерно. Во-вторых, это не новый проект, а, если можно так выразиться, ремейк, или даже ревенант, проект, воскресший из мертвых. Содержащаяся в нем идея происходит из законопроекта 2015 г., уникального в своем роде: он был принят Государственной думой и в последний момент отклонен Советом Федерации, чего в последних четырех созывах почти не случалось.

История этого законопроекта – повесть о разбитых надеждах, упорстве, которое все превозмогает, вознагражденном терпении, а также многолетнем неослабевающем желании парламентариев приблизиться к контролю над федеральным бюджетом – что есть базовая функция парламента, хотя в России об этом вспоминать не принято.

Сюжет этот также заставляет задуматься, можно ли реанимировать или пробудить, особенно в кризисные периоды, спящие или бездействующие институты недемократических режимов, которые с виду кажутся не спящими, но мертвыми.

Сам факт значительного удлинения законопроекта во втором чтении не говорит о существенной важности изменений. Но рассмотрим детали внесенных поправок. Первая странность – автор поправок, внесенных во время второго чтения законопроекта. Кто это может быть? Сам Андрей Макаров. Но Макаров же автор законопроекта, зачем он внес существенные поправки в собственный законопроект во время рассмотрения Госдумой?

Одну поправку Макаров внес совместно с членом Совета Федерации Николаем Журавлевым – и именно она главная в нашей истории. Поправка Макарова – Журавлева вводит новую статью 2.2 в 367-ФЗ от 12.11.2019. Эта статья предусматривает создание комиссии Федерального собрания по перераспределению бюджетных ассигнований на текущий финансовый год и на плановый период.

Целью комиссии является рассмотрение предложений Министерства финансов в отношении изменений в расходовании средств федерального бюджета. Основной задачей комиссии является решение вопроса о том, должны ли предложения Минфина России рассматриваться всей Госдумой или же изменения в расходовании средств могут быть произведены без согласования с депутатами Госдумы и без внесения изменений в закон о федеральном бюджете.

Таким образом, с одной стороны, правительству, а де-факто Минфину предоставляется право менять закон о федеральном бюджете без участия Федерального собрания. С другой – Госдума и Совет Федерации получают орган, способный торговаться с правительством в важном и чувствительном деле перемещения бюджетных средств в экстраординарной ситуации, когда, как ожидается, война должна все списать и все прикрыть.

Объяснение такое: верхняя палата прислушалась к просьбе Министерства финансов, которое было обеспокоено созданием парламентской комиссии по рассмотрению бюджетных расходов. Оглядываясь назад, можно сказать, что, несмотря на всю стремительность происходившего, вето со стороны Минфина не было полной неожиданностью. Текст законопроекта 829830-6 был скопирован еще с одного законопроекта, внесенного совместно Нарышкиным и Макаровым, который был рассмотрен во втором чтении впервые 1 июля 2015 г. Текст, касавшийся создания комиссии, из него вырезали после публичного демарша министра финансов Антона Силуанова, который назвал часть (правда, другую) первоначального законопроекта Макарова неконституционной.

Все чудесатей и чудесатей: потерпев неудачу 1 июля, пара законотворцев Нарышкин – Макаров немедленно вносит ту же идею 3 июля, но и тут Минфин их опережает и блокирует закон уже на уровне Совета Федерации.

Шли годы, сменился созыв, Нарышкин уже не председатель Госдумы, но смирился ли с неудачей депутат Макаров? О нет. Ничего необычного в том, что политические идеи перетекают из одного в другой законопроект, нет: это происходит и в Госдуме, и в конгрессе США, и в парламенте Великобритании. Если мы рассматриваем политический процесс как линейный, рациональный, то у нас рисуется следующая схема: возникает проблема; правительство думает, как ее решить; как только решение найдено, оно реализуется.

