Могилы умерших от чумы

На Русь чума впервые пришла в 1352 году. Первым на ее пути оказался Псков, где число умерших заставляло класть в один гроб по три-пять трупов. Для спасительной молитвы население города пригласило новгородского архиепископа Василия Калику.

Он приехал, обошел город с крестным ходом, помолился над болящими — и сам умер от чумы на обратной дороге. Новгородцы с почестями похоронили своего архиепископа, выставив его тело в Софийском соборе для народных прощаний. Как следствие, в Новгороде также вспыхнула эпидемия.

Наученное горьким опытом и напуганное смертями человечество в те годы сумело выработать базовые принципы личного карантина: уезжать от эпидемии в отдаленную и малонаселенную местность, избегать массовых скоплений народа, таких как общие молебны и массовые собрания, не участвовать в похоронах умерших от болезни.

Люди были убеждены, что чума, как и другие заразные болезни, распространяется вместе с дурным воздухом. Поэтому самым эффективным способом борьбы с распространением заразы, вплоть до открытия чумной палочки в середине ХIX века, считалось окуривание дымом и химикатами зараженных помещений и городских улиц.

Во время второй эпидемии чумы в России больше всего пострадала Москва. Первые случаи болезни были зафиксированы в столице в конце июня 1654 года. Инкубационный период мог составлять всего несколько часов, далее начинали проявляться симптомы: болела голова, наступал жар, тело опухало, на коже появлялись нарывы и язвы, больной впадал в бред. После нескольких дней мучений наступала смерть.

Бороться с болезнью решили уже опробованным методом — с помощью огня. Вокруг Москвы были выставлены заставы, на дорогах, ведущих к ним, разжигались костры. Более того, когда на пути переезжавшей в Калязин царской семьи встретилась повозка с умершей от чумы женщиной, подожгли целый участок пути, а уголь с землей вывезли как можно дальше.

Своего рода фильтр для опасных писем был впервые применен именно тогда: после того как гонец на заставе прочитывал послание, привезенное из районов-очагов эпидемии, текст переписывался на новую бумагу, а прочтенное письмо сжигалось.

В городах и селах зараженные дома, улицы и кварталы изолировались, а умерших от эпидемии запрещалось хоронить при церквях в черте населенного пункта. Их тела либо закапывали в отдаленной местности, либо сжигали вместе со всеми личными вещами. Однако зачастую эти правила не соблюдались. Спустя два года эпидемия утихла, унеся с собой жизни не менее 150 тыс. человек, что составило более половины жителей столицы.

Если в мирное время примитивные карантинные меры хоть как-то помогали сократить потери, то в случае начала войны даже они не сильно спасали: огромные армии передвигались с места на место, в лагерях царили скученность и антисанитария. Так, в частности, произошло во время войны с Турцией 1768-1774 годов. Русские войска проходили через Молдавию, где как раз начиналась эпидемия чумы. Возвращавшиеся солдаты и офицеры привозили на себе блох, зараженных Yersinia pestis — чумной палочкой. Уже в 1770 году эпидемия охватила Брянск, а следующей на ее пути встала Москва.

Основной очаг чумы разгорелся на Большом суконном дворе, находившемся за Москвой-рекой у Каменного моста. Первое время власти города пытались скрыть распространение болезни: фабричных рабочих хоронили тайно по ночам, даже не вводя карантин. Зараженные чумой мастеровые с суконного двора быстро разносили смертельную болезнь по всей Москве.

Уже спустя несколько недель чума перекинулась через реку к центральной части города. Больные и умирающие появились по всей Москве, чуме также сопутствовала паника, сразу парализовавшая всю городскую жизнь: закрылся Московский университет, прекратили работу все мануфактуры, мастерские, лавки и трактиры.

В день от чумы умирало около тысячи человек, к ним добавлялись также жертвы пожаров, массовых драк и погромов.

Погибших от чумы массово вывозили за город и зарывали в большие общие могилы без отпевания и других церковных обрядов. Это было поручено делать тюремным заключенным, осужденным на каторгу.

