Туберкулезная служба в россии
Поделиться сообщением в
Внешние ссылки откроются в отдельном окне
Внешние ссылки откроются в отдельном окне
С каждым годом в России регистрируется все меньше случаев заболевания туберкулезом, а уровень смертности среди больных продолжает падать уже более 10 лет.
Однако общее число россиян, страдающих от туберкулеза, все еще высоко, болезнь все хуже поддается лечению, а выздоравливают лишь две трети пациентов.
Так что, несмотря на существенный прогресс в этой сфере, Россия по-прежнему входит в число стран, где дела с туберкулезом обстоят хуже всего.
Таковы данные опубликованного в четверг масштабного доклада Всемирной организации здравоохранения, полностью посвященного этому заболеванию.
Русская служба Би-би-си ознакомилась с 297-страничным документом и кратко знакомит вас с его основными выводами.
Убийца миллионов
Туберкулез входит в десятку самых опасных болезней, на которые приходится наибольшее число смертей по всему миру.
Среди инфекционных заболеваний (то есть тех, что вызываются бактериями и вирусами, - в отличие, например, от рака или инфаркта) он и вовсе является бесспорным лидером, ежегодно убивая более миллиона пациентов.
Возбудителем болезни является бактерия, известная как палочка Коха. По данным ВОЗ, ее носителем является каждый четвертый житель планеты - а значит, в теории болезнь может проявиться у них в любой момент.
Согласно последнему докладу, в 2018 году туберкулез каждый день уносил в среднем по 4000 жизней, став причиной 1,5 миллиона смертей.
При этом общее число заболевших за год увеличилось примерно на 10 миллионов человек - это сравнимо с населением Швеции, Португалии или Азербайджана.
Хорошая новость состоит в том, что оба эти показателя продолжают падать. С начала века смертность от туберкулеза по всему миру упала в полтора с лишним раза.
Две трети всех новых случаев приходится на восемь стран: Бангладеш, Индию, Индонезию, Китай, Нигерию, Пакистан, Филиппины и ЮАР - что неудивительно, поскольку в них живет половина всего населения земного шара.
Ситуация в России
В России, судя по данным доклада ВОЗ, ситуация с туберкулезом весьма неоднозначна.
С одной стороны, показатели заболеваемости и смертности неуклонно продолжают падать, причем довольно быстрыми темпами.
Число новых диагнозов на 100 тысяч россиян с начала века уменьшилось почти вдвое. Смертей от туберкулеза в прошлом году было зарегистрировано в три с половиной раза меньше, чем в 2005-м.
С другой, оба эти показателя падают по всему миру, пусть и не так быстро. А вот по частоте резистентных случаев, не поддающихся лечению антибиотиками, Россия (со своими 9%) опережает почти все страны мира, уступая лишь Индии и Китаю (27% и 14% соответственно).
Впрочем, в абсолютных цифрах и приведенная выше обнадеживающая статистика выглядит не так оптимистично.
По данным ВОЗ, за последний год туберкулезом в России заболели почти 80 тысяч человек, причем около 1000 из них до сих пор не знают о своем диагнозе.
Нужно отметить, что приведенные в докладе цифры несколько отличаются от предварительных официальных данных российского минздрава: в марте там утверждали, что в минувшем году было выявлено 65 тысяч новых случаев болезни.
Число россиян, погибших от туберкулеза за тот же период, ВОЗ оценивает на уровне 10 тысяч человек.
Учитывая это, неудивительно, что обе они включены в число 30 государств, где дела с туберкулезом обстоят хуже всего. В том же проблемном списке - еще восемь республик бывшего СССР: Азербайджан, Беларусь, Казахстан, Кыргызстан, Молдова, Таджикистан, Узбекистан и Украина.
И хотя в докладе подчеркивается, что в России необходимую терапию получают 99% всех туберкулезных больных (это самый высокий показатель в мире), успешным лечение оказывается лишь в 69% случаев.