Чем отличается комиссия-2015 от комиссии-2020? Перечислим сначала сходства: и та и другая должны состоять из семи депутатов и семи сенаторов, утверждаться постановлениями соответствующих палат и давать правительству разрешение на перемещение бюджетных средств без изменения закона о бюджете. В версии-2015 комиссия должна была заседать в перерывах между сессиями на случай, если правительству понадобится срочно что-то изменить в бюджете, а Дума не заседает. Комиссия-2020 работает только до конца кризисного 2020 г., но без всякой связи с сессиями или перерывами между ними. В 2015 г. ей давалось пять рабочих дней на рассмотрение запроса правительства, в 2020 – три дня (чрезвычайность требует жертв).

Ни предполагавшаяся комиссия-2015, ни новая комиссия-2020 не являются в полном смысле вето-игроками: у них нет полномочий отклонять предложения Минфина. Получив правительственную инициативу, комиссия может или ее одобрить (тогда решения палаты не требуется), или направить для одобрения в Думу, или не принимать решения. В последнем случае инициативы 2015 и 2020 гг. различаются. В варианте 2020 г. указано, что если комиссия не примет решения в течение трех дней, то предложения Минфина принимаются. В предложении 2015 г. ничего не сказано о том, что произойдет, если комиссия не примет решения в течение пяти дней.

Это, конечно, еще очень далеко от полноценного парламентского контроля за бюджетом. Можно прочесть всю эту историю и противоположным образом: Дума продает бюджетные полномочия за возможность семерым депутатам и семерым сенаторам торговаться с Минфином в интимной обстановке, далеко от глаз общественности. Заседание комиссии и ее возможные встречи с правительством – это не пленарное заседание, публичное, гласное и протоколируемое. Но, учитывая политическую практику институтов в электоральных автократиях, непубличное участие в процессе принятия решений может быть более весомым, чем публичное, но формальное (каковыми бывают решения, принимаемые на пленарных заседаниях Думы, когда все вопросы уже согласованы закулисными игроками).

Несмотря на то что Макарову удалось создать свою долгожданную комиссию, вешать свой начищенный панцирь на гвоздь ему еще рано. Его следующей задачей наверняка станет сделать комиссию постоянным элементом законодательного ландшафта, тем самым должным образом институционализировав новацию кризисного времени – действие нового закона распространяется только на 2020 г. В основе изменений институционального баланса часто лежат индивидуальные амбиции. Институты в автократиях обычно представляют безгласными инструментами, лишенными собственной воли и меняющимися только по прихоти автократа. Но эта примитивная картина игнорирует сложную реальность политических процессов – столкновения многих воль в непрерывно меняющихся обстоятельствах.

Авторы – доцент Университетского колледжа Лондона, старший научный сотрудник Высшей школы экономики; доцент кафедры политических и правовых учений факультета политических наук Московской высшей школы социальных и экономических наук (Шанинка)

Каждый уикенд Александр Федута выбирает одно событие, о котором пишет две страницы текста — почему оно важно для него. И, возможно, не только для него. Читайте и сами решайте, повод это или нет. И — повод для чего.

Так отозвался поэт и философ Франческо Петрарка о самой большой потере в своей жизни.

Собственно говоря, мы ведь больше ничего и не знаем о его любви к Лауре де Нов. Молодой, 22-летний парень увидел, как прошла мимо него прекрасная девушка — и…

И — все. Больше ничего. А дальше было великое чувство, воспетое Петраркой в его бессмертных сонетах.

Когда, возжаждав отличиться много,

Я ваше имя робко назову —

Хвала божественная наяву

Возносится от первого же слога.

Но некий голос умеряет строго

Мою решимость, как по волшебству:

Вассалом стать земному божеству —

Не для тебя подобная дорога.

Так будь прославлен, несравненный лик,

Услышь, к тебе с хвалою восхищенной,

Как все кругом, стремлюсь я каждый миг,

Ведь Аполлон не менее велик,

Когда его листве вечнозеленой

Хвалу доставит дерзостный язык.

Некоторое время Франческо пытался встретить ее в Авиньоне и заговорить с ней. Но, похоже, так и не заговорил.