Некоторые москвичи укрывались в подмосковных имениях, но это лишь расширяло ареал болезни. Так, московский генерал-губернатор Петр Салтыков, обнаружив полное бессилие в борьбе с эпидемией, сбежал в свое родовое имение Марфино, за ним последовали и другие чиновники.

Только приехавший по приказу Екатерины II Григорий Орлов смог справиться с ситуацией. На окраинах Москвы были созданы специальные чумные карантинные больницы. За сокрытие от властей больных или умерших полагалась вечная каторга, зато тем, кто доносил на скрывавших, полагалась премия в 20 рублей. Погибших было окончательно запрещено хоронить в городской черте. Большинство московских кладбищ — Армянское, Дорогомиловское, Миусское, Пятницкое, Даниловское, Калитниковское, Семеновское, Преображенское, Рогожское — возникли во время эпидемии 1771 года именно как чумные. Если в XVIII веке эти кладбища находились за чертой города, то сегодня это ближайшие к центру районы, расположенные всего в паре километров от Садового кольца.

Захоронения на нем продолжались вплоть до 1930-х годов, а уже в конце 40-х на его месте возвели элитный жилой квартал.

В центре Москвы ковш экскаватора подцепил человеческие кости. Репортаж с элементами детектива

Вот с таким текстом:

Сверху 4 трупа предположительно (по данным полиции) с датой смерти 7-летней давности, а далее на глубине двух метров массовое захоронение (могильник) 200-летней давности (опять же, по данным полиции).

И я отправилась на раскопки.

Очевидец №1

Он даже не спросил, из какой я газеты, и вообще был крайне контактен и любезен — молодой мужчина в синей куртке. Сразу пояснил, что работ с 12-го не прекращал, просто занимался соседними участками, конкретно по этому — не было никаких распоряжений о приостановке, ни письменных, ни устных.

— Жители боятся, что это может быть чумное захоронение, — начала я.

— Ну, вы знаете, баек очень много, сегодня экологи приезжали — от них уже тоже разные байки идут, мол, они где-то слышали, что мы якобы раскопали кости и где-то их рядом прикопали, — вздохнул Илья. — Это вот еще откуда информация? Если была прокуратура, все забрала, как мы могли прикопать?

— По словам жителей, полиция говорила, что скелеты 200-летней давности, — озвучила я.

— Кому вот полиция говорила? — засмеялся Илья. — Я целый день стоял тут с полицией, абсолютно не было таких разговоров. Кости забрали, криминалисты проводят проверки, поднимают данные. Не знаю, разобрались ли с возрастом, но он никак не может быть 200-летним. Кости более-менее сохраненные, за такой период не были бы настолько крепкие кости.

— Люди переживают, почему не остановили работы, пока не разобрались.

— Вот у вас бы окна сюда выходили, и вам бы сказали, что здесь, возможно, чумное захоронение, вам бы страшно не стало? — спросила я.

— Ну какая чума?! — закатил глаза он.

— Была бы чума, нас уже тут не было бы! — задорно прокричал молодой парень из кабины экскаватора. Он уже давно выключил зажигание и тоже слушал наш разговор.

— Даже если бы она и была, поверьте, за такой период у нее разложение, как те же археологи сказали, если она в извести, максимум 30–50 лет, — успокоил меня Илья.

— Бояться надо живых, а не мертвых! — снова вступил парень из кабины. Посмеялись.

— Сколько еще здесь копать планируете? — спросила я.

— До Нового года. Но это конкретное место я уже на следующей неделе планирую закончить. Засыплем все землей и пойдем дальше. А что людям надо конкретно? Чтобы работы приостановились или что? Или чтобы им все-таки кто-то дал какой-то ответ? — спросил Илья.

— Да, официальный ответ, что это неопасно. Дождаться результатов экспертизы, а потом продолжать работы.

— Ну хорошо, придут результаты, что это изменит? — уточнил он.

— Впечатлительные все очень, да? — хмыкнул Илья и прикрикнул на рабочего: — Жень, сильно близко не бери, не порть корневую систему.

— В общем, вы с юмором на это смотрите, да? — спросила я на прощание.