А это - 27-е место в проблемной тридцатке, то есть четвертое с конца. Хуже выздоравливают только жители Папуа - Новой Гвинеи (68%), Конго (65%) и Анголы (25%).
Примечание: 23 октября 2019 года в заголовок и текст статьи были внесены изменения - изначально там ошибочно утверждалось, что число больных туберкулезом в России превышает эпидемиологический порог, эта информация не соответствует действительности.
14 октября – день памяти умерших от туберкулеза. Хотя по статистике смертность от него в России снижается, все равно ежегодно от этой болезни умирает 10 тысяч человек, и каждый год фиксируется 60–70 тысяч новых больных. Отсутствие лекарств, старые больницы, выгоревший персонал – по словам пациентов и правозащитников, именно так выглядит современная туберкулезная служба.
Двадцатилетняя Хатидже Муртаза-оглу (наполовину турчанка) живет в Новосибирске. Жила она как все, училась, работала. Заболела туберкулезом весной этого года.
– Как я заболела… Я очень много переживала по разным поводам, могла забыть поесть. Вот эти факторы, наверное, сложились. И еще я простыла, у меня появился кашель, но я на это не обращала внимания. Организм был в ослабленном состоянии, вот бактерии и начали свое развитие. А потом появилось кровохаркание, температура высокая. Приехала скорая, говорят: "Плюй в тарелочку". Я плюнула, а кровь прекратилась. Они говорят: "Наверное, сосуд лопнул. Хочешь госпитализироваться?" Я отказалась. Через пару дней снова поднялась температура, кровохарканье повторилось, и меня уже увезли в горбольницу. Сначала меня лечили от пневмонии, я там успела и в коридоре полежать, и в палате. А в день, когда мне должны были делать бронхоскопию, подошел врач и сказал, что у меня в анализах "выявлена палочка, это МТБ плюс". Я вообще не поняла этих слов! Он пояснил, что у меня туберкулез, устойчивый к ряду антибиотиков (то есть не всеми препаратами можно вылечить) в открытой форме. "Сейчас я тебя выпишу, пойдешь домой. Будешь ждать, когда тебя в больницу положат", – сказал врач.
Но домой с открытой формой туберкулеза она не поехала – пошла к заведующей отделением пульмонологии, на следующий день ее отвезли в туберкулезную больницу №2 и положили в семиместную палату.
– Никакого разделения между пациентами нет – вместе лежат с открытой формой, с закрытой, у меня был лекарственно-устойчивый туберкулез, а рядом лежала женщина с чувствительным. Равнодушие врачей поражало! Спрашиваешь: "И что мне делать? Мне страшно!" Ты видишь во враче свое спасение, а в ответ слышишь равнодушное: "Ну, умрешь – не умрешь, 50 на 50", – вспоминает Хатидже. – Из удобств в палате была тумбочка, кровать и стол, где мы ели. Занавески висели на скрепках – пациентки сымпровизировали. А зеркал вообще не было нигде. Это меня сильно поразило – ни одного зеркала ни в палате, ни в туалете. Я там лежала с февраля по июнь, а многие лежат и по году!
И в той больнице я не могла и половины вещей разместить: шкаф был, но места там не было, все занято какими-то банками. Меня постоянно ругали, скидывали все с тумбочки, даже ноутбук. Перед обходом надо было заталкивать все внутрь, даже дверца не закрывалась. Разрешали держать лишь книжку, чашку, ложку и воду. Я потом лечилась в НИИ туберкулеза. Увидела там микроволновку, чуть от счастья не заплакала, потому что в больнице я грела еду на батарее.
А еще туалет без щеколд. И без дверей, только перегородки по пояс. Душ рядом с раковинами, в которых люди мыли посуду. Дверь без защелки, стоишь, моешься, а к тебе кто угодно зайти может из коридора, чтобы помыть посуду и уйти. У меня такого никогда в жизни не было. Никакого личного пространства во всей больнице. Ни в палате, ни в туалете. И так можно жить год.