Мало того, мы знаем о ней лишь то, о чем написал влюбленный поэт. В приведенном нами сонете, где Петрарка зашифровывает ее имя через первый слог — Laura, — намекая на родство его с названием древа славы — лавра — laurus — или с металлом, олицетворяющим высшую ценность — l’aurea, — скрывается источник тревоги: а была ли на самом деле Лаура? Может быть, само имя ее было придумано как раз для того, чтобы расшифровывать его, играть с ним, делать намеки?

И что мы знаем об их чувстве? Только то, что Петрарка покинул Авиньон, где перед ним открывалась блестящая карьера при папском дворе (напомним: в те времена двор римского папы находился вовсе не в Риме, а именно в Авиньоне). Он предпочел стать каноником в Ломбе, но более не терзать свое сердце. И в конце концов лавровый венок он получил, хотя Лауру свою так и не обрел.

Потому что больше они не встречались. Если, конечно, вообще эта встреча была.

Но сама история великой платонической любви стала своего рода моделью для поведения поэтов грядущих эпох. Как путеводной звездой стала и форма сонета:

О вашей красоте в стихах молчу

И, чувствуя глубокое смущенье,

Хочу исправить это упущенье

И к первой встрече памятью лечу.

Но вижу — бремя мне не по плечу,

Тут не поможет все мое уменье,

И знает, что бессильно, вдохновенье,

И я его напрасно горячу.

Не раз преисполнялся я отваги,

Но звуки из груди не вырывались.

Кто я такой, чтоб взмыть в такую высь?

Не раз перо я подносил к бумаге,

Но и рука, и разум мой сдавались

На первом слове. И опять сдались.

Без сонетов Петрарки были бы невозможны сонеты Шекспира и Ронсара, Мицкевича и Пушкина, множества других гениев, вступавших с великим итальянским гуманистом в соревнование. Появились венки сонетов и венки венков сонетов. И все это — благодаря женщине, о жизни и смерти которой мы не знаем почти ничего. Зато знаем, скольких людей она вдохновила. Вплоть до нашего земляка Адольфа Янушкевича, привезшего кипарисовую ветвь с ее могилы своему другу декабристу Александру Одоевскому.

Кстати, согласно одной из версий, Лаура де Нов умерла от чумы. Дай Бог здоровья всем нам. От чумы и в средневековой Италии, и в средневековой Франции люди спасались все тем же испытанным карантином — бегством и, скажем так, самоизоляцией. Так что шестого апреля, раз все равно все мы дома, достанем с книжной полки томик сонетов любого из великих влюбленных и выучим наизусть четырнадцать строк, которые понравятся вам больше всего. А потом прочтем эти стихи своим возлюбленным. Может быть (!), они сделают вид, будто поверили, что это наш сонет. Но даже тот факт, что мы просто выучили эти четырнадцать строк наизусть — ради них, — будет воспринят ими как жест любви, достойный Петрарки.

Итак, что же остаётся, когда нет ни храма, ни иерархии, ни богослужений, или всё это есть, но в очень усечённом виде? Что есть церковь в конечном итоге? Как она являет себя сегодня и как может являть?

Это очень важно. Церковь через евхаристию и крещение должна выявлять себя и личностно, и соборно. Это и отражено в евхаристической и крещальной экклезиологиях. Но это явление возможно лишь тогда, когда мы воспринимаем саму Церковь в большей степени как тайну и таинство: тайну и таинство веры, тайну и таинство жизни, тайну и таинство молитвы. И литургические таинства все в этом смысле хороши, хотя особое место здесь принадлежит именно евхаристии и крещению, то есть так или иначе таинству просвещения и таинству собрания через благодарение и приобщение. Соборное таинство евхаристии действительно есть таинство собрания и собирания Церкви, как и всего того, что мы можем найти в этом мире от Бога, всего, что происходит от Него.

Мне кажется, очень важно видеть и то, что евхаристия себя однозначно не ограничивает, она пытается дойти до конца, до предела. Поэтому на ней воспоминаются и те, кто не является членами церкви, в том числе власти предержащие, на ней воспоминаются болящие, нуждающиеся, скорбящие, и при этом не уточняется их вероисповедание и качество их веры. На ней мы вспоминаем и о расколе церквей и устремляемся к их единению, молясь о нём. На всех евхаристиях так или иначе это присутствует. Конечно, здесь нужно не только воспоминание, но и благодарение за то, что нам уже дано, а также и за то, что нам обещано. Вот это благо-дарение за данное, имеющееся в данный момент, и за обещанное, наступающее, приблизившееся к нам – это, конечно, удивительно вдохновляющее действие церкви, в котором она лучшим образом может себя проявлять.

Но всё ли в церкви сейчас сводится только к евхаристии? Можно думать, что главное в церкви – это всё-таки личностное начало, хотя и столь ослабленное в наше время, потому что и само крещение превратилось в обычную требу. Как известно, оно часто совершается над взрослыми людьми или над младенцами, которые совершенно не воспринимают то, что происходит с ними в данный момент. И тем не менее, крещение само по себе обладает качеством личностности, или, точнее, может им обладать, если оно опирается на церковную практику полноценной катехизации, с личным покаянием и личной верой каждого человека, то есть личным открытием сердца ради принятия Дара Святого Духа, в соответствии с которым человек должен обрести в Церкви своё место, служа этим даром.

Если возродить таинство крещения во всей его силе, а это безусловно надо делать, то крещение действительно станет в центр церковной жизни. Ведь когда человек в центре – человек, связанный с Богом, рождающийся в Господе, рождающийся свыше, – тогда и крещение тоже становится в центр. Если же мы хотим больше собирания, соборности и общения в церкви, то мы, конечно, в ней главный акцент будем делать на таинстве евхаристии. И то, и другое сейчас крайне актуально для возрождения полноты жизни Церкви и всех служений в ней.

Так вот, если в церкви существуют таинства евхаристии и крещения – такие важные для всех таинства, по крайней мере, для всех, кто сознательно считает себя христианином и членом церкви (а о других вариантах мы сейчас не говорим), – то мы, конечно, должны вспомнить и о том, что собирание через приобщение, как и личностное плодоношение через рождение свыше может быть явлено в церкви не только внешне, не только физически, телесно.

Здесь можно вспомнить хотя бы древнюю римскую практику, когда после общего служения на евхаристии отсутствовавшим по уважительным причинам людям разносились святые дары – ферментум. Это наиболее известная практика, которая предполагает причащение не тяжело болящих, не младенцев, не находящихся в чрезвычайных обстоятельствах, а тех, кто находится на служении вне общего церковного собрания. В этих случаях освящённые дары передаются для того, чтобы человек мог приобщиться тела и крови Господних, не находясь физически в церковном собрании. Эти дары освящаются тогда, когда в церковном собрании совершается евхаристия, в которой заключены и таинство примирения в целовании мира, и таинство благодарения, и таинство причащения, и таинство агапы (любви). Когда все эти таинства совершаются в полноте – и внешней, и внутренней, – именно тогда есть возможность проявиться всему тому, что должно давать и даёт церкви и каждому её члену таинство евхаристии. Но при этом, как видим, бывают и другие случаи, когда физически совершается, скажем, только таинство причащения, а не всё таинство евхаристии, которое, впрочем, может при этом подразумеваться.

Итак, иногда человек может причаститься только лично, я бы даже сказал индивидуально, ведь внешне это действительно выглядит как нечто индивидуальное. Но ведь и практика крещения знает нечто подобное. С одной стороны, всем нужно – после соответствующей церковной подготовки к таинству просвещения – быть крещёными в воде, с другой же стороны, церковь знает, например, и индивидуальное крещение кровью, когда внешний обряд таинства крещения не совершается, но люди церковью признаются крещёными, а нередко даже и святыми.

К слову говоря, с таинством крещения прямо связано и таинство погребения, которого сейчас в практике церкви нет или почти нет, которое довольно давно уже вышло из употребления, но которое имело и может иметь большое значение в церковной жизни. В нём и крещение, и евхаристия особо актуализируются в последнем акте, который совершает церковь рядом с гробом умершего – преставившегося, новопреставленного – человека (здесь снова возрождаются смыслы этих древних и часто неверно понимаемых слов).