— Ну а как? Бояться, пугаться? — ответил он. — Да и не особо были здесь чумные какие-то истории. Холера — да. А чума для нашей страны не присуща была. Были какие-то незначительные вспышки…

— В 70-х годах XVIII века, по разным данным, до 100 000 человек в Москве умерло. Чумной бунт был, архиепископа убили, — напомнила я.

— Да вы что! — снова рассмеялся Илья. — То есть вы подготовились, прежде чем приехать?

Очевидец №2

Очевидец №3

По телефону, вечером четверга.

— 12-го я приехал на место, когда останки уже подняли. Второй раз вызвал следствие в ту же ночь, потому что те кости были явно криминальные — от разборок 90-х, мне рабочие сказали, что они выше теплотрассы бывшей лежали. А вот то, что левее и глубже, — это было коробчатое сооружение, которое экскаватор вскрыл на глубину до трех с половиной метров, и конца ему не было. Оно было покрыто известью, короб из кирпича толщиной сантиметров 25 — обычно такая кладка в могильниках бывает.

Кладбище находится левее, возможно, они затронули только край могильника. То, что осталось в корневых слоях, — это очень старые кости, видно по сращению костей черепа. Они очень сухие и выхолощенные, как минимум 1800-х годов. Мне киргизы говорили, что там было много костей, но их увезли на грузовиках в те давние дни. Подметку, которую там удалось вытянуть, оперативники не взяли, потому что это не относится к следствию — она была типична для лейб-гвардии Наполеона. Приехал следователь активный, еще была женщина — старший следователь, которая сказала, что по христианским обычаям здесь сейчас батюшка должен быть. Дальше не решились копать, решили, что это будут делать археологи. Следователь меня попросил связать его с ними, я это сделал, а результат оказался нулевой. Раскапывать что-то еще нельзя без особого разрешения правительства Москвы, никто ни с кем не договорился. Я уже даже следователю звоню, и он не берет трубку. Да, телефон его я вам дам, он же хотел видеть как можно больше прессы. Он сказал, что информацию нарыл, что там 300 тел минимум. Я его за язык не тянул, этого Рашидовича… или как его…

Как это было

1 ноября 1347 г. черная смерть появилась в Марселе, к январю 1348 г. волна эпидемии докатилась до Авиньона, и затем чума стремительно распространилась по всей Франции. Папа Климент VI, приказав, анатомировать трупы, чтобы найти причину болезни, бежал в свое имение рядом с Валенсией, где закрылся в одиночестве в комнате, постоянно жег огонь, чтобы выкурить инфекцию, и никого к себе не допускал. В Авиньоне смертность была так велика, что не было никакой возможности хоронить покойников. Тогда Папа освятил реку и торжественно благословил бросать в нее тела умерших от чумы людей.

Почему все это произошло?

И, наконец, существует еще одна закономерность, не имеющая никакого отношения к учению о природной очаговости чумы, но которую из истории эпидемий уже не выкинешь. Обе пандемии чумы начинаются на фоне свирепствующей уже несколько столетий проказы, и постоянно растущего количества заболевших натуральной оспой. Невольно складывается впечатление, что чума как бы завершает какой-то многовековой пандемический цикл, в котором последовательно участвуют малоконтагиозные возбудители медленных инфекций и высококонтагиозный вирус натуральной оспы.

Реликтовый очаг чумы

Здесь я прошу Вашего разрешения сначала дать его определение, а уже потом его объяснить.

Реликтовый очаг чумы — территория, неопределенно долго включающая природный очаг чумы, о существовании на которой в прошлом вспышек чумы среди людей известно из исторических источников. Что говорит в пользу их существования?

Прежде всего, строение генома возбудителя чумы. В отличие от своего эволюционного предшественника, возбудителя псевдотуберкулеза, геном возбудителя чумы дегенеративен. Много генов, кодирующих факторы вирулентности, у него выключены, а вот у маловирулентного псевдотуберкулезного микроба, они присутствуют. Но утрата генов у паразитов происходит вследствие их большей специализации к организму хозяина. Это явление называется дегенеративной эволюцией и имеет характер общебиологического закона. Например, у ленточных червей при специализации к человеку до предела упрощаются нервная и пищеварительная системы. В отличие от ортопоксвирусов, имеющих широкий круг хозяев среди грызунов, упрощен геном и у высокоспециализированного к человеку возбудителя натуральной оспы.