– Санитарки ужасные, очень грубые! Пытаешься разговаривать с человеком нормально и просишь общаться со мной как с человеком. Но когда я попросила позвать врача из отделения, куда я пройти никак не могу, – у меня дико болел зуб, я просила таблетку, – санитарка мне сказала: "Тут тебе туберкулезная больница, а не стоматология!" – и всё матом.
– Вы видели, чтобы там умер кто-то?
– Там умирали так часто, что я поверить не могу, что так бывает вот сейчас. И в моей палате умерла девочка, и в соседней. "Менингитчики" – люди, у которых менингит и туберкулез одновременно, – их так часто выносили с этажа, как будто это был мусор. Было ощущение, что санитар сейчас закинет мешок на плечо и пойдет. Это в кино на каталке под простыней везут, у нас были мешки черные. В неделю тела три выносили. И мне рассказывали, что морг у больницы малюсенький, непонятно, как они их… складировали. Много могло в один день умереть. Когда туберкулез и менингит у человека, очень мало шансов.
– Я впала в какой-то анабиоз. Я старалась по максимуму отключать все свои эмоции и думать только о том, что мне предстоит жить, кучу всего еще сделать. Я старалась отключиться от того, что происходит вокруг меня. И я справилась.
– Сколько таблеток надо было принимать в день?
– 18. Как принимать, не объяснили, просто выставляли баночки – утро, день, вечер. От одних таблеток мне было плохо, и мне посоветовала соседка по палате запивать их чем-то кислым. Стало вроде легче. Я потом врача спросила: "Правда надо запивать кислым?" – "Да, правда". – "А почему вы мне раньше не сказали, когда я терялась в пространстве, мне было тошно и плохо, меня трясло?" Меня в ответ записали к психиатру.
– Говорят, депрессивное лечение.
– Таблетки очень сказываются на психическом состоянии. Я это поняла, когда мне часть таблеток убрали. Состояние постоянно подавленное, руку невозможно поднять, апатия, суицидальные мысли. Тяжело. Вот в таком состоянии люди и бросают таблетки. Я слышала много историй, когда человеку было так плохо, что он решал лечиться "травками с Алтая" и прятал таблетки под матрас. Одна женщина умерла, ее соседке было очень-очень грустно из-за этого. И медсестра подняла матрас и показала: "Вот, смотри – таблеток сколько тут лежит…"
– Как вы попали в НИИ туберкулеза?
– Мне сказали, что мой туберкулез имеет устойчивость к некоторым препаратам, и надо ложиться в другую больницу. Я стала просить квоту в НИИ. Разницу почувствовала сразу. В той больнице я один раз анализ сдала, как поступила. А в НИИ регулярно – снимки, кровь, мокрота. Уровень был совсем другой! И врачи другие. Врач моей палаты в НИИ была очень здоровская: и поддержит, и посоветует, и успокоит. Все объяснила про терапию, подробно, на пальцах, сняла страхи. У меня сыпь возникла от одного препарата. В больнице сказали: "Ну сыпь, ну чешешься, что мы можем поделать? Пей супрастин". А в НИИ врач отменила один препарат, посмотрела реакцию – и поменяла его. А спектр побочек – очень широкий! Абсолютно на все действуют антибиотики! Одни больше на ЖКТ влияют, другие на психику. В НИИ раньше был психолог, мне рассказывали, но его сократили. И вот в больнице он очень нужен. Но я думаю, государство ни за что на это деньги не выделит. Потому что всем плевать просто. Всем плевать, что там происходит с обычными людьми, которые работают на обычной работе. Меня только перевели на амбулаторное лечение, я продолжаю терапию и буду пить таблетки до следующего сентября.
В прошлом году правозащитница Ксения Щенина и художница Полина Синяткина (обе болели туберкулезом) объездили несколько регионов с лекциями и сравнили разные больницы.