Говоря о евхаристии, сегодня надо вспомнить и о том, что в церкви ещё есть длительная и очень важная практика причащения преждеосвящёнными святыми дарами – и всех прихожан Великим постом, и анахоретов в монастырях, и находящихся в разных сложных обстоятельствах, включая обстоятельства гонений (скажем, в XX веке в России), или, к примеру, как сейчас, при необходимости причащаться тогда, когда закрываются храмы.

К слову, в истории бывали случаи, когда храмы закрывались не только из-за эпидемий и болезней, а во времена гонений или каких-то интердиктов политического свойства. При этом верующим людям всё равно всегда хотелось причащаться, и церковь актуализировала свой большой и серьёзный опыт, когда преподавать людям святые дары можно было в домашних условиях или в каких-то иных очень интимных внешних обстоятельствах. Был и такой опыт, когда человек – в том числе мирянин или мирянка – мог эти святые дары преподавать себе сам. Не кто-то иной, а он сам. Очень важно, что такое причащение можно было совершать и в женских собраниях. В этом контексте уместно вновь вспомнить древних пресвитерид и дьяконисс. Женщины тоже могли служить в церкви, помогая самому́ совершению таинств – именно их совершению и усвоению, – а не только прислуживая в храме и дома.

Сейчас эпидемия заставила нас вспоминать об этих пластах традиции, и интернет кишмя кишит высказываниями с пожеланиями возродить древнюю практику причащения преждеосвящёнными святыми дарами. Спорят, как это лучше делать: будет ли это делать священник, придя в дом, или, если это невозможно, может ли это делать глава семьи или сам причащающийся человек. И здесь не полагается никаких различий: допускается, что это может делать любой человек – мужчина и женщина, младший и старший в церкви, кем бы он в ней ни считался, лишь бы он был верующим, лишь бы у него не было на совести нераскаянных смертных грехов. При этом предлагается использовать или Чин изобразительных, или Чин скорого причащения тяжкоболящих, или самопричащение после литургии онлайн.

Когда происходит что-то чрезвычайное, угрожающее жизни человека, тогда и епитимьи после каких-то тяжелых грехов, безусловно, должны смягчаться или, насколько это возможно, отменяться, по крайней мере, если человек может определённо сказать о себе, что он не хочет и не будет возвращаться к своим старым грехам, даже если они произошли совсем-совсем недавно, скажем, вчера или позавчера. Здесь церковь должна проявлять максимум любви, милосердия, сострадания. Ведь Господь по состраданию Своему даёт нам благодать, и мы должны вести себя так же.

При эпидемии надо, конечно, всячески оберегать людей от внешних опасностей, насколько только может церковь это делать. Но это не должно приводить к тому, чтобы она превратилась в замкнутое сообщество раздробленных, не связанных между собой людей. Всем христианам надо научиться сохранять в сердце своём церковную соборность и личностность, даже тогда, когда нет – или почти нет – возможности проявлять их внешне. Всё-таки это прежде всего духовные качества, которые не знают внешних границ и которые могут проявлять себя в любых обстоятельствах.

Но для того чтобы реализовалось духовное причастие, между верными должны быть личные и личностные связи любви, что приводит нас к вопросу об общинно-братской экклезиологии. Духовное причастие возможно лишь тогда, когда ты приобщён к Богу и к Церкви реально – то есть когда ты не формально принадлежишь к какому-то чину, приходу, епархии, к какой-то структуре или монастырю, а когда ты реально вмещаешь в своё сердце братьев и сестёр во Христе, как и вообще всех ближних, которых даёт тебе Господь. Только тогда ты имеешь дар и внутренне желание благодарить Бога с любовью, свободно, в чистоте сердца. И только тогда духовное причастие становится возможным. Его невозможно запланировать, оно не совершается по расписанию или по спискам. Оно невозможно, когда внутри человека есть вражда, злоба, ненависть, зависть, богохульство и сладострастие, как и прочие страсти и пороки, сводящие человека с ума.

Я думаю, это самое важное из того, что нам надо помнить сейчас, говоря о богословском понимании Церкви и её евхаристическо-крещальной практики.

… Кто жизнию своей

Играл пред сумрачным недугом…

Самое невероятное в этой истории – то, что она действительно произошла, папа был ее свидетелем и участником. Не помню, почему она не вошла в его книгу, – кажется, в редакции решили не пугать народ.

В описываемой истории много загадочного. Расследование ее было поручено следователю и писателю Шейнину. Он не довел его до конца, так как был вскоре арестован.

Но прежде, чем рассказывать о грозных событиях декабря 1939 года, я совершу небольшой экскурс в глубь веков по следам опустошительных эпидемий чумы.

В конце девятнадцатого – начале двадцатого века чума опять поразила человечество. На этот раз эпидемией были охвачены портовые районы Европы, Азии, Северной Америки и Австралии. В России чума свирепствовала в Одессе в 1901, 1902 и 1910 годах.

Интересно, что вспышки чумы часто были связаны с войной. В 14-м веке – татаро-монгольское нашествие совпало с чумой на территории Молдавии и Украины, чума в Венгрии и Польше совпала с русско-турецкой войной 1768 года, чума на Балканах – с русско-турецкой войной 1828 года. Большие потери от чумы понесла наполеоновская армия в Египте и Сирии (1799 год), а в первую мировую войну – британская армия пострадала от чумы в Месопотамии (1914–1918 годы). Этот список можно было бы продолжить…

И лишь в 1894 году при изучении эпидемии чумы в Гонконге двум ученым – Иерсену и Китазано – независимо друг от друга удалось выделить возбудителя чумы из трупов умерших людей и получить культуру этого микроба. Это оказалась бацилла длиной 0,001—0,002 мм и шириной 0,0003– 0,0005 мм, имеющая яйцевидную форму. Ее назвали бацилла пестис. Так враг стал видимым. Тогда же Иенсен нашел эту бациллу в трупах павших крыс. Стало ясно, что именно крысы явились источником эпидемии в Гонконге.

Переносчиками чумы от грызунов к человеку оказались блохи, в организме которых чумные бациллы долго сохраняют свою активность. В зараженных чумой и голодающих блохах бациллы чумы при комнатной температуре живут три месяца, а при более низких температурах – до года. Кроме того, человек может заразиться чумой при разделке тушки больного животного и через слизистые оболочки глаз, носа, рта – как гриппом.

Вспышка чумы в 1939 году не стала эпидемией благодаря героизму и высочайшему профессиональному мастерству врачей и медперсонала, организовавших карантинные мероприятия. Один из них погиб в этой схватке, и настала пора склониться перед светлой памятью замечательного доктора Горелика, профессиональный подвиг которого не нашел должной оценки из-за чумы совсем иной природы…

Вот что думают о чуме тибетцы. Во время зимней спячки тарбаганов хорек, источник чумы, сам от нее не погибающий, проникает в нору тарбагана и кусает хозяина. Всю зиму яд спит вместе с тарбаганом в его теле. Весной укушенный тарбаган просыпается и выходит из норы. Когда он слышит первый гром, яд оживает в его теле и начинает действовать. Тарбаган передает его человеку, который на него охотится, и дальше болезнь распространяется от человека к человеку.

Тибетский лекарь рассказал Берлину о различных средствах – в основном вытяжках и отварах разных трав, которые якобы предотвращают или ослабляют болезнь. Берлин испытал все эти средства на лабораторных животных, но никакого эффекта не обнаружил.

У этой вакцины есть своя история.

Много лет назад на Мадагаскаре погибла от чумы маленькая девочка. Культуру микробов, полученную у нее, назвали ее инициалами: ЕВ. Культуру, как полагается, многократно пересевали. И произошло неожиданное: морские свинки, которых заразили бациллами ЕВ, не заболели. Бациллы были живы, но потеряли активность (вирулентность). Однако самое интересное было в другом: морские свинки, зараженные штаммом ЕВ, не только не заболели, но потеряли восприимчивость к обычной вирулентной чуме. Штамм ЕВ стал вакциной.

И тогда группа саратовских ученых решила испытать новую вакцину на себе. Их было трое: Берлин, Коробкова, Туманский – руководство и цвет института. Москва долго не разрешала опасный эксперимент, но в конце концов согласие было получено. Три экспериментатора изолировали себя от мира. Врач Ящук ввел им по 250 миллионов бацилл ЕВ. Опыт начался. В институте и в Москве напряженно ждали его результатов. Первый день прошел благополучно. На второй день утром у Туманского поднялась температура, состояние ухудшалось с каждым часом. Неужели?! Но нет, это оказался спровоцированный вакциной приступ другой болезни, туляремии, которой Туманский болел. На третий день температура стала падать, а с ней и огромное напряжение, в котором жили все посвященные в этот беспрецедентный эксперимент. Опыт удался! После первых смельчаков вакцину ЕВ ввели себе еще пять, а потом восемь добровольцев. Все прошло без осложнений, и результат эксперимента следовало признать положительным.

Как развивались события дальше, описал мой отец.

Чума в Москве

Записки Я. Л. Рапопорта

…Конец тридцатых – начало сороковых годов. Тяжелое, страшное время. Над страной нависли мрачные крылья органов госбезопасности ВЧК-ОГПУ-НКВД, охраняющих страну от преданных ей талантливых деятелей науки, литературы, искусства. Страхом перед невероятным и ужасом ожидаемого и возможного пронизана жизнь советских людей. Кровавая бессмысленность и нелепость происходящего давит сознание, омрачает психику. Но жизнь – могучая сила, и, несмотря на все исторические катаклизмы, живые делают свое дело: трудятся, развлекаются чем могут, влюбляются.

В этой обстановке началась Вторая мировая война, наше вступление в Польшу, присоединение прибалтийских республик, Бессарабии, а вслед за тем – финская война. В этой атмосфере напряжения душевных и физических сил в Москву пришла чума.

Вызванный к больному Берлину, не оправившийся от удара старик Р. поставил диагноз: крупозное воспаление легких – и направил больного в ближайшую Новоекатерининскую больницу, что у Петровских Ворот. Эта больница в ту пору, как и сейчас, была клинической базой ряда клиник 1-го Московского медицинского института, в ней работали видные профессора.

В приемном покое больницы больного осмотрел дежурный врач доктор Горелик и сразу заподозрил не простую крупозную пневмонию, а легочную чуму. Подозрения быстро оправдались. Горелик потребовал немедленной изоляции больного и изоляции самого себя, как несомненно зараженного, поскольку легочная чума относится к числу чрезвычайно заразных болезней, инфицирование которой передается через дыхание больного.

Нельзя обойти молчанием стоическую выдержку и подлинный профессиональный героизм доктора Горелика, не нашедший должной оценки ни при его короткой жизни, ни после смерти (он не ошибся в отношении собственной судьбы), хотя многие, принимавшие участие в организации предупредительных мероприятий по распространению эпидемии, получили правительственные награды. Правительственную благодарность за выполнение важного задания получил и автор этих строк. Зная о неизбежном роковом исходе (от легочной чумы спасения не было), с уже наступающими признаками болезни, Горелик до последнего часа оказывал возможную помощь умирающему Берлину, пытаясь облегчить его страдания. Потом, в своей самоизоляции, он писал письма своим родным и товарищу Сталину. Стоя на краю могилы, Горелик обращался к Сталину с просьбой за арестованного брата, разделившего судьбу многих жертв беззакония сталинского безвременья. Эти письма были сожжены вместе с Гореликом…

В организацию борьбы с распространением возможной эпидемии активно включился НКВД. Как только выяснилось, с какой чудовищной опасностью столкнулась Москва, были приняты чрезвычайные меры по предупреждению развития эпидемии. Благодаря этим мерам – а, может быть, потому, что в развитии эпидемий есть свои закономерности, но чума унесла только три жизни: Берлина, Горелика и парикмахера больницы.

Новоекатерининская больница была немедленно объявлена на военном положении. Сюда прибыло подразделение войск НКВД. У входов и выходов больницы стояли караулы, никого не впускавшие и не выпускавшие. Функции коменданта больницы были возложены на оказавшегося среди задержанных профессора И. Г. Лукомского – заведующего стоматологической клиникой.

По медицинским каналам этот шепот, конечно, дошел и до меня. Поэтому не застал меня врасплох и не вызвал удивления ночной телефонный звонок из Наркомздрава, в котором оставшийся вне карантина замнаркома (кажется, Колесников) просил меня срочно приехать. Телефону нельзя было доверить суть дела, но догадаться не составляло труда. Было около часа ночи, когда за мной приехала машина и доставила меня в Наркомздрав. Там царила обстановка военного времени: все помещения, несмотря на ночь, освещены, сотрудники суетятся с озабоченными лицами, кто-то спит в углу на раскладушке… Кажется, тот же Колесников познакомил меня с сутью дела и попросил произвести вскрытие тела больного, умершего в Новоекатерининской больнице с подозрением на чуму. Разумеется, я дал согласие – при условии, что не буду отправлен в карантин. Условие было принято.

После процедуры переодевания в противоипритный непроницаемый костюм, уже под утро, я был доставлен в больницу. По дороге заехал к себе в лабораторию за инструментами для вскрытия.

Своеобразную картину застал я в Новоекатерининской больнице. У входа в здание на часах, одетые в длинные до пят тулупы, стояли часовые с винтовками (был жестокий мороз зимы 1940 года). Такие же часовые у ворот. В самой больнице – взволнованная тишина. Встретил меня комендант больницы, мой давнишний друг профессор Лукомский. Мы выпили чаю, побеседовали в ожидании специалиста-бактериолога, который должен был присутствовать при вскрытии для взятия материалов с целью бактериологического исследования.

Я не стану описывать саму процедуру вскрытия. Она производилась в необычной обстановке – в изоляторе больницы, у просмоленного гроба, куда был заранее положен санитарами труп – обстановка, прямо сказать, малопривлекательная даже для профессионала.

Я решил, что ехать надо, чтобы восстановить нормальную жизнь больницы и снять с медперсонала страх перед чумой, и в сопровождении посланцев Горздрава отправился в клинику. Там стояла удручающе мрачная атмосфера. Гробовая тишина. По опустевшим, притихшим коридорам бродят, как тени, сестры в глухих марлевых масках, в двойных халатах.

Слово было сказано, и завертелось колесо страха. Больной, оставшийся без помощи, вскоре умер.

Еще до вскрытия я заподозрил, что имею дело с одной особенностью, встречающейся у малоопытных и малодумающих хирургов (а это почти одно и то же): при ухудшении состояния больного после операции такие лекари думают о чем угодно – о гриппе, менингите – только не о послеоперационном осложнении или ухудшении основного хирургического заболевания. Так оказалось и на этот раз: перитонит с общим сепсисом и геморрагической сыпью. Никаких признаков чумы не было и в помине.

После вскрытия все стало на свои места: сняли маски повеселевшие сестры, раскрылись ворота больницы для приема больных, нуждавшихся в экстренной помощи и лишенных ее по милости В. И. К. Вот что могут сделать страх, паника и один дурак!

Размышления его были прерваны прибытием в Новоекатерининскую больницу. И тут только встречавший его профессор Лукомский рассказал несчастному, в чем дело и какая болезнь была у больного Берлина, которого Р. направил в эту больницу. Р. пришел в неописумое возбуждение и стал просить у Лукомского разрешения позвонить старушке-жене, которую оставил в полном отчаянии. Лукомский, разумеется, разрешил. Дрожащими руками Р. взял телефонную трубку и ликующим голосом, не скрывая неожиданной радости, сказал жене буквально следующее:

– Не волнуйся, дорогая. Это я. Я звоню из Новоекатерининской больницы. Подозревают, что я мог заразиться чумой от больного. Поэтому не волнуйся, оказывается, ничего страшного, о чем мы с тобой думали – это только чума!

Данный текст является ознакомительным фрагментом.