Эдгар аллан по король чума в чем смысл
В чем потакают королям богово,
Того не сносят в голоте ницій.
Это убогое, кое стулене, закіптявіле, рядом с потолком помещение ничем не отличалось от других таких заведений, какими они были в те времена,- и все же, по мнению посетителей, причудливыми группами княпіли тут и там, оно вполне хорошо соответствовало своему назначению.
Как на меня, двое наших морячков среди всего того общества были если не самое, то по крайней мере самой интересной парой.
Тот из них, кто был якобы старший и кого его товарищ вполне заслуженно звал Оглоблей, отмечался и действительно высоченным ростом. Он разрастался ли не на шесть футов с половиной, то и не удивительно, что все время горбился. А впрочем, избыток длины более, чем надо, возмещался нехваткой ширины. Был он такой худющий, что, как уверяли товарищи, пьяный мог править за вымпел на мачте, а трезвый - за бушприт. Но хоть бы один из подобных шуток вызвал хотя бы тень улыбки на лице этого матроса! Нос у него был большой и крючковатый, как у ястреба клюв, скулы высокие, подбородок - словно срезанные, нижняя губа - запала, а навыкате глаза - большие, белесые. Тупое равнодушие ко всему на свете была написана на его лице, таком торжественно почтенном, что никто на свете не смог бы точно описать или хотя бы передразнить то выражение.
Повелением короля на эти районы наложен запрет, поэтому под страхом смертной казни никто не смел нарушать их угрюмое безлюдье. Но ни монарший указ, ни мощные залога перед зачумленими улицам, ни угроза погибнуть той осоружною смертью, что не могла не спопасти несчастного искателя приключений, которому наплевать было на все опасности,- ничто не могло спасти от ночных грабителей покинутые жителями дома; даром что хозяева забирали с собой свое добро, воры тащили оттуда всякое железо, медь, свинец - все, что имело хоть какую ценность.
Опять же, каждый год, когда снимали залога, выяснялось, что владельцы многочисленных в тех местах магазинов, желая избежать риска и хлопот, связанных с перевозкой, зря доверили свои богатые запасы вин и всяких отваров такой зыбкой страже, как замки, засовы и потайные погреба.
Однако мало кто из пойнятих страхом лондонцев приписывал те деяния рукам человеческим. Все то, дескать, творили духи чумы, почвари язвы и демоны лихорадки. Не проходило и часа, чтобы кто-нибудь не придумал и не рассказал новой легенды, от которой крижаніла кровь, пока наконец непреодолим испуг словно саваном окутал здания, находившиеся под запретом, и не раз случалось, что грабитель, весь трепечучи, бежал от ужасов, порожденных его же собственными опустошительными наскоками, оставляя широченный, очерченный запретом пространство самому только мрачном безгомінню, заразе и смерти.
Поэтому одна из тех зловіщих залогов, ограждающие зачумленные кварталы, неожиданно выросла на пути в Оглобли и достойного Хью Просмоленного. Вернуться назад - о том жалко и речи, и ни одной минуты нельзя было терять, ведь преследователи гнались за ними по пятам. Вскарабкаться на грубо сколоченный загон настоящим морякам было забавляясь, а тогда, ошалілі от вина-пива и быстрого бега, они без колебаний пролетели вниз на запретную землю и вскоре, передвигаясь все дальше, куда пьяные ноги несли, гагакаючи и пугу-каючи, потерялись в неразберихе зловонных закоулков.
Конечно, если бы приятели были не впились до умопомрачения, близлежащие кошмар быстренько парализовали бы их нетвердую походку. Воздух был холодный и влажный. Виколупані из брусчатки камни в диком беспорядке валялись тут и там среди высокого, розбуялого сорняка, что цеплялся за ноги. Улицы были загромождены обломками разрушенных домов. Повсюду стоял удушливый, ядовитый смрад, и при мертвенно-бледном свечении, которое даже глубокой ночью соталося с мрачный, зараженного воздуха, можно было разглядеть просто на улицах, в боковых переулках, в домах с выбитыми окнами - трупы ночных грабителей, кого рука чумы схватила того самого мгновения, когда они дорвались до добычи.
Тем временем приятели, очевидно, добрались до самой твердыни чумы. С каждым их шагом воздух делалось все смердючіше и ядучіше, а переулки и проулки - все уже и покрученіші. С прогнивших крыш у них над головами то и дело срывались огромные камни и кроквини, и тяжелый грохот, с каким они падали под ноги морякам, свидетельствовал о высоте окружающих зданий; с трудом пробираясь между кучами руйновищ, им частенько приходилось опереться рукой на скелет или на еще не совсем разложившийся труп.
Неожиданно, как только моряки прибились к входу в какой-то высокий мрачный дом и из горла разгоряченного Оглобли вырвалось особенно резкий крик, ему изнутри дома ответил взрыв неистового, сатанинского то хохота, то ли визга. Нисколько не испугавшись тех дьявольских гуков, от которых такой час и в таком месте у людей менее отчаянных и несхитних кровь застыла бы в жилах, оба пьяницы очертя голову бросились к двери, розчахнули их настежь и с залпом проклятий увалилися внутрь.
Комната, в которую они попали, оказалась лавкой гробовщика; однако через открытую крышку в углу возле входа видел длинный ряд винных погребов, а шум пробок, которые время от времени вылетали из бутылок, свидетельствовало, что там хранятся немалые запасы горячительных напитков. Посреди магазина стоял стол, в центре которого опять же возвышалась большая бочка, полная якобы пунша. Стол был заставлен бутылками вина и более крепких напитков, а сколько там вперемешку стояло жбанов, кувшинов, бутылей щонайрозмаїтіших фасонов с питьем всякого сорта. Вокруг стола на подставках для гробов расположилась компания из шести душ. Попробуем обрисовать каждого из них.
Как раз Напротив двери, чуть выше остальных, сидел, наверное, старший того застолья. Был он высокий и такой худющий, аж Оглобля растерялся, увидав еще марнішого за самого себя. Лицом он был желтый, как шафран, но его черты ничем не привлекали внимания и о них не стоило бы и вспоминать, если бы не одна признака: лоб у него было такое безобразно высокое, что казалось, будто на голову ему еще дополнительно насадили шапку или венок из плоти. Его губы кривились улыбкой дьявольской приязни, а глаза, как, впрочем, у всех бенкетарів, были осклілі от винных испарений. Этот господин был с головы до пят закутанный в черный, пышно расшитый бархат, что им покрывают гроба,- небрежно обкрутився ним, словно испанским плащом. Голова его была вся утыкана черными перьями с катафалка, и он с непринужденным видом знатока кивал тем плюмажем на все стороны; в правой руке старший сжимал человеческую берцовую кость, которой, небось, только что бил кого-то из общества, требуя песни.
Напротив него, спиной к двери, сидела дама, вида тоже весьма удивительного. Будучи высотой в точности, как и изображен впереди господин, она, однако, отнюдь не могла пожаловаться на подобную худобе. Дама явно прихварывала на водянку, причем в последней стадии, и фигура ее напоминала огромную открытую бочку октябрьского пива, которая стояла в углу возле нее же. Лицо ее было круглое-круглісіньке, одутловатое и красное, и оно отличалось той же странною особенностью, что и лицо старшего,- а точнее будет сказать, в нем тоже не было ничего особенного, кроме одной черты, которая настолько бросалась в глаза, что не упомянуть о ней невозможно. Наблюдательный Хью Просмолений сразу же заметил, что каждого из присутствующих обозначено какой-то одной уродливой приметой, вот как бы этот взял себе монополию на одну часть лица, а тот - на вторую. У дамы, о которой речь, такой монопольной частью лица был рот. Начинаясь возле правого уха, он зиял пугающей щелью вплоть до левого, и не такие уж и длинные ее серьги знай запрыгивали в то пропасть. Однако она изо всех сил старалась держать рот закрытым, чтобы не потерять величавой достоинства, которой придавал ей свежо накрахмаленный и старательно отутюженный саван, стянутый у шеи батистовим гофрированным рюшем.
По правую руку от дамы сидела маленькая молодая особочка, которой и, очевидно, покровительствовала. Дрожь похудевших ее пальчиков, синева губ, легкий лихорадочный румянец, что пляминкою скрашав свинцово-серое личико,- все свидетельствовало, что в нее скоротечні туберкулезом. Однако держалась она с настоящим haut ton (1); большое и прелестная погребне укривало из тончайшего батиста обвивало ее с неподдельной ловкостью; волосы кудряшками рассыпались по шее, мягкая улыбка играла на устах; но ее нос, необычайно длинный, тонкий, хрящеватый, гибкий еще и усеян прыщиками, свисал аж за нижнюю губу до самого подбородка, и хоть как грациозно она перебрасывала его язычком то сюда, то туда, придавал ее лицу немного двусмысленного выражения.