– Я лечилась в 2008 году в Хабаровске, – вспоминает Ксения Щенина. – Там была жесть: дыры в полу, протертый линолеум, тараканы, десять человек палате. В хирургическом отделении – продавленные кровати, как в пионерлагерях: металлическая сетка до пола и ватные старые матрасы. Я была одной из тех, кто выпросил себе после операции на ребрах доску. И я была крутая: у меня была доска.
И вот я читаю историю Хатидже и понимаю, что ничего не изменилось. А ведь большая часть проблем для тех, кто лежит в туббольнице, – это не лекарства, не перебои и психологическая поддержка. Людей угнетает, что невозможно жить в нормальных условиях. Я когда людей в больницах сейчас спрашиваю, что их беспокоит, они отвечают: быт. Главные врачи говорят: из-за того, что обеспечение очень маленькое, постоянно приходится выбирать – технику новую купить или ремонт сделать. Там такая зависть к кардиологии, онкологии! Эти-то больницы часто делают хорошими. На них денег больше выделяют. Туберкулез полностью на госпрограмме. С одной стороны, это хорошо, мы не зависим ни от каких процессов, потому что программа целевая. Но деньги по ОМС в туберкулез не идут. Плюс у разных больниц есть возможность проводить платные услуги. Тубдиспансер тоже мог бы КТ делать. Но кто туда пойдет делать КТ?
Все лекарства, даже самые дорогие второго ряда, обеспечивает государство. Но то, какими будут больницы, очень сильно зависит от регионального бюджета. И туберкулез часто не в приоритете. Вот Волгоградский областной тубдиспансер. Там хотели закрывать один стационар, так врачи и пациенты его сами чинили, чтобы не закрыли. Но там и большие перебои были с лекарствами в 2017–18 годах: не было всего. Первого и второго ряда, поддерживающих препаратов. На сайте "Перебои.ру" это зафиксировано.
– Можно ли в таких условиях бороться со смертностью?
– Причин смертности очень много. Помимо бытовых условий и перебоев, есть такая проблема, что мало кто умеет вести сложных пациентов, например, с зависимостями. Еще у нас очень много устойчивого туберкулеза, и люди не выдерживают длительного лечения. Самая большая смертность – в Тыве, там все очень грустно. Там как будто выше восприимчивость к туберкулезу. Люди заболевают и умирают намного быстрее, чем в целом по России. Организм вообще не сопротивляется. Ну, и эпидемия ВИЧ добавляет.
За последние два года я много туберкулезных больниц объездила. Мы с художницей Полиной Синяткиной написали книгу "Ты и туберкулез", и она так понравилась российскому офису ВОЗ, что они решили ее поддержать: предложили нам ее развезти по городам и провести лекции. Они оплатили проживание и перелеты, но теперь я поняла, что в расходы таких поездок надо включать психотерапевта и антидепрессанты. Сначала мы ездили на юг: Тольятти, Самара, Краснодар, Волгоград, это был август 2018-го. И я потом месяц приходила в себя. Когда врачи с комиссией приезжают, люди им мало рассказывают. А тебе как другому пациенту человек может рассказать много чего. А у тебя мало времени, ты ходишь из палаты в палату. Несколько тысяч человек приняло участие в наших встречах. И тысячи полторы мы точно опросили.
Мы ходили по всем отделениям, разговаривали с персоналом, врачами, с активистами, по ВИЧ в том числе, с бывшими пациентами. Делали лекцию для городского населения. Старались встречаться с местными СМИ. Потом мы написали отчет.
Из отчета: "Волгоград – единственный город, где нас не "наряжали" в одноразовые халат, бахилы, шапочку и маску, потому что их просто не было в наличии. Нам нашли две хирургические маски, но, по словам врачей, и с ними за пару месяцев до нашего визита были проблемы. Пациенты вынуждены лечиться в областном диспансере годами, потому что это единственное место, где есть хоть какие-то препараты. Врачи говорят, что полноценно оснастить препаратами смогли только областной диспансер. В регионе лекарств нет. Одна из пациенток рассказала, что её возили с высокой температурой из одного населённого пункта в другой, потому что в одном не было рентген-аппарата, в другом пришлось платить за плёнку 241 рубль. И после этого её в таком же тяжёлом состоянии направили в Волгоград. Врачи говорили, что в Волгограде должны построить новую больницу, где будет несколько этажей и новое оборудование. Мы наводили позже справки, что строительство должны были закончить ещё в 2015 году, но до сих пор нет. Местные специалисты говорят, что они не надеются на скорое исправление ситуации, так как “всё ушло на футбол".
Владивосток. Основные жалобы в хирургическом отделении. Пациенты рассказывают, что врачи им предлагают операцию на выбор: бесплатную или с возможностью приобрести "сундучок", то есть набор оборудования для операции, которое позволяет сделать аккуратные внутренние швы. Его стоимость от 30 тысяч рублей и больше. Врачи объяснили нам, что хорошего оборудования в больнице нет, поэтому они предлагают пациентам закупить расходные материалы самостоятельно. Перед покупкой пациент подписывает документ, что ознакомлен с возможностями больницы и принимает сам решение приобрести "расходники" иностранного производства. При покупке у фирмы-поставщика на руки даётся чек, но с ним, как оказалось, невозможно обратиться в налоговую для возврата НДФЛ на основании медицинских трат, его не принимают. Мы поговорили с хирургами отделения, они объяснили, что расходные материалы по госзакупкам сильно осложняют работу. Например, получаются грубые внутренние швы и наружные тоже. Заведующая хирургией показала нам на снимках разницу внутренних швов. При качественных материалах его почти незаметно, при обычных – в лёгком заметный "забор" из скоб…"
– Ты сейчас делаешь сайт памяти людей, умерших от туберкулеза. Как идея возникла?
– Я теряла подопечных раньше, но они не были моими друзьями. А тут я потеряла подругу, Наташу. Меня это сильно вышибло. Я долго ходила, думала, с мамой ее созванивалась, с другими людьми, кто близких потерял. Наташа была умная, интересная, очень клевая. Абсолютно домашний ребенок, заболела по контакту от отца. Ее сначала неправильно лечили, она 13 лет болела, у нее ШЛУ (туберкулез с широкой лекарственной устойчивостью) был. Легкое удалено. Она держалась молодцом, по моей просьбе всех консультировала, у кого ШЛУ был… Она жаловалась на свой Благовещенский стационар, потому что там были постоянные перебои, приходили лекарства, врачи их раздавали, а потом опять могли быть перебои. Плодили устойчивость страшным образом… Ей было 29 лет. Последние пять лет она ни с кем из друзей не встречалась, боялась заразить.
А про остальных мы старались вспомнить что-то светлое. Вот Анатолий рассказал про своего отца, как тот его учил рыбачить. Это истории, которые другие люди могут примерить на себя. Это дестигматизация, которая направлена в две стороны. Во-первых, на тех, кто ничего не знает о туберкулезе: они смогут увидеть, что это такие же люди, как и все. А другая – это люди, которые сами болели или потеряли близких. И надо дать им возможность выговорить это, потому что многие скрывают, от чего умер человек. Боятся осуждения.
А параллельно мы делаем полотно в память о тех, кого унес туберкулез. У меня была идея помянуть каждого. Я взяла последнюю мировую статистику: в 2017 году погибло 1,6 млн человек. Из них 300 тысяч людей с ВИЧ и 230 тысяч детей. Если бы у меня были имена, я бы провела акцию, как "Возвращение имен". Но списка имен нет, из-за стигмы родственники часто не открывают диагноз. И я решила просто считать. А чтобы не сбиться – пересчитывать рисинки, потому что рис – это отшлифованное зерно, оно уже не имеет шанса прорасти. А еще рисинка похожа на маленький кальцинат в легком.
Количество рисинок надо было фиксировать, приклеивать их на ткань по тысяче, но в итоге мы стал рисовать по ткани, отмечая каждого человека точкой. Задача – сделать 1600 квадратов по 1000 точек. Мы уже сделали 44 квадрата – 22 на 22 см. Мне помогают люди из разных городов и стран, я хочу сделать эту акцию международной. Но нужна еще и ткань, и руки. Я приглашаю всех, кто потерял близкого человека, присоединиться к этой акции и сшить свой квадрат или прислать мне свою историю для сайта TB-Memorial.
Пермский туберкулезный диспансер и фтизиатрическая служба Прикамья
имеют богатую историю, которая насчитывает более ста лет
14 ноября 1911 года в Перми был создан отдел Всероссийской Лиги для борьбы с туберкулезом, который возглавил директор Пермского бактериологического института Владимир Михайлович Здравомыслов. Создание филиала ознаменовало рождение и начало работы пермской фтизиатрической службы. Развернулась широкая противотуберкулезная пропаганда - проводилось чтение лекций, создавались передвижные музеи, летние лагеря для слабогрудных детей, бесплатные столовые для чахоточных больных.
Сразу после торжественного открытия пермского отдела Лиги, в городе прошел праздник Белого цветка, известный также как День белой ромашки. Во время этой благотворительной акции, проходившей в разных городах России, был организован сбор пожертвований в пользу больных туберкулезом. Участники этой акции продавали букеты белых цветов по символической цене. В дальнейшем, дни Белого цветка стали проходить в Перми и других городах ежегодно.
Так, в 1912 году в Александровской больнице была открыта бесплатная амбулатория для туберкулезных больных. Средства на ее содержание, социальную и лечебную помощь больным были собраны за счет пожертвований граждан.
Участники акции в День белой ромашки в Перми. 1915 год.
Праздник в Кунгуре. Шествие от дома городского общества. 1911 год.
Первый туберкулезный диспансер с амбулаторией был открыт в Перми после революции, в 1920 году. Он расположился в бывшем доме губернатора по улице Большевистской, 57. Организатором диспансера был Иван Иванович Голубев. В то время диспансер представлял собой дом санитарного просвещения по туберкулезу и другим социальным болезням. В том же году здесь, кроме амбулатории, были открыты дневной и ночной санатории.
В 1924 году под руководством доктора Ехлакова в диспансере появилась клиническая лаборатория, открылись два детских приемных отделения.
С 1936 года тубдиспансер стал самостоятельным медицинским учреждением. Главным врачом была назначена Клавдия Михайловна Беляева. Под ее руководством расширилась амбулаторная помощь за счет открытия тубкабинетов при поликлиниках, МСЧ, детских консультациях.
В 1940 году Молотовский тубдиспансер получил статус областного, а городская туберкулезная служба стала самостоятельной. Главным врачом областного диспансера была назначена Анна Ивановна Астраханова. Благодаря ей, в области было открыто 26 туберкулезных кабинетов и отделений. По ее инициативе, в 1950 году областной тубдиспансер получил здание на Советской 102б, где ныне располагается поликлиника. (Подробнее об этом читайте в нашей исторической справке)
В послевоенное время активно начинает развиваться санаторно-курортная служба: открываются санатории в Нижней и Верхней Курье, в Кунгурском районе, в селах.
С 1945 по 1965 годы городскую фтизиатрическую службу возглавляла Мария Викторовна Тарасова. Бессменным начмедом диспансера долгие годы была врач-эксперт, Заслуженный врач РСФСР Таисия Александровна Коротаева. Позже, в 1965 – 1967 годах городскую службу возглавляла Юлия Ивановна Ананьева. При ее активном участии началось строительство стационара в поселке Балатово.
В 1967-1969 годах начали работу терапевтический и хирургический корпуса на 355 коек. Специалисты активно внедряли методы функциональной диагностики, эндоскопии, торакальной хирургии.
В 1970 году городской противотуберкулезный диспансер возглавил Заслуженный врач РФ, кандидат медицинских наук, врач-хирург Борис Иванович Светлаков. Благодаря ему, в 1972 году начал работу четырехэтажный корпус диспансера, в котором разместились детское отделение, отделение внелегочных форм туберкулеза, терапевтическое отделение для больных, не выделяющих микобактерии туберкулеза, аптека и клинико-диагностическая лаборатория. В 1984 году произошло объединение городского и областного противотуберкулезных диспансеров.
Диспансер № 2. Специалисты развивают методики лечения, добиваются снижения заболеваемости
История диспансера № 2 началась в 1950 году. Он был открыт со стационаром на 35 коек и штатом 30 человек на базе противотуберкулезного кабинета при городской больнице № 21 Кировского района. Главным врачом стала А.Н. Бегишева, стационаром руководила Заслуженный врач РСФСР Анастасия Ивановна Кулакова.
Благодаря работе диспансера в Кировском районе снизилась заболеваемость туберкулезом на 40% (в 1950 году - 108 человек, 1966 году - 65 человек).
Сотрудники этого диспансера внесли важный вклад в развитие методик лечения. До 1953 года для лечения больных туберкулезом легких широко применялся искусственный пневмоторакс, позже появились антибактериальные противотуберкулезные препараты, которые постепенно вытеснили прежний метод лечения.
С ростом коечного фонда в Кировском диспансере открывались параклинические службы: клиническая лаборатория, рентгенологическая служба и другие. С 1962 года по 1967 год на базе диспансера было открыто торакальное отделение для больных легочным туберкулезом, где проводились оперативные вмешательства на легких. Руководил отделением в то время Владимир Алексеевич Брунс, под его руководством работали хирурги Л.Н. Веприков и Владимир Аристархович Черкасов, который затем стал главным хирургом области, а также заведующим кафедрой туберкулеза и ректором ПГМА.
В 1969 году было открыто урогенитальное отделение с оперативным блоком для лечения внелегочного туберкулеза. Длительное время заведовал отделением врач высшей категории О.В. Писанин.
В последующие года больницей руководили врач-энтузиаст, новатор В.М. Копысов, В.В. Николаев, В.Д. Суслов.
Наши дни
В настоящее время Пермский краевой фтизиопульмонологический центр включает филиалы в Кунгуре и Краснокамске. Пермский диспансер состоит из стационара, поликлинических и параклинических служб, сотрудники которых проводят лечение и диагностику детей, подростков и взрослых.
На базе диспансера работает кафедра фтизиопульмонологии ПГМУ, сотрудники которой заняты научной деятельностью, обучают крайне востребованных сегодня специалистов - врачей-фтизиатров. Возглавляет кафедру доцент, доктор медицинских наук Александр Анатольевич Шурыгин.
Поликлиника на улице Советская, 102 б
Пермский краевой фтизиопульмонологический центр – это оплот фтизиатрической службы Прикамья. За последние десятилетия в диспансере внедрены все современные методы диагностики и лечения туберкулеза, осуществляемые противотуберкулезной и пульмонологической службой России.
В декабре 2016 диспансер был переименован в ГБУЗ ПК "Клинический фтизиопульмонологический медицинский центр". Центр возглавил Михаил Сергеевич Ждакаев.
Валерий Рейхардт, главный врач диспансера (с 2002 по 2016 год)
заведующий кафедрой фтизиопульмонологии ПГМУ Александр Шурыгин,
ассистент кафедры (ныне заместитель главного врача по организационно-методической работе) Наталья Бармина,
главный детский фтизиатр Министерства здравоохранения РФ Валентина Аксенова.
Размещен: 6 Августа 2013 г.
О заболеваемости туберкулезом в Российской Федерации в 2012 году
| 06.08.2013 № 01/8843-13-32 |
