Генрих терпиловский джаз лихорадка

Рассказ о человеке,
которого называли пермским Дон Кихотом

Скрывшись под псевдонимом,
или Терпиловский против Терпиловского

Во времена хрущевской оттепели судьба свела Генриха Терпиловского с молодым режиссером и актером Марком Захаровым, который приехал в Пермь после окончания ГИТИСа по распределению. Можно сказать, они вместе раскачивали лодку провинциального искусства, пытаясь поднять паруса. Им так хотелось хотя б дуновения свежего ветерка со сцены! И оба пострадали засвою ретивость.

С особым смаком, я бы сказал, издевался И. Любимов над установившейся тогда практикой фиктивного устройства на рабочие специальности музыкантов и других дарований.

Как видим, в то время за качеством подбора кадров следили строго, но поблажки все же устраивали. Солистку взяли, конечно, со стороны, но зато она – жена работника завода. Вот и Терпиловский 1 декабря 1949 года был принят на предприятие п/я 211 на должность мастера, хотя пригласили его с видами на эстрадный оркестр.

Обстоятельства увольнения Терпиловского хорошо помнят некоторые из музыкантов, работавшие с ним. То время помнится в деталях и Анатолию Афанасьевичу Черемных, бывшему саксофонисту оркестра.

Музыкант вспоминает такой случай. Участница оркестра скрипачка и певица Злата Дубровина, уходя со сцены, помахала залу газовым шарфиком. Все это было вполне в стиле исполняемого номера. Но даже такая деталь не понравилась высокому руководству, посетившему концерт.

Записи в трудовой книжке подтверждают всю сложность ситуации, все перипетии с трудоустройством недавнего ссыльного в годы так называемой оттепели.

Можно только догадываться, какие бури бушевали в душе композитора, обманутого в своих самых лучших чувствах и надеждах на творчество в его уже мирной, пермской жизни. Чтобы решиться на смену вида оружия – когда критик становится публицистом… Чтобы добродушный юмор, столь обычный для натуры Терпиловского, ожесточился и заматерел… Чтобы он решился бичевать недостатки, да еще не под своей фамилией!

Сказались не только упомянутые обстоятельства его вынужденного ухода из ДК им. Сталина. В начале 1958 года гражданин Терпиловский получил полную реабилитацию. Это придавало смелости его критике. В определенном смысле повлияло и послесталинское время. Всемирный Московский молодежный фестиваль для многих советских людей стал своеобразной визиткой западного образа жизни, более свободного и раскованного.

Ошибка Утесова
Генрих Терпиловский об искусстве жить долго

Полиглот и остроумец – об искусстве жить весело

В этом остроумном выпаде – весь Генрих, с его юмором, умением играть словами и… известной безоглядностью. Ведь ясно же, что в критике он наживет себе злопамятного врага. Стоит ли удивляться тому, что даже в лагерной ситуации, в положении подневольного Терпиловский был способен появиться в роли, в которой трудно представить другого в обычной жизни. На фотографии, запечатлевшей участников оперетты (музыка к спектаклю написана Терпиловским, постановка осуществлена силами гулаговского коллектива на Дальнем Востоке), композитор-зэка в роли ксендза.

Смех не к месту

Режиссер отчитывает актера:

– И что это вам пришло в голову рассмеяться на сцене, когда царь эфиопский вручал вам пять тысяч дукатов? Это же было совсем не к месту!

– Согласен с вами, – отвечает актер. – Но я вспомнил о своей месячной зарплате…

Одного из них спрашивают после провалившегося спектакля:

– Что это вы вместе со всеми освистывали свою пьесу?

– Чтобы меня, чего доброго, не приняли за автора…

Об актерах и артистах

– Вы опять мне навязываете роль матери! Еще сам Станиславский лично говорил, что я создана для ролей любовниц!

– Знаешь, по-моему, я уже слышала эту оперу, что-то эти декорации кажутся мне знакомыми.

Во время декады самодеятельного творчества Дворца культуры им. Свердлова по радио передавали выставку картин, а по телевидению – эстрадный оркестр.

– Ну и что! – воскликнула невеста одного из оркестрантов. – Не мешает и увидеть то, что слышишь…

Генрих Романович всегда ценил работу конферансье, придавал роли ведущего концерта огромное значение. Не каждый справится с этой ролью. Не случайно, видимо, не находя человека с подходящими способностями, композитор брал эти функции на себя.

Совсем не тот!
(Вместе грешим и вместе каемся)

В записях Терпиловского есть и такое наблюдение.

«– Я видела в “Каме” Н-ва. (так назывался популярный пермский ресторан.– В.Г.)

Ясно осознавая, с какой стороны ждать нападок за неудачу, руководитель оркестра сочинил текст на два голоса, на эстрадную пару ведущих. Вот фрагмент их диалога:

– Это о вас закулисные слухи: вы держитесь слишком развязно на сцене!

– А вы жужжите, как сонные мухи,

вас слушать для публики – просто мученье…

Эротические сатиры – не пошлость

Балет про кукурузу? Это смешно!

Терпиловский и Богословский: два сапога пара

И припев был соответствующий:

О Терпиловском

Валерий Сергеевич Левин,
бывший житель Перми, ныне американский пенсионер

Все новости

Возможность увидеть российских и зарубежных музыкантов, в том числе, известных, будет не только у жителей Перми, но и городов Кунгур и Лысьва. В рамках проекта примут участие джазовые коллективы из Германии, Голландии, США и России, Корреспондент PRM.RU пообщался с одним из участников фестиваля, ведущим российским джазовым музыкантом Игорем Бутманомом.

- Поскольку 2012 год, это год российского, советского джаза. Как вы относитесь к этой дате. Зарождение джаза действительно произошло 90 лет назад ?

- Вы упомянули фигуру Генриха Терпиловского. Как известно, он при очень мрачных обстоятельствах попал в Пермь. Как вы относитесь к его фигуре и вкладе Генриха Романовича в российский джаз ?

- Конечно, много я слышал о Генрихе Терпиловском. Потому что это был энтузиаст, музыкант который оказался в Перми. Но, наверное, для всех музыкантов это были не очень хорошие времена. И многие оказались в тюрьме, были расстреляны. Так что я о нем много слышал и знаю. Отдаю все уважение и благодарность этому человеку.

- Генрих Терпиловский создал здесь, в Перми, школу. Некоторые из тех музыкантов, кто с ним играл, до сих пор живы. Но, к сожалению, в Перми не все хорошо с джазом. Много молодых талантливых исполнителей уезжают в Москву, где есть условия, репетиционная база и т д. Как вы считаете, что нужно сделать, чтобы изменить эту ситауцию?

- Я могу сказать, что тут есть несколько моментов, почему люди уезжают. Они всегда будут уезжать в более крупные центры. Из Москвы люди уезжают в Америку, за лучшей жизнью. Что надо сделать здесь в Перми? То, что здесь проходит такой фестиваль как Джаз-лихорадка, это уже хорошо. Должны чаще приглашаться молодые музыканты, должны устраиваться джазовые фестивали для местных музыкантов, проводиться джазовые конкурсы. Я этим вопросом тоже занимаюсь, у мене есть программа Культурное время, в рамках которой мы уже сделали три конкурса ? один международный в Ростове и два региональных ? в Тюмени и Иркутске. Конечно, надо образование менять в лучшую сторону, привлекать больше людей к джазу. Вы можете сказать сколько талантливых людей уехали из Перми в Москву? Не можете. Потому что мы говорим об этом абстрактно. Во-первых, никто не уезжает. Во-вторых, джазовая музыка очень интересная. Мы должны ее играть, должны наполняться залы. И это хорошо, что сегодня, здесь мы рассказываем о той музыке, в которой много свободы, фантазии и вдохновения. Поэтому мы должны привлекать как можно больше талантливых людей к нашей музыке, и вообще, к творчеству. Чтобы люди или хотели стать хорошими музыкантами, жить в Перми и выступать на мировом уровне, но и также, чтобы приучались к хорошей музыке. Чтобы рос и профессиональный уровень наших музыкантов, потому что уровень сегодняшних российских джазовых музыкантов не могу сказать, что слабый, он достаточно средний. Это проблема всех городов, в том числе, и Москвы. Наша задача вместе с вами ? делать как можно больше джазовых проектов, тогда многое будет меняться и в Перми и вообще в России. Сегодня ваш город на передовой мне кажется. В современном искусстве не знаю, но в музыке надо обязательно тоже подтягиваться. Мы здесь часто выступаем и каждый раз я вижу интерес к нашей музыке.

Сегодня мы будем играть в рамках фестиваля новую работу моего брата Олега Бутмана. Он записал замечательную пластинку которая называется Взлетная полоса. Записал с очень хорошими музыкантами, в штатах, и часть музыкантов приехала сюда. Это Леон Фостер Томас, играющий на стил-пене и Эйсит Эсит, знаменитый контрабасист из Нью-Йорка, с которым и я сотрудничаю довольно давно и мы большие друзья.

Игорь Бутман. Фото Егор Пигалев

Квинтет Олега Бутмана. Фото Егор Пигалев

Квинтет Олега Бутмана. Фото Егор Пигалев

Квинтет Олега Бутмана. Фото Егор Пигалев

Фестиваль завершится большим джазовым концертом 25 ноября во Дворце молодежи Перми.

Вокруг композитора Генриха Терпиловского до сих пор ходит-бродит облако легенд и слухов.

Пионер джаза

После Ленинградской консерватории, еще 1920-х Терпиловский увлекся джазом, играл в различных ансамблях, готовил аранжировки.

Сцена из оперетты, написанной Терпиловским в годы ссылке на Дальнем Востоке (Генрих Романович в центре). Снимок публикуется первые

Кавказский след

Интересный факт: Терпиловский был автором гимна Грозного.

Вдова композитора Нина Георгиевна вспоминала:

«…В Грозном прожили в невероятно неудобных условиях около двух лет. И тут на нашем горизонте появился Дорохов, парень из Перми, в то время называвшейся г. Молотов. Он был ударником в оркестре клуба при заводе им. Сталина. Вцепившись, как клещ, он стал уговаривать Генри и меня переехать в Пермь, нахваливал и город, и директора завода Солдатова, который был большим любителем музыки и сердечно относился к музыкантам. Мы прежде всего спросили, будет ли квартира. На это Дорохов безапелляционно заявил, что будет (квартиру действительно предоставили быстро. – Прим. авт.). И мы согласились. И добровольно попали к волку в пасть – авиазавод и 58-я статья несовместимы.

Приехав в Пермь в 1946 году, композитор руководил эстрадным оркестром и народным театром музыкальной комедии во Дворце культуры им. Сталина (сейчас – ДК им. Солдатова).

Около Дворца им. А. Солдатова

Не помогло и обращение к всесильному директору завода Анатолию Солдатову. Позже выяснилось, что донос написал сосед по дому. Ему мешало жить на белом свете многое: тут и зависть, и постоянная музыка в квартире композитора… Все перемешалось.

Ссылка Терпиловского закончилась сразу после смерти Сталина. В Ленинград – нельзя, запрещено. И тут вызов – снова в Молотов, руководить оркестром. Запись в его трудовой книжке гласит, что сначала Генрих Терпиловский был принят… помощником директора по кадрам ДК.

Встреча с Дюком

А были ли знакомы два этих великих музыканта? Были! Встретились в Москве в начале 1970-х и даже обменялись подарками.

Вспоминает Михаил Футлик, заслуженный архитектор России:

Справа, у всегда зашторенного окна, – письменный стол, накрытый стеклом. Позади стола – стеллажи с книгами и пластинками. Там же, на полке, стереопроигрыватель какой-то прибалтийской марки. Слева у стены – черное пианино пермской фабрики, и над ним в рамочке – маленькая цветная фотография Дюка Эллингтона.

Эта фотография всегда привлекала к себе внимание. Если к ней приглядеться внимательно, то можно было разглядеть выдавленную размашистую роспись. Видимо, в ручке кончилась паста.

Когда композитор Юрий Саульский представил Терпиловского Эллингтону во время его гастролей в Москве в 1971 году, Дюк уже знал кое-что о Генрихе Романовиче. Роясь в своих вещах в поисках сувенира, Эллингтон сердито внушал своей свите:

– Раздаете всё всякой шпане и подонкам. А когда приходит порядочный человек, и подарить-то нечего.

Из всей тирады разгневанного мэтра на американско-джазовом сленге Терпиловский разобрал только эти слова (кстати, Генрих Романович знал четыре языка!).

Наконец, нашлась фотография, которая и была подарена с автографом.

Пермский период

После Кавказа Терпиловский работал дирижером оркестров в кинотеатрах, в Пермском драмтеатре.

Писал музыку к спектаклям областного драматического театра, театра кукол.

В 1970–80-е Терпиловский был почетным гостем многих джаз-фестивалей за рубежом. Более десяти лет Генрих Терпиловский возглавлял объединение композиторов Прикамья при областном Доме народного творчества.

В Перми Генрих Терпиловский сочинил:

На здании, где жил и творил композитор, установлена мемориальная доска (ул. Павла Соловьева, 3). Правда, сегодня её состояние оставляет желать лучшего.

(селение в Казахстане – место первой ссылки Г. Р. Терпиловского)

Я покидал свой отчий дом,

С приютом мирным расставаясь,

Где цвел покой, с моим трудом

В минуты сладкие сплетаясь.

Мне предложили торопиться.

И вот в трехдневный краткий срок

Уехал я, все бросив. Разориться

Так мог в игре большой игрок.

Но я был чужд сетей азарта –

Смешна игорная борьбы!

Моя ль вина, что бита карта

Я покидал свой старый дом.

Я должен был посторониться

Для тех людей, что ныне в нем

Спокойно могут утвердиться.

И всё, что оставалось там,

Что было дорого и мило,

Для них ведь это – только хлам,

Чужой судьбы и грёз могила!* (1935 г.)

Посоветуйте книгу друзьям! Друзьям – скидка 10%, вам – рубли

Часть I
Владимир Гладышев
Последний аристократ джаза

…Успех концерта был полный, и музыканты резвились на обратном пути, как дети. В последнее время популярность этого молодежного джаз-оркестра из Ленинградского КРАМа (кинотеатра рабочей молодежи) заметно возросла. Произошло это потому, что директор кинотеатра делал все возможное, чтобы крамовский оркестр играл не только в фойе перед сеансами, но и на агитвыездах. Но главное – потому, что руководителем оркестра был назначен талантливый музыкант, пробовавший свои силы в композиции, Генрих Терпиловский. Ему удалось подобрать замечательный состав единомышленников. Принесла свои плоды и работа над репертуаром.

Генрих Терпиловский – молодой маэстро

Слегка взбудораженные после выступления, оглушенные аплодисментами, оркестранты то и дело возвращались к концертным мгновениям, иные мелодии напевали, подыгрывая себе и дурачась.

Г. Терпиловский во 2-м ряду 2-й слева

КРАМ – это взлет.

– Как хорошо, что это происходит с нами не туда, а оттуда!

…Несколько лет мне не давала покоя фраза, брошенная пермским музыкантом, когда-то игравшим вместе с Терпиловским:

– Вы не знаете и никогда не узнаете, каким человеком был Генрих на самом деле. Совсем не тем, каким его пытаются ныне представить…

Перед 90-летием Терпиловского в Перми появился фонд имени этого замечательного человека, почти сорок лет (за вычетом сроков ссылки) жившего в Перми.

Рассказывают иногда, что Терпиловский, потомок польских шляхтичей, жил в детстве в Новгородской губернии, в имении, владельцем которого был член императорской семьи. И что мальчик стал чуть ли не крестником самого царя-батюшки.

Он взглянул на мир доверчиво и любопытно

Про польские корни его я слышал, а вот про царя – крестного отца… В Новгородской губернии урожден был, кстати, и Сергей Дягилев, и тоже в семье офицера царской армии. Так он, представьте, говорил иногда, в узком кругу, что состоит в родстве с… Петром Первым. Думаю, не надо принимать всерьез эти веселые экскурсы в генеалогию.

Выпускной класс Ленинградской совтрудшколы, 1926 год.

Г. Терпиловский в 3-м ряду 4-й слева

У отца Генриха, ставшего полковником в годы Первой мировой, было два брата. Один – владелец копален, то есть шахт или каменоломен. У другого, тоже не бедного шляхтича, имелись свой ювелирный магазин, дома… Потом он влюбился, бросил семью из-за циркачки-француженки. И вот этот авантюрист, этот дядька (для Генриха) Василий, говорят, позднее служил даже в ЧК!

В Польшу Генрих Романович всегда мечтал съездить, но его не пускали. А он знал, что там живет его двоюродный брат – Лех, Лешек. И когда в конце концов Терпиловский вырвался в Польскую Республику (тогда Народную), братья встретились. Случилось это долгожданное событие осенью 1975-го…

Это впечатление странным образом подтвердилось много лет спустя, когда Пермь посетила советник по культуре посольства Польши пани Малгожата. Увидев фотографию Леха Терпиловского в сборнике очерков, выпущенном в Перми, она вдруг сказала, что знакома, встречалась с ним. И рассказ гостьи содержал некоторые подробности, проливавшие свет на отношения двух родственников, разделенных границей.

А затем из архива (той его части, что была увезена после смерти композитора в Москву) мне передали письма, написанные Лехом Терпиловским в Пермь. Приведу несколько фрагментов (в переводе М. В. Старцевой).

«Варшава, 7 июня 1987 г.

Дражайший господин Генрих.

Наконец-то хоть какое-то известие от тебя! Уж хотели звонить тебе, когда получили твое письмо – грустное, ностальгическое, горькое, это так. Но письмо твое свидетельствует, что хоть и неважно себя чувствуешь, но, однако, терпишь, потому что можешь писать как всегда, по-семейному, сердечно.

Ты переживаешь, что как раз теперь, в момент благоустройства нашего дома, не очень можешь быть полезен. А мы переживаем по другому поводу: что не можешь приехать, быть с нами, радоваться лично и вместе. Радоваться времени, проведенному с нами, разговорам, далеким прогулкам по Варшаве, как раньше… и ничего мы не можем посоветовать, и, как известно, самое горькое – это бессилие.

«Варшава, 23.11.1987 г.

Дорогой наш Генрих, никаких известий от тебя, опять тревога о твоем здоровье, что-то не так.

И это еще не все. Ситуация трудная. Балаган везде, все расслабились, грядет повышение цен, наступает как будто другой этап реформы. Не знаю, как справиться, нужно будет еще больше работать, чтобы как-то удержать уровень жизни. Теперь уже никуда не выезжаю. Хочу вылечиться, нарадоваться дому (после новоселья. – В. Г.) и заняться здоровьем Гражинки (супруги. – В. Г.).

Что у тебя, Генрих? Писал, что уже не выезжаешь даже в творческий центр, неужели так все плохо? А я надеялся, что ты еще приедешь к нам.

Вот так жизнь за нас все быстро решила. Слишком быстро. Напиши, дорогой, хотя бы два слова: что жив, думаешь о нас и помнишь.

Из переписки братьев узнаем, что не все польские весточки доходили до Перми. Когда Лешек ездил в творческую командировку на Кубу и в Мексику, он писал Генриху несколько раз, посылал и письма, и открытки. Дошло до адресата не все.

«…Получил ли ты открытку, в которой пишу тебе о запланированной поездке в Витебск с официальной государственной делегацией (как заместитель председателя Союза артистов польских театров теперь много езжу, представляю Союз, это бывает обременительно, но есть и свои положительные стороны)? Просил Алексея Баташева, чтобы он информировал тебя о моем приезде в Витебск… Очень бы хотелось с тобой встретиться, но даже будучи так близко, вроде бы в одной стране, очень это трудно организовать (о чем сам знаешь лучше меня)…

Вот коротко. Дорогой Генрих, заканчиваю, считаю, что какой-то контакт у нас должен получиться. Мы тебя обнимаем, крепко целуем.

Это было последнее письмо из Варшавы, датировано оно 20 июля 1988 года. Последнего контакта на территории СССР у братьев так и не получилось.

Лешек и Гражина Терпиловские

Когда я общался с этим высоким, немножко сгорбленным человеком, меня удивляли его мягкая доброжелательность и оптимизм, и это несмотря на тяжелую жизнь! Какого-то нравственного, душевного надлома в нем не чувствовалось.

Малгожата Шняк, польский консул, у могилы Терпиловского (крайняя слева); рядом с гостьей – Мария Старцева, председатель Пермского центра польской культуры

Баташева очень задело высказывание одного из пермских джазменов, который вспомнил о Терпиловском примерно в таких словах: делать хороший джаз он-де уже не мог нам помочь, но и не мешал играть нашу музыку, за что – спасибо. Наверное, ничего удивительного в этой реплике и нет: молодое поколение всегда жестоко по отношению к своим предшественникам. Алексей Николаевич, помню, помолчал, озадаченный, а после раздумья сказал:

Однажды Баташев отправил Генриху (он обращался к нему по имени) открытку, которая принесла важную весть:

При встрече в Перми, во время джаз-фестиваля, я показал гостю Перми эту открытку, попавшуюся мне в архиве Терпиловского. Баташев пораженно перечитал свой давний текст, состоявший из одной фразы.

Но Сергей Колбасьев был вполне реальным человеком, хотя его роль в истории российского джаза немного отличалась от красивой кинематографической сказки. Первопроходец советской джазовой журналистики и джазового радиовещания, самый известный популяризатор джаза 1930-х годов был прежде всего самым ярким энтузиастом джаза в Ленинграде, который своим энтузиазмом заражал и слушателей, и —что было крайне важно— джазовых музыкантов, для которых его коллекция грампластинок была неоценимым источником знаний.

Офицер Военно-морских сил Рабоче-крестьянской Красной Армии СССР Сергей Колбасьев

Как и первопроходец советского джаза Валентин Парнах, Сергей Адамович был чрезвычайно разносторонней личностью: военный моряк, писатель (его повести и рассказы на морскую тематику широко издавались в 20-е и 30-е гг.), поэт, переводчик, он много работал за рубежом в дипломатических представительствах СССР — причём косвенные данные, как считает ряд исследователей, указывают на его работу не только на Наркомат иностранных дел, но и на органы советской разведки. Однако данные эти не подтверждены, да и вряд ли имеют значение для его ипостаси джазового просветителя.

Тот самый дом на Моховой улице

Генрих Терпиловский, фото ок. 1934

— Нас с Колбасьевым сблизил джаз. Он буквально послужил мне пропуском в его дом, а жили мы по соседству: я — на Литейном, 29, Адамыч — на Моховой, 18. Страшно подумать: мы тем не менее могли бы никогда не встретиться, и столько раз исхоженная тропа дружбы между нашими домами так бы и не образовалась, если б не один пустяк.

Георгий Ландсберг

После триумфа, каким мне запомнился концерт в зале Академической капеллы, где прозвучал и мой опус, я зачастил в гости на Моховую. Знакомство быстро перешло в настоящую дружбу, я стал своим человеком в семье Колбасьевых. […]

Первые абзацы статьи Сергея Колбасьева 1933 г. (из коллекции Центра исследования джаза)

Лектор подошел к стоящей на просцениуме радиоле.

— Есть несколько пластинок с тем же названием, выпущенных разными фирмами; музыка того же Эллингтона, оркестр в том же составе, но содержание каждой различно. Убедитесь сами…

Помимо домашних встреч и прослушивания пластинок с друзьями-музыкантами, помимо лекционной работы для широкой аудитории, в начале 1930-х Сергей Колбасьев пришёл и к джазовому просветительству на радио. Вот что писал об этом Генрих Терпиловский:

Главным рупором, вещавшим на всю область, стало для Колбасьева Ленинградское радио […] Он выступал с 30-минутными передачами о джазе, в которых музыка чередуется с живым словом, комментирующим её […] вскоре радиобеседы о джазе, проводимые 3–4 раза в месяц, стали привычным делом. Привычным и очень нужным, ибо в те годы принято было к джазу относиться свысока, а то и с предубеждением. Изменить искаженное представление о нем было под силу только Адамычу.

Как строились эти радиобеседы? Обычно лектор мог себе позволить за 30 минут, отведённых на передачу, включить в программу с пяток музыкальных номеров и остальное время посвятить разговору о них. Делал он это убежденно, страстно, и мало кто из слушателей стал бы перестраивать приемник, скорее, наоборот – передач Колбасьева ждали нетерпеливо, и предупреждённая диктором радио аудитория готовилась к очередной встрече в эфире.

4 апреля справку утвердил начальник 5-го отдела УГБ УНКВД по Ленинградской области майор госбезопасности Перельмутр, а 7 апреля военный прокурор Ленинградского военного округа Кузнецов санкционировал арест. Интендант флота III ранга Колбасьев был арестован в ночь с 8 на 9 апреля 1937.

В деле содержится указание, что 25 октября 1937 Колбасьев был приговорён к расстрелу постановлением Особой тройки УНКВД по Ленинградской области, и приговор был приведён в исполнение 30 октября.

В 2007 г. на доме №18 по Моховой улице в Санкт-Петербурге была установлена мемориальная доска в память о Колбасьеве, которую создал архитектор Геннадий Пейчев.

Нева. 2001. №8. C. 204-208

Любая площадь, улица, мост в нашем городе сопряжены с великим прошлым. И от этого сосредоточения духовного богатства в одном географическом пространстве любое событие, происходящее на этом месте, пусть незначительное, приобретает особое звучание.

Я слышу мягкую, задумчиво печальную мелодию. Лучики вечернего солнца скользят по плитам тротуара, стеклам окон, брызгам фонтана.

Я иду вдоль улицы. Движение по Моховой, как свидание с литературным и музыкальным прошлым.

Движение сопровождает музыка. Она вокруг. Среди зданий, дворов, прохожих.

Скрипка подпевает из подъездов, дворов-колодцев, распахнутых окон. Она ведет главную тему блюза, труба и кларнет — побочные. Несложный ритм. Забытые гармонии. Вязь инструментальных пассажей.

Чуть раскачиваясь в такт музыке, шелестят деревья. Через каменный коридор стен смотрит синими глазами небо.

Звуки скользят, колеблются, им как бы тесно в квадратном мешке двора-колодца.

Хочется на миг остановиться и помолчать. Послушать. Внимательнее взглянуть на дома, на прохожих.

В застрявшей памяти — бури, волнения, борьба.

Жизнь обычной питерской улицы 20 — 30-х годов. Оглянемся на нее.

. Вот идет подтянутый, изящно одетый мужчина в элегантной морской форме. Умное лицо. Проницательный взгляд. Это Сергей Адамович Колбасьев, морской офицер, писатель, дипломат, лингвист, радиотехник, коллекционер и проповедник джаза.

Вот идет другой высокий симпатичный мужчина. Широкий лоб. Крупный нос. Волевой подбородок. Лучистые глаза. Загадочная улыбка. Это Генрих Генрихович Терпиловский, музыкант, композитор, литератор, живописец.

Здесь, на Моховой, 18, в квартире № 6 Колбасьев жил с 1928-го по 1937-й.

В его квартире часто собирались литераторы, музыканты, артисты. Среди них были писатели Н. Тихонов, Б. Лавренев, А. Толстой, поэт Б. Корнилов, гости из Москвы — старший редактор детского издательства Г. Л. Эйхлер, писатель К. Г. Паустовский.

Колбасьев умел так повернуть повествование, так преподнести его смысл, что читатель чувствовал себя героем его рассказа. Он писал сдержанно, с тонким флотским юмором.

Ненавязчиво и просто он раскрывал романтику морского дела, как бы говоря: там, за Невой, моря и океаны, иди вперед, смелей, и ты найдешь настоящую мужскую работу и желанное человеческое счастье.

Он учился трудному морскому делу в Морском кадетском корпусе, в составе Красного флота воевал в Мурманске, на Волге, Азовском море, в Севастополе и Петрограде.

Любовь к музыке, литературе, театру объединяла всех, кто приходил в гости к Колбасьеву. Слушали редкие в то время грампластинки с записью джазовых пьес. Коллекция хозяина квартиры, по воспоминаниям Терпиловского, содержала произведения Гершвина, Армстронга, Эллингтона, Картера, записи оркестров Глена Грея, братьев Дорси, Теда Льюиса, Реда Николса, Хэла Кемпа, вокального квартета братьев Миллс, Бинга Кросби.

Колбасьев встречался и беседовал с известным американским певцом Полем Робсоном, негритянской певицей Целестиной Коол, руководителем джаз-оркестра шведом Макки Бертом, со многими зарубежными музыкантами, работниками граммофонных фирм.

Участники своеобразного джаз-клуба на квартире Колбасьева слушали, спорили, обменивались творческими идеями.

Колбасьев помогал Терпиловскому в руководстве концертным молодежным джазом, в становлении нового музыкального коллектива, в выборе репертуара. Он подсказал ему идею написания для радио песен на стихи Ленгстона Хьюза для баса с оркестром.

. Вечернее солнце освещало четную сторону домов на Моховой, отражаясь в окнах верхних этаж двора-колодца, который был виден из комнаты Колбасьева.

Обычный вечер в тихом семейном, товарищеском кругу.

Любили прогулки, игры на свежем воздухе, бродили по Летнему саду, ходили в зоопарк, на Елагин остров, на зимние базары, которые устраивались на Дворцовой площади, запускали авиамодели на Марсовом поле у Поклонной горы.

Многое из того, что было услышано и увидено Паустовским здесь, на Моховой, 18, нашло своеобразное отражение в его творчестве.

«Всякое творчество, — отмечает в этой повести Невская, — в том числе и научное, начинается там, где кончается глупое и голое копирование окружающего мира. Природа производит, но не творит. Творит только человек.

С некоторыми из тех, кто приходил в квартиру Колбасьева, как и с ее хозяином, судьба обошлась сурово.

Г. Эйхлер, Г. Терпиловский, Б. Корнилов были необоснованно репрессированы. По ложному обвинению был репрессирован С. Колбасьев. Позднее все они были реабилитированы. Их книги и музыка продолжают жить, волновать читателей и слушателей.

Здесь, на Моховой, в бывшем Доме журналиста Паустовский выступал в 1960 году. Один из ленинградских журналистов в своих записях, сделанных тогда после встречи с Паустовским, отмечал: «Затаив дыхание, не шевелясь, зал слушал хрипловатый, резонируемый микрофоном голос вечно юного мечтателя, великолепного фантазера и неугомонного природолюба. Чувствуется, что, воспроизводя картины „давно минувших дней", он не только отбрасывает все случайное, ненужное, что Могло бы „засорить", задержать повествование, но и дорисовывает то, что в жизни едва проглядывало (и, может быть, совсем не было).

Идешь по Моховой. Вглядываешься. Вслушиваешься. И убеждаешься, что слово и музыка близки, что джаз можно не только играть, слушать, но и танцевать, смотреть в виде спектакля, представления, драматического, лирического, гротескного.

Джаз, родившийся из песни, сохранил и сохраняет свою демократичность, массовую доступность, свободу думать, верить, говорить, творить, выражать свои чувства в слове и музыке.

. Задумчивая мелодия плывет среди домов, среди людей, легка, как утренний солнечный луч, теплый свет, новый день.

Я иду по Моховой, слышу из окон рефрен новой песни:

Мы могли бы служить в разведке,
Мы могли бы сниматься в кино,
Мы, как птицы, садимся на разные ветки
И засыпаем в метро…

Мы ощущаем своеобразный саунд, неповторимое индивидуальное звучание. Слышна музыка, созвучная облику этой улицы, характеру людей, здесь живущих.

Это улица блюзов, посвященных С. Колбасьеву, К. Паустовскому, всем тем, кто любил и любит мыслить музыкой слова, у которых личное неотрывно от творческого. Они творили, как жили, свободно, романтично, глубоко.

А это знаменитая Целестина Коол.
О, как ее обожали в Ленинграде! И она – на Моховой