(1) Светским тоном (фр.).
По другую сторону стола, слева от обрезклої дамы, расположился набухший, мучимый астмой и подагрой старичок; щеки его покоились на плечах, как два мешка, полные красного портвейна. Свернув руки на груди и положив забинтованную ногу на стол, он чувствовал себя весьма весомой персоной. Старичок явно гордился каждым дюймом своей внешности, но особенно радовался, когда кто-то обращал внимание на его пестрый сурдут. А то сурдут, сказать правду, обошелся ему, небось, хороших денег, и сидел на нем превосходно; пошито же его с одной из тех затейливо вышитых покровов, что их в Англии и других краях набрасывают на щиты с славутними гербами, висящие на найчільніших местах аристократических домов покойников.
Напротив него расположился шестой и последний член общества - необыкновенно закостенелый, собственно, парализован, и ему, честно говоря, наверное, таки плохо велось в весьма неудобном одінні. А было оно довольно оригинальное - новесенька, великолепная гроб красного дерева. Головой бедняга упирался в верхнюю стенку, которая, словно капюшон, нависала ему над лбом, придавая всему его лицу чрезвычайно интересного вида. По бокам гроба порча отверстия, не столько ради красоты, сколько ради удобства, и все же это одеяние не позволяло его обладателю сидеть прямо, как остальные присутствующие, поэтому, лежа в гробу, что опиралась на подставку под углом сорок пять градусов, он закатывал к потолку белки своих огромных вирячених глаз, вот как будто сам удивлялся неизмеримо их страховинній величине.
Перед каждым бенкетарем лежал череп, то черепная крышка, что правила за бокал. Над столом висел человеческий скелет - он покачивался на веревке, обв'язаному вокруг ноги и просмикнутому через кольцо в потолке. Вторая нога, не связана никакими узами, торчала в сторону под прямым углом, поэтому от малейшего сквозняка весь костяк тарахтел, подпрыгивал и раскачивался в разные стороны. В черепе той мерзости пылал уголь, бросая неверный, хоть и яркий свет на всю сцену, а гробы и другие товары гробовщика, сложенные кучами под стенами и окнами, не пропускали на улицу ни проблеска.
Надо сказать, что наши моряки, увидев такое необычное общество и еще необычнее одіння и утварь, повели себя далеко не так достойно, как того молений было от них ожидать. Оглобля, прислонившись к стене, под которой стоял, разинул рот, оттопыривает нижнюю губу еще больше, чем всегда, а глаза чуть на лоб не вылезли; тем временем Хью Просмолений, присев так низко, что нос его оказался на одном уровне со столом, и хлопая себя ладонями по коленям, взорвался нездержним и очень неуместным хохотом.
Однако, нисколько не обидевшись на такую нечемну поведение, высокий распорядитель пира очень мило улыбнулся незваным гостям и, величаво кивнув им своей чорноперою головой, встал из-за стола, взял моряков за руки и подвел к подставкам, что их услужливо притащил кто-то из бенкетарів. Оглобля без малейшего сопротивления сел, где ему указано, тем временем как галантный Хью, которому приготовили место в углу, придвинул свое сидение ближе к малюсенькой сухотної барышни в погребному укривалі, веселенько плюхнулся рядом с ней и, хлюпнул в череп красного вина, выпил его за близкое знакомство. Но эта фамильярность изрядно возмутила скостенілого господина в гробу, и это могло привести к неприятным последствиям, когда бы старший, постучав по столешнице твой жезлом твоим, не привлек внимание присутствующих вот такой речью:
- Мы считаем своим долгом, ввиду счастливый случай.
- Эй, на шхуне! - с весьма озабоченным выражением оборвал его Оглобля.- Эй, погоди немного, говорю тебе, и поведай нам, кто вы все в черта такие и что здесь делаете, обчіплявшись теми снастями, словно проклятые пекельники? Чего хлепчете хорошее вино и пиво, которого гробовщик Уилл Вімбл, мой честный друг,- а мы с ним немало поплавали вместе,- припас себе на зиму?