Недавно был установлен предполагаемый хозяин Y.pestis, это одноклеточные почвенные животные – амебы. Наличие паразитирующих в них чумных бацилл доказано с помощью методов молекулярной диагностики. Обычно такие бактерии не удается размножать на искусственных питательных средах. Это состояние называют некультивируемостью бактерий. Следовательно, для описания эпидемических процессов вне учения о природной очаговости чумы, оставляющего основную роль в поддержании Y.pestis в природе за грызунами, необходимо предложить другие определения ее природного резервуара и природного очага.

Природный резервуар возбудителя чумы — совокупность одноклеточных организмов — биологических хозяев Y.pestis, без которых ее существование в природе, как биологического вида, невозможно.

Природный очаг чумы — географический ландшафт, в почве которого методами молекулярной диагностики доказано присутствие возбудителя чумы в некультивируемом состоянии (холодный очаг), и/или на его территории фиксируются эпизоотии и эпидемии чумы (пульсирующий или активизировавшийся очаг).

Попав организм человека или грызуна, Y.pestis использует те же механизмы специализации, которые позволяют ей поддерживаться среди почвенных одноклеточных организмов, эволюционных предшественников фагоцитов. Так как жизнь или смерть случайно инфицированного теплокровного организма ничего не значит для поддержания такого паразита в природе, то его вирулентность не лимитируется необходимостью сохранения жизни своим жертвам.

Синхронность масштабного появления чумы и проказы объясняется тем, что возбудители этих болезней поддерживаются в сходных экосистемах. Та же последовательность событий, которая приводит к колебательным процессам в экосистемах лепрозного микроба, оказывает аналогичное действие и на экосистему “простейшие—Y.pestis”.

Закончилась ли Вторая пандемия чумы?

Анализ хронологии вспышек чумы привел нас к пониманию условности выделения третьей пандемии из второй, по крайней мере, если использовать общепринятые временные критерии. И вот почему. Если считать третью пандемию явлением хронологически самостоятельным, то тогда между ней и второй пандемией чумы должен быть временной промежуток, который можно охарактеризовать как прекращение чумы. Новая пандемия по масштабу охваченных ею территорий, должна, по крайней мере, превышать масштабы активизации очагов чумы последнего всплеска их активности в прошлую пандемию. Такую границу можно провести между первой и второй пандемиями, но вот с третьей, начало которой относят на 1894 г., это сделать невозможно.

Начатая здесь тема продолжается в статье "ГДЕ СКРЫВАЕТСЯ ЧУМА?"

Как думаете, что означает прилагаемая в качестве иллюстрации частично промасленная бумажка из стародавнего архивного дела? Это бесценный рисунок, фиксирующий границы городского кладбища в 1812 году. С трудом идентифицировал топографические привязки по оси могил Шабер и Клеонова (Кленова), но это отдельный сюжет. Почему в середине 1820-х Воронцов скрупулезно выявлял эти границы с помощью очевидцев? Потому что первые чумные захоронения производились не в пределах будущей Чумной горы (Чумки), а непосредственно на общественном некрополе. Ибо сперва никто не предвидел масштабов надвигающейся катастрофы.

Одесситам вменялось в обязанность дважды в день окуривать помещения, запрещалось принимать гостей. Категорически возбраняли продажу second hand. На первых порах следовало наблюдать, чтобы не было скопления людей в питейных домах и других общественных местах. Закрыли дома терпимости, а всех проституток собрали в одном карантинном помещении, под страхом строгого наказания запретив принимать посетителей, каковые в случае задержания несли равную ответственность. Позже, по объявлению общего карантина, горожанам вообще запретили появляться в общественных местах — даже храмы закрылись.

Знаете, кто, кроме медиков и полицейских, имел непосредственный доступ к зачумлённым? Преступники и добровольцы, вызвавшиеся ухаживать за ними на определённых условиях. Первые в случае благоприятного для них исхода оправдывались и освобождались подчистую, вторые требовали весьма значительного вознаграждения. Были ещё добровольно нанимавшиеся за солидное жалованье мортусы, а равно арестанты — похоронная команда.

О мортусах в популярных краеведческих изданиях упоминали многократно. Сообщения обычно снабжаются пугающей картинкой, изображающей, как эти добровольцы в просмолённой спецодежде выволакивают длинными крюками из домов умерших от чумы. Согласно архивным материалам, для перевозки мёртвых тел использовались пожарные дроги, находившиеся в ведомстве полицмейстера. По миновании надобности Ришельё приказал сжечь импровизированный катафалк.

Как принято говорить, кому война, а кому мать родна. Началось мародёрство — тёмные корыстолюбивые типы соблазнялись вещами, оставшимися от умерших зачумлённых. Таким путём зараза перебегала от дома к дому и тогда, и в чумные эпидемии 1829 и 1837 годов. Предусмотрительный Ришельё объявил одесситам о том, что оповестившие о сокрытых кем-либо заражённых вещах будут щедро вознаграждаться. В результате ему в основном удалось пресечь мародёрство. Архивные документы сообщают о том, например, что некая Мавра Трубачевская сообщила городскому полицмейстеру П.С. Мавромихали о спрятанной в Дальнике зачумлённой верхней одежде, белье, подушках. Всё это беспощадно предали огню, а гражданке выплатили стоимость вещей — 150 рублей. 100 рублей в такой же ситуации получила еврейка Перла Абрамова. В тот период по распоряжению герцога сожгли и несколько зачумлённых жилых помещений, а затем оставшимся в живых хозяевам выплатили компенсацию. Была даже создана специальная комиссия, занимавшаяся делами наследников жертв эпидемии.

Это действительно уникальное свидетельство, поскольку по зафиксированному документально официальному сообщению причта греческой Свято-Троицкой церкви в разгар эпидемии никаких обрядов над умирающими и умершими православными не совершала. Да мы не имеем никаких других данных о совершении подобных обрядов и у католиков. Капелло скончался в отдельном флигеле при руководимой им больнице, до последнего часа оставались с ним преданные служители, надо полагать, его подчинённые, имён которых мы, к сожалению, не знаем. Ясно только, что они его самоотверженно любили. Дом свой, находившийся в пяти кварталах от госпиталя, на углу Торговой и Софиевской, с 1 апреля 1812 года доктор сдавал внаём капитану над одесским портом, коллежскому асессору Скандракову.

Место дома и участка Капелло, что символично, ныне занято Научной библиотекой и мастерскими Одесского национального университета имени И.И. Мечникова. Как видно из плана города 1814 года, жилой дом стоял фасадом по красной линии Преображенской. Смежное место тоже некоторое время находилось во владении Капелло, однако он не имел возможности его застроить, и земля отошла к городу, была присоединена к саду, впоследствии сдавалась в аренду под кафешантаны, а затем там построили летний театр. Со стороны будущего Малого переулка и Преображенской соседом доктора был небезызвестный австрийский консул фон Том. Судя по архивным документам, доктор был в дружеских отношениях с самим Ришельё, фармацевтом фон Шмидтом, чиновником Скадовским, офицером Шемиотом, упомянутыми Лале, де Рибасом, Поджио, Фраполли, Вейсом, не говоря уже о погибших коллегах, и другими известными фигурантами ранней истории Одессы.

Вот почти всё, что я сейчас знаю о докторе Капелло в контексте тех давних событий. Похоронили ли его в братской могиле, как других, или уважительно отдельно, теперь никто не скажет. Много лет спустя на вершине искусственной насыпи над христианским чумным кладбищем по указанию М.С. Воронцова установили мемориальную плиту в память о жертвах чумных эпидемий. Давно уже нет этого памятного знака, однако о безымянных одесситах, по крайней мере, напоминает сам холм, до сих пор именуемый в народе Чумкой. Вряд ли кто знает о том, что обособленное еврейское чумное кладбище и вовсе лежит под ногами прохожих…

Читайте также: