Рассказы для взрослых без вирусов

• Записи сообщества
• Поиск

Прохладой нежно обнимая,

Тот вечер как-то сблизил нас,

Мы понимали, что сейчас

Нам будет трудно, неудобно

Касаться щекотливых тем

И вряд ли будем мы свободно

Вскрывать глубины всех проблем.

Мы редко виделись и знали

Немного друг о друге – вскользь,

И потому чуть-чуть скрывали,

Что пережить нам довелось.

Я знала, но спросить стеснялась

О том, как сын её упал

И как она с бедой справлялась,

Ведь сын любимый погибал.

Он разучился улыбаться,

К наркотику попавши в плен.

Стал тенью тощей из красавца,

Уже не пряча рваных вен.

Я представляла, как ей больно,

Как сердце матери скорбит.

И вдруг она сама невольно

Мне очень тихо говорит:

"Ты знаешь, я подозревала,

Что мой сынок в грязи погряз.

Сначала я его ругала,

Ну, а потом пришёл тот час,

Когда я поняла, что поздно…

Он не услышит моих слов.

Наташа, как же это сложно –

Распята вся моя любовь.

Он пропадал на две недели,

Я не спала совсем, ждала,

Молилась: "Пусть войдёт он в двери!

Мне без него жизнь не мила!"

Ну, а когда он возвращался –

Творил такое, что опять

Молилась: "Лучше б он скитался,

Чем так семью свою терзать. "

Казалось, что уже все слёзы,

Как будто на похоронах,

Уже закончились, но всё же

Я на молитвенных руках

Несла его. И, знаешь, вскоре

Я перестала всё скрывать

И в церкви о нелёгкой доле

Я вдруг осмелилась сказать.

Я исповедаться спешила,

Копалась в прошлом – нет причин!

Я даже как-то не грешила,

Чтобы за то страдал мой сын.

Я вспомнила, кого прощала,

Звонила всем, кого сама

Я осуждала, обижала,

С кем примириться не могла.

Шептала в трубку: "Помогите!

Простите, милые, прошу!

Вы отпустите, не держите!

Долиной смерти прохожу!

От Бога так нужны ответы,

Снимите груз с моих плечей.

Мне у виска, как пистолеты,

Стоят слова моих речей. "

Кого-то умоляла трижды.

Бросали трубку, и тогда

Я к ним летела лично, лишь бы

Нам примириться навсегда.

Сестричка, знаешь, всё сместилось,

Внутри всё поднималось ввысь.

Я в горе этом торопилась

Сменить приоритеты, жизнь.

Я ночью часто выбегала

И шла по улицам одна –

По тем дорогам, где недавно

Я сына за руку вела.

Где ездил он на самокате

И где лечил кота как врач.

Где как-то вместе, на закате,

Мы всей семьёй играли в мяч.

Я шла, ну, а душа терзалась –

О, если б знала я тогда,

Что будет так. Не поднималась

С колен, наверно б, никогда.

Я шла. Молилась и стонала.

Боль опьяняла, как вино,

И я кричала, нет, рычала:

"За что Ты топишь так? За что?

Господь! Я с детства за Тобою

Решила праведно идти,

Да, было трудно мне порою,

Детей своих к Тебе вести.

Но я старалась! Боже, Боже!

Ну, что я делала не так?

Была строга – куда уж строже?!

В какую щель пробрался враг?

С пелёнок веру прививала,

Читала, пела. Всё зазря?

Я даже не подозревала,

Что так затянется петля.

В чём виновата я, что сына

Ты опустил в такое дно?!

Чем я Тебе не угодила,

За что Ты топишь так?! За что?" –

Я в небо звёздное бросала

Вопросы горькие свои,

Уже замёрзла, но шагала,

Мотая быстрые круги.

И вдруг обмякла. Отревела.

Остановилась. На бетон

Прям там, на улице, присела

И поняла, что рядом – Он.

Не перепутать это чувство.

Внутри услышала: "Люблю.

Люблю тебя. И, знаешь, грустно,

Что для тебя его топлю.

Топлю, чтоб ты, нырнув за сыном,

Сама увидела, где ты.

Чтоб в омуте невыносимом,

Оторвалась от суеты.

Хочу, чтоб вынырнула резче

Из глубины беспечных дней,

Чтобы ко Мне бежала легче,

Чтоб стала сердцем горячей!

Я для тебя вошёл в привычку,

На первом месте – дом и быт.

И в церковь, как на перекличку,

Бежала ты, но Я забыт.

Слова заучены, банальны.

Реальным быть Я перестал,

Молитвы стали номинальны,

Но Мне не нужен ритуал.

О, мои дети, лишь со Мною

Ваш дух не поддаётся мгле!

И потому Своей рукою

Я направляю вас к Себе.

Да, Я хотел бы, чтоб без горя

Вы приближались все ко Мне.

Пусть и с вопросами, и споря,

Но что вас держит вдалеке?

Вы на Израиль так похожи.

Когда вам плохо, тяжело –

Кричите в небо дни и ночи,

Приду, спасу – но всё равно.

Проходит время, и в комфорте

Вы тяжесть прежних дней забыв,

Уже опять на эшафоте.

Опять не слышите призыв!

Вновь утопаете во мраке,

Забыв, что радость лишь во Мне!

Вновь подвергаетесь атаке

И истязаниям извне,

А враг не спит и роет ямы,

Порабощая свой улов.

Я допускаю эти драмы,

Чтоб вас вернуть под Свой покров".

Я сразу как-то отрезвилась,

А сердце вдруг окутал мир.

Я там же в трепете склонилась,

Дух поднимая из руин.

С тех пор, ты веришь, нет тревоги,

Легко прощаю и люблю.

Нет тех сомнений, суматохи,

Я с Богом чаще говорю.

Ты знаешь, я молюсь иначе,

Могу часами просто петь.

И нет теперь важней задачи –

Гореть для Бога, а не тлеть.

Я распрощалась с тяжким грузом,

Я всё доверила Христу,

И за всю жизнь мою с Иисусом

Впервые так за Ним бегу.

Теперь всё думаю, а если

Не прижимала б так беда?

Мы с мужем так и тлели б вместе

И не познали б никогда,

Какое счастье – скрыться в Боге

И в Нём спасаться от невзгод!

А сын мой. Сын решил в итоге,

Что нужен в жизни поворот,

И вот – в ребцентре три недели…

Я знаю – Бог его ведёт

И не закроет Свои двери,

Он не погубит, Он спасёт!"

Я, слушая её, ревела.

И после разговора с ней

Я по-другому посмотрела

На жизнь и на своих детей.

Теперь молюсь, чтоб Бог дал милость

Иметь такую близость с Ним,

Чтобы тонуть не приходилось

Ни мне, ни ближним, ни родным.

Чтоб Бог, срывая наши маски,

Для нас умножил благодать,

Чтоб нам не ждать подобной встряски,

А до неё – к Нему бежать.

14 сентября 2013 г.

Что ожидает нас?

События в мире тревожат людей,
На землю обрушилось много скорбей.
Как стонет земля и народ вопиёт,
Показать полностью…
Что завтрашний день для всех нас принесёт?

Военные слухи, невинная кровь,
И люди забыли про слово любовь.
Такого ещё не видал белый свет,
Что ныне творится, на это ответ,

Найдём в святой Библии, в книге всех книг,
Невиданный кризис всю землю постиг.
Вопросы, прогнозы, все ищут ответ,
Наверно уже конец света, иль нет?

Содом и Гоморра, взгляните вокруг,
Как ширится всюду порочности круг.
Нет радости, счастья, волнение, страх,
Народ утопает в различных грехах.

Какие нас трудности ждут впереди?
Веди нас Господь за Собою, веди.
Проверка на верность, на прочность придёт,
Бог каждого через огонь проведёт.

Не будем иллюзии строить себе,
Случиться должно это всё на земле.
Реальность – сегодня не новость для нас,
Для церкви придёт испытания час.

Не будем страшиться мучений, скорбей,
Хоть тучи сгущаются, небо темней.
Дай Бог, чтоб никто не отрёкся из нас,
Как Пётр у костра, в тот трагический час.

Спаситель Христос за нас муки терпел,
Чтоб дать нам на небе счастливый удел.
Он Праведник, нас от грехов искупил,
И горькую чашу страданий испил.

Примером для нас Божий муж Даниил,
Его Бог от смерти во рву сохранил.
Ему Он виденья Свои показал,
Что будет в последние дни предсказал.

Среди суматохи спокойными быть,
Нам нужно и Бога всем сердцем любить.
Быть может к земному привязаны мы,
Направим к небесному наши умы.

Ничто не случится без воли Творца,
Так будем же верны Ему до конца.
Бог скоро на небо святых всех возьмёт,
Уж слышны шаги, наш Спаситель грядёт.

На новой земле всех искупленных сонм,
Ему воспоёт свой победный псалом.
Достоин Ты славы вовеки веков,
За подвиг Голгофский, за подвиг Христов!

Что посеял, то пожнёшь!

Сидел старик под рынком у дороги
И громко всем Евангелие читал.
Кто проходил, послушает немного,
Показать полностью…
А кто-то милостыню подавал.

И отвечал старик всем очень кротко:
"Благодарю за подаянье я,
Но что ты сделал в жизни для другого –
То знай, что это сделал для себя!"

Пришлось однажды этой же дорогой
Начальнику большому проходить,
Услышав, что читается о Боге,
Он поспешил поспешно запретить.

Но чуть помедлив, постоял немного,
Услышав эти странные слова:
"И что ты сделал в жизни для другого,
Считай, что это сделал для себя".

"Не может быть, и как это возможно
Что я сделал, то воздастся мне?!" –
Вдруг возразил он. Тихо, осторожно
Монета чья-то звякнула на дне.

И снова произнёс старик тоскливо:
"Благодарю за подаяние я,
Но что ты сделал в жизни для другого,
То знай, что это сделал для себя".

Не спал всю эту ночь большой начальник,
Жене он приказал испечь пирог.
"То для меня, иль для тебя быть может завтра,
И пусть спасёт тебя от яда Бог!"

А утром шёл, смеясь самодовольно:
"Ну сможет ли пирог найти меня?"
И вслед услышал: "Нет не для другого,
А что ты сделал – сделал для себя!"

Старик окончил чтение, собираясь,
Взглянул на сладенький, румяненький пирог.
Продать его решил, не колебаясь,
"Побольше хлебушка купить тогда б я смог".

Вот молодежь спешит, стремясь куда-то
С веселым смехом, шутками, гурьбой.
Они имеют многие награды –
У них сегодня вечер выпускной.

"Продай дедуля!" – кто-то шутки ради,
Увидевши пирог ему сказал.
"Купите, буду очень рад я!"
И быстренько пирог он им продал.

Решили вечер сделать у Марины,
И пригласила Виктора она –
Они с ним много лет дружили,
А Виктор сыном был секретаря.

Пришёл на пир немножко с опозданием,
Уселся где то с краю у стола.
"О,чудо!" – произнёс он с ликованием, –
"Пирог точь-в-точь, как мама мне пекла!"

Он откусил, глотнул, и громко вскрикнул,
И без дыхания на пол упал.
А там отец, сидя в своей квартире,
С тревогой с телефона трубку снял:

"Алло! Скорей скажите, что случилось?
Скажите, где?" Он мигом прибежал!
Ещё с порога на столе увидел:
Пирог тот злоумышленный лежал.

"Убийца я. – бездыханное тело
Сыночка своего он обнимал, –
Я думал, вырыл яму для другого,
А сам в неё в безумии упал!"

А на другое утро там же, снова
Сидел старик, Евангелие читал,
А что вчера случилось, он ни слова
Ещё ни от кого ни услыхал.

Всё так же кротко, как и прежде, снова
Он повторял уверенно слова:
"И всё, что сделал в жизни для другого,
То знай что это сделал для себя!"

Не скажешь, что пример недосягаем,
И на земле ты ВРЕМЕННО живёшь.
БОГ НИКОГДА НЕ БУДЕТ ПОРУГАЕМ,
НО ЧТО ТЫ СЕЯЛ В ЖИЗНИ, ТО ПОЖНЁШЬ!

10.08.2012 в 15:35, просмотров: 4205

После дождя в самый раз было идти за грибами. Увидев, как я натягиваю сапоги, маленький сын запросился со мной. Смотрел умоляюще. Отыскал свою крохотную корзинку, положил на дно любимый ножичек (который я ему подарил).

Идти было далеко, на болото. Но я подмигнул и сказал:

Дорогой я своего мальчика тестировал:

— Как думаешь, почему тебе не отказал? Идешь ты медленно. Еле-еле. Один я б давно был на болоте.

— Я загадал: найду самый главный гриб. Под которым живут гномы. Рвать не стану. Только погляжу. Если увижу гномов, поглажу их пальцем.

— Басни, — усмехался я. — Не бывает волшебных грибов. И гномов не бывает. Не из-за гномов я тебя взял и не потому, что ты канючил. А потому что всегда, во всех случаях надо проявлять отзывчивость.

Дорога вилась между елей и берез. Кое-где она раскисла после ливней. Попадались лужи, которые приходилось огибать. Нас обгоняли те, кто ехал на велосипедах. Эти шпарили прямо по грязи.

— Они, конечно, успеют раньше нас. И все соберут, — говорил я. — Но я все равно не жалею, что взял тебя. Отзывчивость важней практической пользы. Мог запросто тебе отказать. И по-своему был бы прав. Но откажи я тебе — что бы ты почувствовал? Обиду, верно? А нельзя обижать. Надо быть чутким. И без того слишком много черствости и неуважения вокруг. Молодежь перестала уступать места старичкам. Продавцы грубят покупателям.

Сын кивал, но думал, кажется, о чем-то своем.

Едва мы отклонились от дороги и ступили на чавкающую болотистую почву, к нам устремился мужчина в телогрейке и старой кепке.

— Велика моего не видели? К осине прислонил, пошел вглубь, возвращаюсь, его нет.

— Может, перепутали? Не здесь оставили? — спросил рассудительный ребенок.

— Места тутошние я знаю. Вдоль и поперек исходил. К тому же отметину сделал — ветку на кустике сломал. Куст — вот он! Значит, увел кто-то! — с горечью воскликнул мужчина.

— А какая марка вашего велосипеда? — поинтересовался я.

— Какая там марка. Старый, еще советских времен.

Сын произнес ободряюще:

— Нечего старье жалеть.

Я укоризненно на него взглянул и продолжил в прежнем сердечном тоне:

— Нет сомнения, он вам был дорог. Небось все спицы целы? И обода не погнуты? У хорошего хозяина техника служит долго. Вы, наверно, к нему привыкли? Столько километров на нем отмахали.

На глазах мужчины навернулись слезы:

— То-то и оно. Колесил. За милую душу.

— У людей совсем совести не осталось. Оборзели. Последнее забирают. Пенсия у вас, наверно, небольшая?

— Почему пенсия? Я еще не старый.

— Значит, выглядите так. Осунулись от переживания. Зарплата, конечно, невелика? А теперь придется раскошелиться. Без велика в сельских условиях не жизнь.

Мужчина гмыкнул и проглотил комок.

— Всю жизнь я вкалывал, — рассупонился он. — Чужого не брал. Почему должен покупать, если он у меня был.

— Был да сплыл, — пошутил я. И вновь перешел на серьез. — Слов нет, неприятно: могли еще лет пять на нем преспокойно ездить. И вообще: сюда приехали по-королевски, а обратно придется на своих двоих шкандыбать.

Кажется, он заплакал. А мы с сыном двинулись дальше.

Мальчик то и дело оглядывался на бедолагу и говорил:

— Мы и без того сделали очень много. Запросто могли бездушно пройти мимо. Но это было бы негуманно. Не по-человечески. Стыдно — покидать человека в несчастье. Вот мы и выразили солидарность. Будь этот мужик пенсионер, может, мы даже порыскали бы с ним по лесу. Или уступили место. В метро. Но это — в городских условиях. Кроме того, он веточку надломил. А ломать ветки нехорошо — это каждый знает.

Меж кочек посверкивали красные шляпки подосиновиков. В траве золотыми слитками горели раструбы крупных лисичек. Наперегонки — кто успеет раньше — мы подрезали грибные ножки.

— Волшебного гриба пока нет, — горевал сын.

— И не будет, — вразумлял его я. — Пора перестать верить в сказки.

Поблизости от коричневой болотной воды громко причитала старушка. Перед ней во мху валялось пластмассовое ведерко, из него выкатилась и рассыпалась черника. То ли ведерко само опрокинулось, то ли бабушка его уронила.

— Какая досада, — сказал я. — Труд насмарку.

Бабушка заохала пуще прежнего. Я продолжал:

— Ягоды спелые, крупные. Вы, должно быть, корячились с самого утра. Затемно встали.

Она закряхтела и стала растирать поясницу.

— Нелегко в вашем возрасте. И ведь набрали полнехонько. Пошкрябали бы теперь, не торопясь, домой. Мужу радость. Внучатам польза. Или на рынке могли бы продать, большие деньги выручить. Нет, принимайся горбатиться сначала.

Бабушка и верно нагнулась и попыталась подобрать ягоды. Но они не хотели держаться в ее непослушных пальцах. Она сказала:

— Может, ваш малец мне подсобит?

— У вас самой, что ли, нет внучат? Жаль. В город родители увезли? Дети, бывает, вырастают грубыми и неблагодарными. И внукам это передается. А муж чего с вами не пошел? Он сейчас не чай, а водку хлещет? Да, такие нынче времена. С какой стати, родная, твои родственники будут прохлаждаться, а мой мальчик на тебя вкалывать? — И присовокупил: — Если б мы повстречались в метро, нет сомнений, уважая возраст, я уступил бы тебе место.

На солнечной полянке полукругом стояла семья крепких боровиков. Сын счастливо захохотал:

— Вот он, главный гриб! Те, что поменьше, — притворившиеся гномы.

— Кто срежет: ты или я?

Ребенок умоляюще сложил ладошки:

— Не надо, они потом оживут.

— Как же. Оживут. Жди. — я улыбнулся его фантазиям.

Павшая дружина боровиков перекочевала в мою корзину.

Кусались комары. Донимали лосиные мухи. Мальчик запросился домой. Всю дорогу он угрюмо молчал. Я пробовал его развеселить:

— Дядька этот, с велосипедом, наверно, до сих пор кукует, ищет. А у старухи вся черника прокисла в болоте.

— Жаль, у меня ножичка нет.

— Где же он? Потерял? — огорчился я.

— Ты из вредности так сказал. Что выбросил любимый, подаренный мною нож. Ты его потерял. Элементарно посеял. Искать смысла не имеет. Все равно как иголку в стоге сена. Уж если дядька не смог найти свой драндулет.

Сын не смотрел в мою сторону. Я говорил:

— Я бы мог тебя отругать за потерю. Но это было бы невеликодушно. Непедагогично. А надо всегда быть великодушным. И справедливым. Итог дня: получилась хорошая прогулка. Великолепная прогулка. Я не жалею, что взял тебя с собой. Хоть ты и тормозил движение. И потерял нож. Теперь навсегда запомнится: хорошая прогулка закончилась досадным эпизодом — потерей ножичка. Но забудем про нож. Будто ты и не думал его терять. Очень хороший был ножичек. Дивный. Мой подарок. Если бы не ножичек, вообще не о чем было бы жалеть.

Подошли к дому, и тут сын впервые за весь долгий обратный путь взглянул мне в глаза.

— Я очень тебе сочувствую, — прошептал он.

— В связи с чем? — удивился я.

Видно было, он колеблется: говорить или нет?

— По какому поводу сочувствуешь? — настаивал я.

Он сказал, вновь отвернувшись:

— Люди должны проявлять солидарность, демонстрировать сочувствие.

— Скорей бы ты уже состарился, — сказал он. — Чтоб я мог уступить тебе место в метро.

БЕСЕДА ДВУХ ЖЕНЩИН О МОСКОВСКОЙ ЖАРЕ

Беседовали две дамы. Одна говорила:

— Между 30 и 40 нет разницы. Это примерно одинаково.

— Но все же 30 легче переносится, — обмахиваясь веером, корректировала эту точку зрения вторая.

— Еще бы! Другой коленкор, — соглашалась подруга. И вопрошала: — Интересно, как будет между 40 и 50?

— Почему? Живут же люди.

— Где? В Африке? Или в Средней Азии? В тени?

— 50 — туда-сюда. Терпимо.

— Нет, немыслимо! А вот 60. Это и вовсе. Отпад.

— Не скажи. Можно еще дышать. И двигаться. Так, во всяком случае, говорят. Те, кто знает. Но придется, конечно, держаться в тени. Как фирмы-однодневки. Где выдают серую и черную зарплату.

— А в 70. Или в 80. Запредел.

— Не будем обсуждать. Нам, к счастью, далеко.

— Рукой подать. Тебе-то давно за 40.

— А тебе? Мы ровесницы, в один год родились.

— Про тень ты верно заметила. Тень под глаза придется наносить совсем другого оттенка.

— Авось не сваримся и не расплавимся. Мы же не гренландский ледник.

РЕЗУЛЬТАТЫ АВГУСТОВСКИХ МЕДИЦИНСКИХ АНАЛИЗОВ

Ребенка: а) чрезмерная концентрация кваса, спрайта и кока-колы в крови,

б) отложение мороженого,

в) осложненная форма синдрома безсупия, безмясия и безрыбия,

Взрослого: а) отложение морских солей,

б) чрезмерная концентрация микробов из пресных водоемов,

в) переизбыток в крови пива,

г) синдром воблы,

д) острая недостаточность шашлыка.

Опубликован в газете "Московский комсомолец" №26012 от 11 августа 2012

• Самое интересное
• Комментарии

Опрос

Цифровые сервисы в условиях режима самоизоляции – как нельзя кстати

Пользовался (-ась) цифровыми сервисами почты раньше, а сейчас они как нельзя кстати

Слышал (-а) о том, что есть мобильное приложение, но пользоваться не приходилось

Как раз жду заказ из интернет-магазина, когда придет – вызову курьера на дом

Кончилась подписка на любимый журнал – продлю через интернет

Постоянно отправляю заказные письма по работе, уже две недели как через приложение почты

Популярно в соцсетях

В далекой уже теперь юности было много интересных случаев в студенческой и иподиаконской жизни. О некоторых хочется вспомнить.

Хор поет, читаются входные молитвы, Патриарх поднимается на кафедру, начинается облачение. Все проходит чин чином, ошибок нет.

И вот в самом конце, когда все сложные пуговицы омофора были уже застегнуты, я посмотрел и увидел, что омофор как-то странно, не по-русски лежит прямо на шее Патриарха, а не вертикально и торжественно возвышается, как у всех наших архиереев. Я решил, что это мой недосмотр, и тихонько, осторожно потянул его к себе и расположил на русский манер. Патриарх так же тихонько потянул его обратно к себе на выю. Моей рязанской сообразительности не хватило понять всю значимость обратного движения омофора александрийского святителя. И я снова возвратил омофор на прежнее место, потянув в свою сторону. Патриарх опять, уже сердито и решительно, повторил прежнее движение. И в этот раз я не внял всей опасности грозного Судии Вселенной.

Увидев приближающегося протоиерея с подносом в руках и тремя панагиями, я подумал, что цепочки-то надо под омофор расположить, как у нас принято, а он мешает, лежит на шее. И когда я в третий раз потянул за омофор Александрийского Патриарха, он резко повернулся ко мне боком и по-гречески с гневом и раздражением, энергично и сердито высказал мне все свое возмущение. Я испугался, попросил прощения, и только когда увидел, что цепочки от панагий отец Сергий Соколов укладывает поверх омофора, а тот твердо и незыблемо покоится на святительской вые,— сообразил, что такова древняя александрийская символика с глубочайшим смыслом, просто меня никто не предупредил.

Может быть, все это случилось от моего лукавого превозношения, которое невольно я испытал накануне, во время всенощного бдения.

Сопровождающий Александрийского Патриарха переводчик, профессор греческого языка Московской Духовной академии, магистр богословия и специалист по Древним Восточным Церквам, Борис Александрович Нелюбов (кстати, смиреннейший и добрейший человек), подозвал меня во время шестопсалмия и сказал:

Я запомнил фразу и пообещал не забыть и подсказать.

И Вселенский Патриарх, сразу сориентировавшись, повторил за мной всю фразу и начал читать Евангелие.

Какой-то бездомный кот, умудрившийся вырасти до взрослого состояния и остаться диким, забрел днем в священническое убежище отдохнуть, посидел там, а потом побоялся выйти, когда началась служба. Он-то и зашипел угрожающим рысьим шипом на соборных протоиереев. Они испугались, потом стали рассматривать, кто же там так страшно шипит. Кот был большого размера, коричнево-рыжий и, видать, свирепый.

Отец архимандрит Трифон сказал:

— Зовите отца Сергия, он вырос в деревне, пусть попробует его выгнать отсюда.

А я никогда в детстве не отличался любовью к ловле котов и никогда не имел желания подражать лермонтовскому Мцыри в его поединке. Но слово архимандрита надо выполнять.

Нашел какую-то тряпку потолще, подошел как можно ближе — и, надо заметить, в стихаре, не догадался даже его снять, — совершил бросок и хотел схватить зверя за спину. Кот разгадал мой маневр и в тот же самый миг резко прыгнул вперед мне под ноги. В моих руках оказался только хвост, и кот начал яростно освобождаться. Рядом стояли отец архимандрит Трифон, отец архидиакон Стефан и отец иподиакон, а может, тогда уже иеродиакон Агафодор, нынешний наместник Донского монастыря.

— Помогайте! Кот вырывается! Он сейчас уйдет!

Никто не среагировал и ближе не подошел. Боялись. Наконец кот вырвался, быстро и энергично начал пересекать пространство правой стороны алтаря, собираясь выскочить в южную боковую дверь. Выбранный маршрут кота проходил прямо под ногами о. Трифона, и тот вдруг сделал какой-то совершенно неестественный книксен, думая, что кот, накрытый архимандричьей рясой, потеряет направление, устрашится монашеской темноты, и мы его снова поймаем.

Не тут-то было. Кот нисколько не был смущен ни темнотой, ни рясой Его Высокопреподобия и, выскользнув, с прежней скоростью бежал по намеченному пути.

В это время началась ектения по третьей песни канона. И все бы обошлось, если бы не громадное зеркало, которое было встроено в дверцу шкафа для облачений. Оно было так чисто, так аккуратно протерто чьей-то заботливой тряпочкой, что кот, увидев отражение приоткрытой двери в зеркале, бросился в эту щель, чтобы выбежать из алтаря.

Раздался глухой стук — это кот врезался головой в зеркало. Его буквально отбросило метра на полтора назад. Кот понял, что отсюда через, так сказать, боковую дверь ему не уйти, и побежал к Царским вратам главного алтаря. В это время завершалась ектения и о. Николай Воробьев, ключарь Патриаршего собора, заканчивал говорить возглас по третьей песне канона. По уставу полагается повернуться в конце возгласа и поклониться Святейшему Патриарху, который в это время помазывал народ. Во время помазания Патриарх Пимен не глядел в сторону Царских врат. Но на возглас священника он как раз должен был поднять глаза и благословить его, как полагается по уставу.

Все совпало до секунды! Поклон священника, поднятый взор Патриарха и кот, пулей выскакивающий из Царских врат как раз в это мгновение.

Отцы впали в отчаяние и стали нещадно обвинять меня:

— Ну конечно, это все из-за тебя, это ты виноват, звероловец несчастный. Сейчас Патриарх будет в таком гневе, что достанется всем! Что делать?

— Надо упредить Святейшего, и как только он войдет в алтарь, сразу же просить у него прощения, он и смягчится, — сказал о. Агафодор.

— Кто ловил, тот пусть и кается, — отрезал о. архидиакон.

Отец Николай был печален и задумчив, он чувствовал, что гнева не избежать, а ему всегда больше всех попадало.

— Отцы, не унывайте. Я с детства научен каяться, мне не составит труда взять весь гнев на себя, — выдержу. Как только Святейший войдет в алтарь, я к нему и подойду, вы не беспокойтесь.

Но, о достойное удивления смирение отца-ключаря! Он опередил меня. Я только подошел к Святейшему, а о. Николай уже сам начал говорить:

— Ваше Святейшество, простите! Это мы виноваты с этим диким котом. Никак не могли поймать, вот он и выбежал прямо на возглас.

Святейший, пребывая в умиротворенном состоянии духа, ничуть не разгневался. Он просто сказал:

Тем и закончилось это маленькое событие. Но не меньше дикого кота мне запомнилось самоотверженное смирение соборного отца-ключаря, доброго отца Николая.

О днажды под праздник святителя Николая в Николо-Хамов­ническом храме прихожане, простоявшие до конца всенощную, были по-особенному вознаграждены. Раздался колокольный звон, открылись центральные двери, и в храм вошел митрополит Мир Ликийских Хризостом со свитой и сопровождением. Не облачаясь, прошел в алтарь, приложился к престолу и после отпуста первого часа обратился с кратким словом приветствия к народу.

Перед нами стоял живой преемник по кафедре святителя Николая! Мы были счастливы. Митрополит сказал хорошее вдохновенное слово, благословил народ общим благословением и пошел к выходу. По русской иподиаконской привычке и я, и второй диакон стали отодвигать народ, чтобы митрополит свободно прошел к дверям. Владыка Мир Ликийских остановился, что-то стал говорить переводчику, и тот нам перевел:

— Митрополит говорит, что в его храме нет ни одного прихожанина, храм посещают только туристы. Он так рад, что его не выпускают из храма наши русские верующие. Пусть его потолкают, а он благословит всех желающих.

Мы отошли в сторону и решили, что если Его Высокопреосвященство просит, то действительно, пусть его прихожане потолкают.

К аждый год 9 мая и 22 июня наш храм Живоначальной Троицы в Троицком-Голенищеве совершает поминальную молитву — панихиду на Поклонной горе, перед Крестом, поставленным пятьдесят лет спустя в день, год и час начала Отечественной войны. В этот день на горе всегда бывает народ: кто-то молится, кто-то просто смотрит.

Однажды после панихиды ко мне подошел статный, подтянутый офицер и сказал:

— Батюшка! Вы можете благословить моих солдат? — и показал на группу бойцов. — Им это очень надо.

— Они смертники. Мой взвод уже два раза почти полностью обновлялся. И сейчас мы отправляемся туда, откуда большая часть живыми не вернется.

— Я могу благословить их не на то дело, которого я не знаю и, видимо, не имею права знать, а только лишь для того, чтобы Бог их сохранил от всякого зла. Но есть еще одна трудность: мы не заденем национальные и религиозные чувства солдат, если будем подряд благословлять? Может, не все захотят принять благословение от православного священника.

— Да, вы правильно подумали. Среди них есть двое из Азии, они могут быть против православного благословения.

Командир одобрил это решение.

— Строиться,— рявкнул он.

Солдаты вытянулись в шеренгу.

Какой-то фотограф подбежал фотографировать, но офицер буквально одним междометием мигом отогнал его далеко от нас.

Я посмотрел на солдат. Это были сверхопытные, натренированные, мощные и отборные спецназовцы. И лица у них были как каменные, застывшие. Что-то их стягивало изнутри. Как некая невидимая печать чего-то страшного и неотвратимого. Таких лиц я никогда не видел, это было что-то фронтовое.

Медленно, с молитвой, я подходил к каждому солдату и тихо говорил:

И каждый почти шепотом, но твердо отвечал:

Ни один не отказался от благословения! Я благословил всех.

Потом тихо, неслышно, они разом снялись, как стая птиц, и ушли с Поклонной горы.

Прот. Сергий Правдолюбов родился в 1950 году в г. Спасске Рязанской области в семье протоиерея Анатолия Правдолюбова. После школы поступил в Московское музыкально-педагогическое училище им. Гнесиных. С ноября 1968 года служил в армии, после которой поступил в 3-й класс Духовной cеминарии. С 1974 по 1978 год учился в Московской Духовной академии. Окончил академию с присвоением ученой степени кандидата богословия за сочинение по библеистике. C 1974 по 1978 год был иподиаконом Святейшего Патриарха Пимена. С 1978 по 1989 год служил диаконом и протодиаконом в Никольской церкви в Хамовниках г. Москвы. В 1989 году защитил диссертацию по Византийской гимнографии и получил ученое звание магистра богословия. 13 августа 1989 года рукоположен в сан священника и служил в Никольской церкви сельца Ржавки, что в Зеленограде Московском. С ноября 1990 года — настоятель церкви Живоначальной Троицы в Троицком-Голенищеве, преподаватель в Московской Духовной академии и, с 1992 года, параллельно в Православном Свято-Тихоновском Богословском институте в Москве. Магистр богословия, профессор Московской духовной академии.