От такой непрощенної невоспитанности общество скочило на ноги и вместе издало истошный крик, в точности как только что, когда своим визгом привлекло внимание наших моряков. Первый, однако, опомнился старший и, обращаясь к Оглобле, заговорил с еще большим достоинством:
- Мы с большой охотой удовлетворим любопытство столь высоких, хоть и незваных гостей и ответим на любой разумный вопрос. Поэтому знайте: я - монарх всех этих владений и правлю здесь єдинодержавно под именем король Чума
Первый. Эта палата, которую вы, конечно, только через свое невежество считаете лавку Вилла Вімбла, гробовщика, мужчины нам неизвестного, чье плебейское наименование до этой ночи еще ни разу не осквернило наших королевских ушей, это, говорю вам, тронный зал нашего дворца, предназначенная для совещаний и различных высоких собраний нашего королевства, а также для других священных и великих целей. Благородная дама, что сидит напротив,- королева Чума, наша августій-я жена, а остальные высоких лиц, которых вы здесь видите,- это все члены королевской семьи и имеют соответствующие титулы: его светлость герцог Чумо-Mop Погибельный, его светлость герцог Моро-Чум Пошесний, его светлость герцог По-Шесть За Раз и ее высочество герцогиня Моро-Виця-Зар-Аза. А на ваш вопрос,- продолжал он,- по какому поводу мы здесь собрались, то это касается единственно и исключительно только к нашей королевской особы и ни для кого, кроме нас самих, не имеет никакого значения. Однако, принимая во внимание те права, на которые вы, возможно, претендуете, будучи гостями и чужеземцами, мы объясним добро, что собрались здесь этой ночью, чтобы путем глубоких поисков и тщательных исследований изучить, испытать и до самого донышка распознать невловний дух, непостижимые качества, природу и бесценные вкусовые свойства вина, эля и других хмельных напитков нашей благословенной столиц Мы это делаем не столько ради нашего собственного удовольствия, как для истинного процветания той неземной владычицы, которая царит над всеми нами, чьи владения безграничны, а имя ей - Смерть!
- Имя ей Морской Черт! - выкрикнул Хью Просмолений, наполняя вином два черепа - для своей соседки и для себя.
- Нечестивый раб! - воскликнул король Чума, меряя взглядом достойного Хью.- Нечестивый и никчемный виплодку! Мы уже сказали, что из уважения к правам, которых мы не склонны нарушать, даже имея дело с таким никчемным созданиям, как ты, мы снизошли до ответа на твои грубые и нелепые расспросы. Однако за то, что вы так кощунственно вторглись в нашу раду, мы считаем своим долгом наложить штраф на тебя и на твоего товарища: вы должны, став на колени, выпить одним духом за процветание нашего королевства по галонові рома, смешанного с патокой, после чего можете или идти себе дальше своей дорогой, или же остаться и зажить вместе с нами радости нашей трапезе,- уже как душе вашей будет угодно.
- Тю на тебя! - прервал его Хью Просмолений, пораженный не столько длиной товаришевої речи, как причиной его отказа. - Тю на тебя, нелепый ты лоботряс! Хватит болтать! Мой-потому трюм еще легкий, хотя ты, Голобле, небось, выпил не забагацько. И чего бы то поднимать бучу, когда в моем трюме найдется место и для твоей пайки груза.
- Это не соответствует условиям судебного решения, или приговора,- возразил председатель.- Ведь наш рішенець - как закон мидян: его нельзя ни изменить, ни отменить. Условия должны быть выполнены безоговорочно и то без малейшей загайки. В случае же невыполнения звелимо привязать вам ноги к шее и, как бунтовщиков, утопить вон в том бочке октябрьского пива!
- Приговор. приговор. Правильный и справедливый. Славный рішенець! Самый честный, самый достойный и самый правдивый! - криком закричала вся чумовая семейка.
На королево главе заходили волны бесчисленных морщин; подагрический дідусик засопел, как кузнечный мех; молодая особочка в погребному укривалі завертіла носом во все стороны; господин в бязевых кальсонах насторожил свои непреодолимые уши; дама в саване разинула рот, словно рыба, что сдыхает на песке, а тот, в гробу, лежал себе закостенело и только закатывал кверху глаза.
- Ух-ха-ха! - зареготався Хью Просмолений, будто и не видя общего смятения.- Ух-ха-ха! Ух-ха-ха! Я же говорил, когда мистер король Чума стучал своей гомилякою, что такому крепкому и малонавантаженому кораблю, как мой, забавляясь проглотить еще каких-то два-три галлона рома с патокой. Но пить за здоровье дьявола (которого Господь побивает), и еще на коленях перед этим поганючою величеством, когда он - всего-на-всего Том Неумеха, комедіянт, и это такая же чистая правда, как то, что я гріховодник,- нет, дудки! Это уже совсем другое дело, и мне она отнюдь не уместным.
Он еще что-то хотел сказать, да не дали. Как только он произнес имя Тима Недотепы, как все сборище скочило на ноги.
- Измена! - закричал его величество король Чума Первый.
- Измена! - пропищал подагрический дідочок.
- Измена! - охнула ее высочество герцогиня Моро-Виця Зар-Аза.
- Измена! - прошамотів господин связанной с челюстью.
- Измена! - прорычал господин, одет в гроб.
- Измена! Измена! - завизжала ее величество Ротяка и, схватив злополучного Хью Просмоленного, что именно принялся наливать себе в черепочок вина, сзади за штаны, высоко подняла его и вовсе бесцеремонно пожбурила в огромное открытое бочонок с его любимым октябрьским пивом. В течение нескольких секунд он то погружался на дно, то выныривал, словно яблоко в бокале с пуншем, пока не исчез в водовороте пінявого напитка, от его отчаянного барахтанья забурлил еще сильнее.
Король Чума
Другие названия: Король Чума. Рассказ, содержащий аллегорию; Король Чума. Аллегорический рассказ; Король Мор; Царь-чума; King Pest the First
Рассказ, 1835 год
Язык написания: английский
Перевод на русский: Э. Березина (Король Чума, Король Чума. Аллегорический рассказ, Король Чума (Рассказ, содержащий аллегорию), Король Чума. Алегоричесский рассказ, Король Чума. [i]Аллегорический рассказ[/i]), 1958 — 25 изд. В. Рогов (Король Чума, Король Чума. Рассказ, содержащий аллегорию), 1970 — 28 изд. М. Энгельгардт (Король Мор, Король Мор. Сказка с аллегорией), 2000 — 5 изд. К. Бальмонт (Король Чума), 2002 — 2 изд. Э. Бер (Король Чума), 2010 — 2 изд. С. Мартынова (Король Чума), 2011 — 1 изд. Перевод на украинский: О. Мокровольський (Король Чума), 2001 — 1 изд. Перевод на польский: Б. Лесьмян (Król Dżumiec), 1913 — 1 изд.
- Жанры/поджанры: Мистика
- Общие характеристики: Ироническое | Психологическое
- Место действия: Наш мир (Земля)( Европа( Западная ) )
- Время действия: Новое время (17-19 века)
- Линейность сюжета: Линейный
- Возраст читателя: Любой
Два матроса, пропьянствовав в трактире и не заплатив за выпивку, спасаются бегством. В пьяном запале они перелезают через ограду заставы, которая отгораживает пустынные чумные кварталы от здоровой части Лондона. Спасаясь, моряки попадают в лавку гробовщика, где за столом восседает сам король Чума Первый с королевой и свитой. Другие бы умерли от страха, но пьяным море по колено.
Издания на иностранных языках:
Наверное, самая странная вещь у По. Ну или одна из. Опять пир во время чумы, но самый макабрический и гротескный, который только можно себе вообразить. Комическая сцена с двумя матросами перемежается жуткими описаниями чумного района Лондона, закрытого на карантин во время Черной Смерти. Но есть люди, которых жажда наживы не остановит даже перед смертельной опасностью.
Мне эта вещь больше всего напоминает картины Иеронима Босха. Или многочисленные изображения пляски смери, бывшие популярными сюжетами на протяжении многих столетий. Сложно оценить это произведение однозначно, но оно, вне всяких сомнений, стоит ознакомления. Довольно интересный образчик художественной фантазии автора.
Прекрасные зарисовки пораженного чумой средневекового Лондона. Непостижимым образом рядом соседствуют трагедия и фарс Очень яркий, почти что кинематографичный рассказ.
Один из наиболее интересных рассказов По.Гротескными образами и чёткими,просто фотографическими описаниями чумных кварталов,лично у меня,
вызвал ассоциации с гравюрами Дюрера и картинами Брейгеля.
Небольшое произведение, отлично передающее всю мрачность атмосферы Лондона в года поражения Чумой.
В целом очень напомнило сюрреалистичные, психоделические триптихи Иеронима Босха. Ввиду чего любителям подобных творений — рекомендую
Буквально вчера целый день посвятил творчеству Говарда Лавкрафта. После пятого прочитанного рассказа стали раздражать герои, которые пугаются любого шороха, а при виде тусклого свечения воображают такие ужасы, что не могут передать словами, и, как нервические девицы, излишне туго затянутые в корсеты, падают в обморок. А ведь герои Лавкрафта — вполне себе взрослые мужчины! В детстве их что ли роняли. Или топили в ванне.
И вот я переключился на По. В который раз с огромным удовольствием перечитал этот рассказ, где смешное соседствует с жутью, где герои, пусть и принявшие на борт галлоны горячительного, ведут себя как мужчины: отстаивают своё мнение, ухаживают за дамами, встревают в драку и уносят живую добычу на шхуну. Ну наконец-то! Простые моряки, не умеющие ни читать, ни писать, ведут себя в сто раз мужественнее изнеженных героев Лавкрафта.
По, конечно, мастер гротеска и мистики. В этом рассказе они сплетаются чрезвычайно гармонично. Ощущение нереальности происходящего достигнуто путём вдребезги замутнённого алкоголем сознания двух героев рассказа — и это удачный ход. Ведь не понятно, это матросы допились до чёртиков, или же всё происходит на самом деле.
Емкий, но очень красочный рассказ. Накал повествования захватывает с самого начала и переносит мысли читателя в Лондон XIV века. На деле, кажется, что автор и был один из матросов. Собственно последние этакая гротескная парочка сильно выпивших матросов, которые, как показало повествование, не потеряли головы. Заседанию чумной аристократии, в особенности описанию каждого поименно, уделено достаточное место и не зря. Сама их внешности и обстановка располагают к той мистике, которой хотел добиться автор. Бесспорно признаки психоза, как массового, так и единичного в такое невообразимо страшное время как Черная Смерть встречались повсеместно. Вспомнить хотя бы хореоманию, страх искажает человека. Вот и здесь произошло примерно тоже. Снова у По встает проблема души, только здесь она перемежается веселостью и лихачеством матросов. Конец мне понравился, матросы молодцы, не растерялись.
Если кратко, то сказ про зачумленный Лондон и людей живущих с болезнью бок о бок. Описание города хоть и кратки, но поражают своей отвратительностью.
Герои рассказа, которыми являются матросы-пьянчужки, попадая в оккупированный чумой район, встречают августейшее семейство чумы. И чума там правит бал. Портрет чумы в обстановке и красках, весьма любопытно и интересно.
Морали, мистики, кошмара и всего прочего особо нет, кроме понимания КТО в те времена таки выжил и кого никакие хвори не берут и радости, что не довелось мне жить вместе с ними и тогда.
Прочитав рассказ, сразу вспомнился мультик про казаков и нечистую силу, теперь понимаешь, откуда они черпали вдохновение
"РГ" выбрала самые мрачные и жуткие сюжеты американского писателя.
Основная часть рассказа предваряется несколькими небольшими историями о случаях, когда людей хоронили заживо, сочтя их умершими, хотя они пребывали в глубоком беспамятстве, коме или оцепенении. Одна из них повествует о женщине, которая заболев неразгаданной врачами болезнью, вскоре умерла. По крайней мере, так все решили, так как за три дня ее тело окоченело и даже стало разлагаться. Женщину похоронили в фамильном склепе, а через три года ее муж обнаружил ее скелет. Вот только он был не в гробу, а стоял прямо возле входа.
Герой рассказа болен каталепсией, когда состояние глубокой летаргии может длиться от пары дней до нескольких недель. Его преследует страх быть похороненным заживо. Однажды, во время одного из трансов, героя одолевает страшное видение: к нему является демон, поднимает его с постели, раскрывает перед ним могилы и показывает мучения погребенных заживо. Под впечатлением от увиденного им ужаса, рассказчик решает подготовить фамильный склеп на случай, если его все-таки похоронят. Он запасается едой и устраивает все так, чтобы гроб можно было легко открыть. Однако, спустя некоторое время, он просыпается вовсе не в фамильном склепе. Он решает, что его закопали и начинает кричать. На крики прибегают мужчины, которые оказываются моряками: героя вовсе не похоронили, он всего лишь задремал в шлюпке. После этого происшествия рассказчик решает выбросить из головы бредовые мысли о смерти и зажить "по-человечески".
В одну из ночей мирный сон обывателей, живущих в районе улицы Морг, нарушили душераздирающие крики. Они доносились из дома мадам Л’Эспанэ, которая жила с дочерью Камиллой. Когда взломали дверь спальни, люди в ужасе отступили- мебель была сломана, к полу прилипли седые пряди длинных волос. Позднее в дымоходе обнаружили изуродованный труп Камиллы, а тело самой мадам Л’Эспанэ нашли во дворе. Голова ее была отрезана бритвой. Таинственное и крайне жестокое убийство вдовы и ее дочери ставит в тупик полицию Парижа. На помощь полицейским приходит мосье Дюпен, человек с необычайно развитыми аналитическими способностями. Он заостряет внимание на трех обстоятельствах: своеобразном, "нечеловеческом" голосе одного из преступников, который слышали свидетели, закрытая изнутри дверь и нетронутое убийцами золото покойных. Кроме того, преступники обладали неимоверной силой, раз сумели затолкать тело в трубу, да еще снизу вверх. Извлеченные из сжатой руки мадам Л’Эспанэ волоски и отпечатки "пальцев" на ее шее убедили Дюпена, что убийцей могла быть только гигантская обезьяна. Позже выяснилось, что убийцей, действительно, оказался сбежавший орангутан.
Рассказчик женат на Морелле - женщине, которой доступны "запретные страницы" мистицизма. В результате ее экспериментов, она добилась того, что ее душа никогда не покидает материальный мир, а продолжает существовать в теле дочери, рождаемой ею перед смертью. Морелла проводит время в кровати и учит своего мужа "черным искусствам". От осознания опасности, исходящей от жены, рассказчик приходит в ужас и страстно желает ей смерти и вечного упокоения. Его желание исполняется, но в момент смерти Морелла рожает дочь.
Вдовец держит дочь под замком, никому ее не показывает, даже не дает ей имя. Дочь подрастает и отец в страхе понимает, что она- точная копия матери. Однако дочь он любит так же сильно, как ненавидел жену. К десяти годам сходство девочки с умершей Мореллой становится невыносимым, а признаки того, что и в ней живет зло, несомненными. Отец решает крестить ее, чтобы изгнать из нее зло. Во время церемонии священник спрашивает рассказчика, каким именем он хочет наречь свою дочь, и с его губ, против его воли, слетает имя "Морелла". Дочь с восклицанием "Я здесь!" падает замертво. Отец относит тело дочери в семейный склеп и не находит там останков ее матери.
Тихий и спокойный городок Школькофремен. Жизнь здесь идет неторопливо и размеренно, по давно заведенному порядку. Основу любви и гордости бюргеров составляют капуста и часы. И вдруг, за пять минут до полудня, на горизонте показался молодой чужеземец, которому хватило этих нескольких минут, чтобы поломать все устои городка и часы вместо двенадцати пробили тринадцать.
И началось невообразимое: "все капустные кочаны покраснели, и казалось, сам нечистый вселился во все, имеющее вид часов. Часы, вырезанные на мебели, заплясали, точно бесноватые; часы на каминных полках едва сдерживали ярость и не переставали отбивать тринадцать часов, а маятники так дрыгались и дергались, что страшно было смотреть. Но еще хуже то, что ни кошки, ни свиньи не могли больше мириться с поведением часиков, привязанных к их хвостам, и выражали свое возмущение тем, что метались, царапались, повсюду совали рыла, визжали и верещали, мяукали и хрюкали, кидались людям в лицо и забирались под юбки - словом, устроили самый омерзительный гомон и смятение, какие только может вообразить здравомыслящий человек. А в довершение всех зол негодный маленький шалопай на колокольне, по-видимому, старался вовсю. Время от времени мерзавца можно было увидеть сквозь клубы дыма. Он сидел в башне на упавшем навзничь смотрителе. В зубах злодей держал веревку колокола, которую дергал, мотая головой".
Родерик Ашер, последний отпрыск древнего рода, приглашает друга юности навестить его и погостить в фамильном замке на берегу мрачного озера. Леди Мэдилейн, сестра Родерика, тяжело и безнадежно больна, дни ее сочтены и даже приезд друга не в состоянии рассеять печаль Ашера.
После смерти Мэдилейн местом ее временного погребения выбирается одно из подземелий замка. В течение нескольких дней Родерик пребывал в смятении, пока ночью не разразилась буря и не выяснилось одно чудовищное обстоятельство. Рассказчик долго не может заснуть из-за страхов, одолевающих его в темной комнате и мучений по поводу плачевного состояния друга. Вдруг, к нему в комнату заходит Ашер с фонарем в руках и герой отмечает "какую-то безумную веселость" в его глазах. Чтобы успокоить друга он решает развлечь его книгой Ланселота Каннинга "Безумная печаль", но выбор оказывается неудачным. Все шумы, описанные в книге, герои слышат наяву. После очередного шума, рассказчик не выдерживает и подбегает к другу, который уже в беспамятстве что-то бормочет. Из несвязного рассказа сумасшедшего герой узнает, что сестра его друга была жива, когда ее хоронили. Ашер заметил, как она пошевелилась в гробу, но скрыл от всех этот факт. Неожиданно на пороге показывается Мэдилейн, она обнимает брата и забирает его в мир мертвых.
Принц Просперо с тысячей приближенных во время эпидемии скрывается в закрытом монастыре, бросив своих подданных на произвол судьбы. Монастырь всем обеспечен и изолирован, поэтому они могут не бояться заразы. Устроенный принцем бал-маскарад настолько великолепен, что его роскошь отражается во всем: в музыке, в масках, в напитках и изысканном убранстве комнат, украшенных дорогим бархатом разных цветов. Каждый раз, когда часы отбивают время, гости останавливаются и музыка замолкает. Когда же утихают часы, веселье продолжается вновь. Так произошло и тогда, когда часы пробили двенадцать, но на этот раз всех охватила какая-то непонятная тревога. На балу появилась маска, которую до этого никто не замечал, маска Красной Смерти. Все приняли необычного гостя за шутника. Принц, разгневанный дерзостью незнакомца, приказывает схватить его, но никто не решается к нему подойти, в то время как таинственная маска решительным шагом направляется к принцу. Правитель решает сам схватить нарушителя и бросается на него с кинжалом. Однако, когда он оказывается прямо возле незнакомца, падает замертво. Все понимают, что это вовсе не маска, а сама Красная Смерть, которая пришла на бал. Один за другим гости стали умирать и "над всем безраздельно воцарились Мрак, Гибель и Красная смерть".
Один из самых частых сюжетов Эдгара Аллана По, отчасти основанный на его собственной жизни: молодой человек Эгей влюблен в свою кузину Беренику, у которой случаются частые припадки эпилепсии, заканчивающиеся переходом в транс, почти неотличимым от смерти. Но больна не только возлюбленная, болен и сам Эгей. Психический недуг герой называет мономанией, которая заставляет его с маниакальной жадностью разбираться в мелочах, овладевает его разумом. Когда-то Береника была красавицей и любила кузена, он же полюбил ее только теперь, когда она до неузнаваемости переменилась. Они - двое душевнобольных молодых людей - решают пожениться. Но накануне бракосочетания случается ужасное: служанка находит тело будущей жены героя. В ночь после похорон молодой человек остается один в своей библиотеке и пытается вспомнить несколько часов своей жизни, которые были будто стерты из памяти. Он помнил, как хоронили возлюбленную, как он направился к дому, но что было после, оставалось загадкой. Наконец, к нему ворвался слуга и стал кричать о неслыханном злодеянии: кто-то раскопал могилу Береники, которая оказалась живой, и изувечил ее до неузнаваемости. Слуга подводит Эгея к зеркалу и тот с ужасом понимает, что это он изуродовал свою невесту: его рубашка была перепачкана кровью, а на столе оказалась коробка с белоснежными зубами его невесты (мысль о том, что они безупречны, преследовали безумца).
Читайте также:
