Лечили от туберкулеза а был рак легких

56-летней Галине Алексеевне из Херсонской области выполнили диагностическую процедуру — видеоторакоскопию, взяв часть ткани легкого на анализ и удалив 15 подозрительных лимфатических узлов. Благодаря этому удалось поставить точный диагноз

Галина Алексеевна почувствовала себя плохо: пульс участился, сердце давало сбои, да еще начался приступ мучительного кашля. Врач направил на снимок — и женщине поставили диагноз двустороннее воспаление легких.

- Две недели принимала антибиотики, но легче мне не стало, — вспоминает Галина Алексеевна. — Тогда порекомендовали пройти компьютерную томографию. Следующий диагноз был намного страшнее — рак. Опять больницы, консультации. Однако врачи не могли с уверенностью сказать, что у меня онкозаболевание, не знали, как лечить, и направили из Херсона в Киев, в Национальный институт рака. Там взяли биопсию — прокололи легкое. Она показала, что рака нет, зато якобы есть туберкулез. Лечилась от него. Но все лекарства вызывали аллергию, по телу пошла сыпь.

До того как Галине Алексеевне установили точный диагноз, ей пришлось принять курс антибиотиков от якобы развившегося воспаления легких, а затем полтора месяца(!) пить препараты от туберкулеза, которого у пациентки не было. Это далеко не безобидные для организма лекарства. При этом денег на препараты ушло немало, а течение аллергии лишь усугубилось. Можно ли было избежать такой ситуации?

- Часто ли приходится снимать диагноз рак?

- Бывает, картина очень похожа. Но мы берем образец, отправляем в лабораторию на гистологию и получаем окончательный результат. В этом случае точность диагноза почти 97 процентов. Во всем мире принята доказательная медицина — врач должен доказать, что его диагноз точен. Есть сомнения — собирается консилиум. А среди врачей считается, что снять диагноз онкозаболевание труднее, чем поставить его. Иногда нам приходится это делать.

- Честно говоря, когда я услышала, что у меня рак, не могла в это поверить, — говорит Галина Алексеевна. — Даже испугаться не успела. Но, конечно, рада, что диагноз не подтвердился. Теперь получаю лечение от аллергии, чувствую себя гораздо лучше.

У 16-летней Нади из Закарпатья туберкулез обнаружили случайно. Первым заболел старший брат. Врачи проверили всю семью — десять детей и родителей. Трое (две сестры и брат) оказались больны туберкулезом, причем химиорезистентной (устойчивой к лечению) формой.

- Легкое у Нади было поражено на треть, образовалась огромная язва (каверна), и никакие препараты не помогали, — рассказывает Николай Опанасенко. — Полгода назад мы сделали ей операцию, применив щадящий метод. Убрали третью часть пораженного легкого через два прокола и небольшой разрез на спине вдоль ребра. Раньше, при обычной операции, необходим был разрез в два раза длиннее. А это значит, что травма больше, пациент тяжелее переносит операцию, дольше выздоравливает. Да и косметический дефект заметнее. У Нади шов уже выглядит нормально, легкое работает. Правда, лечение продолжается, но надеемся, вскоре девушка выздоровеет, и мы отправим ее домой.

- Надины брат и сестра тоже лечатся в Институте фтизиатрии и пульмонологии?

- Да. Брату (ему 23 года) мы тоже провели операцию, но еще более сложную — торакопластику. Пришлось удалить пять ребер, часть лопатки по разработанной нами методике, чтобы остановить развитие туберкулеза. Ведь он поразил оба легких, никакие препараты не помогали. Мы даже боялись, перенесет ли парень операцию. Теперь же считаем, что нам все удалось. Подобных вмешательств в Украине проведено лишь пять. Новая техника открывает для хирурга возможность помочь тем пациентам, которые раньше считались неоперабельными. У нас уже большой опыт вмешательств не только по поводу туберкулеза, но и при онкологических заболеваниях. Сейчас мы подали заявку, чтобы запатентовать свой метод. Для снижения стоимости операции приходится отказываться от комплектов степлеров (каждый стоит около 300 долларов, а на одну операцию может понадобиться до пяти комплектов) — сшиваем легкое вручную. Результаты хорошие.

Именно мы видим, каким долгим бывает путь к выздоровлению. Очень обидно иногда сознавать, что человек опоздал к операционному столу. Анестезиолог не берется давать ему наркоз, хирурги боятся, что пациент погибнет во время операции. А ведь надо было всего лишь вовремя провести диагностику или щадящую операцию, не откладывать их на месяцы, годы — и жизнь была бы спасена.

Врачи Санкт-Петербургского научно-исследовательского института фтизиопульмонологии с участием кардиохирургов городской больницы № 2 провели операцию пациенту с уникальным клиническим случаем. В распоряжение Лайфа были предоставлены кадры этой сложной медицинской процедуры.

Видео предоставлено СПб НИИ фтизиопульмонологии

65-летний житель Сланцевского района Ленобласти Николай Оносов стал испытывать неприятные ощущения в лёгких ещё в 2013 году. Результаты флюорографии только фиксировали пятно на левом лёгком, которое с каждым годом увеличивалось. Медики предполагали, что опухоль могла быть злокачественной, но исследования не позволяли поставить точный диагноз и назначить лечение.

Когда в конце прошлого года пенсионер поступил в НИИ, у сотрудников медучреждения ушло около двух месяцев, чтобы подтвердить свои предположения, которые они сделали после изучения первых рентгеновских снимков.

Рентгеновский снимок до операции. Предоставлен СПб НИИ фтизиопульмонологии

— У пациента было сочетание активного туберкулёза с широкой лекарственной устойчивостью — это трудно лечимая терапевтическим путём форма заболевания — и третья стадия центрального плоскоклеточного рака левого лёгкого с прорастанием в нижнюю лёгочную вену и предсердие, — рассказывает заведующий отделением № 3 НИИ фтизиопульмонологии Армен Аветисян.

По словам врача, случаев, при которых человек выделяет микробактерии туберкулёза, а рак в это время даёт метастазы на сердце, крайне мало. Стоит учесть, что сами болезни развивались, соседствуя в одном лёгком.

— Выполнена операция по удалению левого лёгкого и резекция левого предсердия с подключением к аппарату искусственного кровообращения при участии кардиохирургов из городской больницы № 2. Руководителем команды был директор Института фтизиопульмонологии Пётр Яблонский. Сегодня он главный специалист по торакальной хирургии в России, — отмечает Аветисян.

Операцию удалось провести за счёт мощного исследовательского оснащения НИИ, которое позволило поставить точный диагноз пациенту, прооперировать его и тем самым спасти человеку жизнь. Спустя три месяца после оперативного вмешательства в организме Николая нет следов ни рака, ни туберкулёза. Хотя говорить о полном выздоровлении пенсионера пока рано.

Рентгеновский снимок после операции. Предоставлен СПб НИИ фтизиопульмонологии

— При туберкулёзе хирургическое вмешательство — всегда промежуточный этап в лечении. Больные должны получать лечение до операции и после неё. О полном излечении можно говорить только через полтора года после операции при контролируемом приёме препаратов, — объясняет врач.

Сейчас Николай Оносов проходит стационарное лечение в сланцевской районной больнице.

— Если говорить про рак, то при обследовании через три месяца после операции у больного ни в сердце, ни в лёгком, ни в костной системе процессы не обнаружены. Для рака характерна пятилетняя выживаемость. Сегодня мы можем говорить, что при обследовании операционного материала не было найдено опухолевых клеток, — говорит завотделением.

По мнению Армена Аветисяна, Оносову нужно было уделить больше внимания ещё в 2013 году, потому что пенсионер находился в так называемом очаге смерти: единственный сын больного умер от туберкулёза в 2008 году. Однако, как рассказывает Николай, врачи думали только об опухоли.

— Про туберкулёз вообще разговора не было. Брали биопсию и всё такое прочее. Выщипывали. Я этого слова даже бояться стал. Не показало, что у меня опухоль злокачественная, — вспоминает он.

До операции пенсионер не мог самостоятельно передвигаться и похудел на 20 килограммов. Сейчас в разговоре с Лайфом он утверждает, что чувствует себя хорошо. О врачах пациент говорит с благодарностью и, превозмогая свою немногословность, называет их "людьми с большой буквы". На пути к выздоровлению, по словам Николая, неоценимую помощь мужчине оказывает и его супруга.

— Жена поддерживает меня постоянно. Морально и всяко. Умница, короче, не зря полюбил. Живём недолго, сошлись недавно — 45 лет назад. Сейчас уже не любовь, а привычка, но все беды и радости вместе, — говорит Николай Оносов.

Скрытое течение

Максим Руденко: Если брать всех вообще, кто умер от онкологических заболеваний, то среди мужчин рак лёгких как причина смерти стоит на первом месте (среди женщин – рак молочной железы). Этот вид рака вообще больше распространён среди мужчин, поскольку среди них больше курящих.

- То есть курение – фактор риска?

- Начнём с того, что рак лёгкого – собирательное понятие, на самом же деле его видов немало. Так вот, возникновение плоскоклеточного рака лёгкого, растущего из бронхов (его отличительная особенность в том, что он наименее поддаётся лекарственному лечению), обусловлено табакокурением. То есть это не просто фактор риска, это причина заболевания.

Среди всех пациентов, у кого выявлен рак лёгкого, один год переживает всего 50%. У более чем 70% пациентов злокачественное новообразование лёгкого выявляется на третьей и четвёртой стадиях. Тогда как самая высокая выживаемость (от 75 до 90%) регистрируется среди людей, у которых заболевание выявлено на первой стадии, но доля этих пациентов в среднем по России всего 11–12%. Плюс 14% - это вторая стадия, при которой 50% пациентов на фоне лечения переживают пятилетний рубеж.

- Печальная статистика. С чем это связано? С тем, что рак лёгких долго не выдаёт себя очевидными симптомами?

- Совершенно верно, для этого вида рака характерно скрытое течение, на ранней стадии заболевание не имеет выраженных клинических симптомов. Кроме того, это довольно агрессивная опухоль, которая выявляется тогда, когда уже есть либо метастазы, либо распространение в другие органы.

Сегодня самый чувствительный метод выявления рака лёгкого – это компьютерная томография. Но в имеющихся условиях для выявления злокачественных новообразований лёгкого необходимо хотя бы соблюдать периодичность прохождения флюорографии. Напомню, что это исследование рекомендуется проходить один раз в год.

Кроме того, наш диспансер участвует в пилотном проекте по скринингу злокачественных новообразований лёгкого. Кто участвует в скрининге? Группа риска – это, прежде всего, курящие мужчины в возрасте от 45-50 лет или те, которые бросили курить ранее 15 лет назад.

Но выявление выявлением, а всё же лучше всего начать с профилактики рака лёгкого.

А смысл?

- Однозначно – в отказе от курения! Причем не только активного, но и пассивного.

- Ну да, при этом бросив курить, 15 лет человек всё равно будет числиться в группе риска. В чём тогда смысл?

- Смотрите, после отказа от курения в течение 20 минут происходит снижение артериального давления и частоты сердечных сокращений. В течение 12 часов – снижение уровня оксида углерода в крови до нормального значения. В течение 48 часов восстанавливаются нервные окончания, ощущения запаха и вкуса. Трёх месяцев достаточно для улучшения кровообращения и функции лёгких. Если человек продержался без курения год, риск возникновения ишемической болезни сердца снижается вдвое; если пять лет, риск возникновения инсульта снижается до уровня некурящих людей, плюс значительное снижение риска развития некоторых видов рака (ротовой полости, глотки, мочевого пузыря, шейки матки). За десять лет вдвое снижается риск смерти от рака лёгкого, наблюдается значительное снижение развития рака гортани и поджелудочной железы. А за 15 – риск развития ишемической болезни сердца и обструктивной болезни лёгких. Как видите, причины отказа от курения весьма убедительны. И в этом отношении российское законодательство справедливо ограничивает нас от табачного дыма во многих общественных местах.

- Отказ от курения – единственная мера профилактики рака лёгких?

- Главная, но не единственная. Другими мерами профилактики также не следует пренебрегать. Скажем, стоит стараться избегать воздействия на организм канцерогенов, придерживаться рационального питания: употребление достаточного количества витаминов, бета-каротина, антиоксидантов, витамина Е также снижает риск возникновения рака лёгкого. Но! На фоне отказа от курения. Замечу, что до эпохи массового производства сигарет и их широкой доступности рак лёгкого был казуистикой.

- А вейпы, широко распространённые среди молодёжи, можно отнести к фактору риска развития рака лёгкого?

- Таких исследований пока нет, думаю, судить о воздействии вейпов на организм можно будет позже, когда в поле зрения учёных попадут люди, имеющие многолетний опыт нового на сегодняшний день увлечения. То есть нынешняя молодежь. О результатах будущих исследований сегодня судить сложно, но есть ли смысл рисковать? Бог не дал нам, людям, дымохода, так зачем нам дымить?

- Какие методы лечения рака лёгких сегодня применяются?

- На сегодняшний день самый эффективный метод лечения – это хирургический (он применяется на первой стадии заболевания). Кроме того, используется химеотерапия, лучевые методы лечения и их комбинация.

Хирургическое лечение подразумевает удаление поражённой части лёгкого или всего лёгкого. Понятно, что при удалении доли лёгкого качество жизни не так страдает, как при удалении целого органа – в этом случае, бывает, люди погибают не от развития рака, а от осложнений со стороны сердечно-сосудистой системы, поскольку сердцу сложно работать с одним лёгким. Но мы в отделении торакальной хирургии Свердловского областного онкологического диспансера идём по пути органосохраняющих операций, делаем их всё больше и больше, тем более что сегодня в России и в нашем диспансере активно развивается малоинвазивная хирургия.

- Вернёмся к началу разговора. Я правильно понимаю, что рак лёгких на ранней стадии у человека – это, как правило, случайная находка?

- Совершенно верно. Люди, например, идут делать операцию на глаза или на сердце, и у них выявляется рак лёгкого.

- Специфических симптомов у рака лёгкого нет, они все схожи с симптомами любых лёгочных заболеваний. Допустим, кровохарканье может быть и при туберкулёзе, и при пневмонии (особенно вирусной), и при раке лёгкого. Одышка, повышение температуры также могут быть при банальной пневмонии. Но должна быть онкологическая настороженность. То есть, если пациент входит в группу риска, на эти симптомы следует обратить внимание с точки зрения онкологии. Но это больше касается медиков. А людям при любом длительном кашле следует идти к врачу, который выслушает и сопоставит жалобы, направит на флюорографию.

- Специалисты первичного звена здравоохранения, то есть врачи в поликлиниках, имеют настороженность по отношению к раку?

- Я не могу сказать за каждого конкретного человека. Но мы со своей стороны делаем всё возможное для повышения этой настороженности. Специалисты онкологического диспансера регулярно проводят лекции для первичного звена здравоохранения (есть даже клинические рекомендации по выявлению рака лёгкого для первичного звена), активно используют возможности телемедицины.

- Какие индивидуальные особенности влияют на то, что у одних курящих людей возникает рак лёгкого, а у других нет?

Понимаете, мы не говорим, что если человек курит, то он обязательно заболеет раком лёгкого. Но те, кто болеет, все курят. Думаю, больше половины пациентов не оказались бы в нашем отделении, если бы не курили.

- Мы всё больше говорим про мужчин, а есть ли среди ваших пациентов женщины?

- Конечно. Более того, в последнее время женщин, у которых диагностирован рак лёгких, становится всё больше. Простой пример. Двадцать лет назад, когда я только начинал работать, у нас была одна женская палата, потом появилась необходимость открыть ещё одну, потом ещё…

- Сколько лет было самому молодому вашему пациенту?

Эта история началась внезапно, как, наверное, и все ей подобные. В июне прошлого года я нащупала у себя в правой груди горошинку. В ту минуту я не могла вообразить, что эта горошинка спасла мне жизнь, образно говоря… Сейчас объясню.

Конечно, я сразу сделала маммографию. Уплотнение, по мнению врача из поликлиники, было всего лишь доброкачественной фиброаденомой, за которой нужно просто следить, только и всего. Тут стоит сказать, что весь предшествующий год меня не покидало тяжелое ощущение приближающейся беды и потому я не поверила ни врачу, ни фиброаденоме и пошла на УЗИ. Конечно, картина прояснилась…

Потом, как в калейдоскопе, пронеслись консультации в Российском Научном Центре Рентгенорадиологии, пункция, биопсия, гистология, диагноз инвазивный рак 2 степени без метастаз в лимфоузлы и быстро назначенный день операции. Вот тебе неделя для сбора анализов — сказали врачи, — и ждем в оперблоке.

А я стала гуглить. Я вошла в ничтожный процент несчастливцев, которые заимели сразу две смертельные болячки. Каждый врач, встреченный мною на этом нелегком пути, получал от меня вопрос: были такие пациенты как я, и каковы мои перспективы? От каждого я слышала только одно слово — нет. Не было. Не видели. Что делать? Ну, что — лечить. А как? Оперировать. И легкое, и грудь. А я выдержу? Две операции — вряд ли. Надо одномоментно. Кто может сделать? Вопрос ставил в тупик…

Попробуем туббольницу номер 7. Это замечательное место. В том смысле, что его не забудешь никогда. Я получила туда направление и явилась с вещами в солнечный теплый день 24 августа. Милые тетки в приемном покое измерили мне давление — оно зашкаливало, я тряслась как осиновый лист, потому что было ощущение, что попала в западню. Да почему сразу в хирургию-то, — спросили тетки, — ах, онкология… Смотрели на меня с жалостью, и я потом поняла, почему.

Хирургическое отделение туббольницы номер 7 встретило меня матерящимися мужчинами и испитыми женскими лицами. По обшарпанному коридору ползали калеки всех мастей: дама без половины лица; тетка со страшными свищами; люди без ног, без рук, желтые, черные, синие лица… В одной из палат у послеоперационной женщины случился припадок. Дородные медсестры вырубили несчастную уколом и привязали. Мы с Кириллом были в шоке. Я приклеилась к стулу и поклялась себе убежать оттуда при первой возможности. В этот момент для меня принесли ворох тряпья — постельное белье, то есть — и расположили рядом с дамой без лица. Она была с ВИЧ.

Да, в эту больницу свозят всех бомжей, алкоголиков, наркоманов, сифилитиков и прочих, которым нужна помощь хирургов. Они лежат там годами, практически как дома. У меня началась истерика. Я не помню, как мы ушли оттуда, что делали, как убедили, какие бумаги подписали… Мы обзвонили всех, кого можно и выяснили, что в России есть всего два хирурга-фтизиатра, которые имеют допуски к операциям онкобольным. И один из них работает в НИИ Фтизиопульмонологии.

Профессор, доктор медицинских наук Гиллер Дмитрий Борисович успокоил меня сразу одним своим видом. Предложил одномоментную двойную операцию. Предупредил, что она будет тяжелой, но он сделает все, чтобы спасти меня. У него был четкий план и квота на легочную операцию.

2 сентября состоялась 7-часовая операция. В том, что она была сложной и виртуозной, мне потом рассказал заведующий реанимацией. В какой-то момент, сказал он, я даже отворачивался, было страшно, но то, что сотворил Мастер, было чудом. 4 дня в реанимации, 10 дней затемненного сознания, полтора месяца бесконечной боли, но я осталась жива.

В НИИ Фтизиопульмонологии меня усиленно лечили от туберкулеза, а впереди маячила химиотерапия от рака. 9 ноября сделали первый блок. Этому предшествовал целый месяц поиска химиотерапевта, который не побоялся бы взять на себя такую ответственность. Им оказался глава отделения в РНЦРР. Два курса я прошла там, и они были тяжелыми. Поскольку Центр не имел возможности госпитализировать меня, пришлось лечь в частную клинику и пройти там еще два блока химиотерапии. После последней я была в очень плохом состоянии. Собрала все мыслимые побочные эффекты 4 степени, было понятно, что врачи не справляются и уже сами готовы отказаться от такой сложной пациентки.

И тут в моей жизни появился Фонд Православие И Мир. Благодаря ему меня перевезли в клинику при Онкоцентре на Каширке. Собрали деньги на лечение и реабилитацию. Стабилизировали мое состояние, и главное — вселили надежду, что всё будет хорошо.

Я пока в середине сложного пути. Трое моих детей месяцами не видят маму. Но я знаю, что справлюсь, потому что упертая и жизнелюбивая. Меня поддерживают миллионы незнакомых людей. Мой Кирилл живет со мной по больницам, не оставляя ни на день. Моя мама всегда рядом, помогая с детьми. А друзья?! Вот еще один источник бесконечного позитива. Меня ждет эфир на радио. А я жду того светлого дня, когда врачи всех мастей скажут мне: Ростова, иди домой, и не прикидывайся тут больной! :)

И да, спасибо той горошинке и тому дню вообще. Все произошло очень вовремя, болезни застали в начале подрывного пути… Берегите себя.

Вы можете помочь другим подопечным фонда. Например, Сергей Звягин борется с хондросаркомой и ему сейчас очень нужна ваша помощь!

Вадим, когда и как вы узнали о диагнозе?

Но это уже был рак?

– Да, но до точного диагноза нужно было еще дойти. В общем, через неделю снова началась одышка. Снова больница, снова откачали жидкость, правда еще больше. Жидкость на этот раз отправили на исследования, но никакой онкологии не нашли. Врачи разводили руками, но признавали, что у перикардита должна быть причина, а тут она неизвестна. Лечащий врач, не буду называть фамилий, как-то подошел и откровенно сказал, что не знает от чего меня лечить – по анализам я был практически здоров.

Я начал терять вес, становилось хуже. Родные стали искать других специалистов для более детального обследования. Очень помог профессор Сухарев Виктор Федорович, который лично попросил заведующего провести более широкое обследование и, в первую очередь, сделать КТ (компьютерную томографию – прим.ред.). Судя по анализам, мои лимфоузлы были сильно увеличены. Требовалось продолжать обследование, но я уже понимал, что у меня рак.

Говорят, от подобных мыслей можно с ума сойти. Было страшно?

Тогда же вы завели Instagram?

– Это популярный хештег по теме. Ну и смех над болезнью помогает.

Вы говорите, что чувствовали одиночество. А как же родные и друзья?

– Понимаете, самое странное, что все они были рядом и постоянно пытались как-то поддержать. Это было ужасно. Они говорят со мной, а я чувствую, что они меня жалеют. В глазах – намек, что говорят с ходячим трупом. Это было очень поганое ощущение. Но потом они научились жить со мной рядом, врачи доходчиво все объясняли и стало проще. То есть я не хотел умирать, я хотел жить. И это желание передалось всем вокруг. Люди поняли, что жалеть не нужно.

Вы собирали деньги на лечение через соцсети?

– Да. Мне очень помогли мои друзья-спортсмены. Они организовали ни одну благотворительную тренировку, где брали с людей деньги, предупреждая их, для чего они. Получились не очень большие суммы, но эта помощь было очень и очень кстати.

А на что деньги? В нашей стране рак лечат бесплатно.

– Почти все анализы, включая биопсию, я делал в платных клиниках. Это быстрей, а при такой болезни время бесценно. Плюс время, проведенное в палате, тоже нужно оплачивать. К тому же, часть анализов мы отправляли в Англию, а уж сколько было КТ, МРТ и прочих анализов, я уже и не знаю. К слову, иностранные врачи назначили мне препарат, достать в России который было невозможно. Его рыночная стоимость около 1 млн рублей на месяц. В общем, дорого это все, к сожалению. Мы попытались попасть в международную программу по исследованию, в рамках которой мне этот препарат давали бы бесплатно, но не получилось. Пришлось пойти традиционным для нашей страны путем.

Химиотерапия?

– Нет, сначала таблетки. Четыре месяца я пил препарат, который в нашей стране стоит порядка 300 тысяч рублей на месяц. Очень сильно помогли люди, которые переводили на мою карту деньги. Вы даже представить себе не можете, какие это эмоции. Но самое важное для меня было то, что задача таблеток – привести организм к такому состоянию, при котором можно будет делать операцию. Мне должны были вырезать часть легкого.

Вам вырезали часть легкого? Как вы себя потом чувствовали?

– Мне вырезали легкое полностью, потому что в процессе операции появилась такая необходимость. В больнице после операции я пролежал две недели. Не мог лечь около четырех дней на спину, сон для меня в то время был сказкой. Меня никто не предупредил, что нервные окончания начнут срастаться позже, тогда я понял на сколько у меня низкий болевой порог. Как женщины рожают, я не пойму. Кололи постоянно обезболивающие, но в лучшем случае это спасало на два часа. Температура 38 градусов была нормой. Легче стало только после того, как из того места, где было легкое, снова выкачали жидкость. Дальше было все легче и легче с каждым днем.

Вы выздоровели тогда?

– Нет, я не выздоровел. Моя война продолжается. После удаления легкого началась та самая химиотерапия. Опухоль дала осложнения на мозг, поэтому без такого лечения было уже не обойтись, но, в принципе, я был готов. Ощущения от химиотерапии – тошнота и головокружения. Я думаю, в ломке именно так себя чувствуют наркоманы. Есть ничего не мог, а надо было. Продолжал заниматься спортом: гимнастика и легкие пробежки были необходимы, чтобы восстановиться. Выглядел я, в принципе, нормально.

Скажите, что вам запомнилось за время лечения больше всего?

– Несколько вещей. Во-первых, жутко смотреть на лица испуганных людей, ждущих своих результатов. Во-вторых, я понял, что мир полон прекрасных и добрых личностей. В-третьих, я женился.

А какой прогноз? Вы излечитесь полностью?

– Сейчас я в процессе реабилитации и под наблюдением. Врачи прогнозы не делают. Но я знаю, что в своей войне против рака выживет только один. Надеюсь, это буду я. Потому что рак – дурак.

Доктор медицинских наук, профессор,
лауреат Государственной премии РСФСР,
заслуженный деятель науки РСФСР, заслуженный врач РФ

Считается, что о хирурге лучше всего скажет его работа. Может, поэтому блестящие хирурги-онкологи в большинстве своём скупы на слова и пишут только по большой необходимости. Все, кроме Александра Харитоновича Трахтенберга, который всё делает блестяще. Его книги – как захватывающий документальный роман, его лекции создают у слушателя ощущение проникновения в тайну будущего.

– Александр Харитонович, дело вашей жизни – диагностика и лечение злокачественных опухолей лёгкого. Структура заболевания раком лёгкого (РЛ) изменилась? Какое развитие Вы прогнозируете в выявлении, ранней диагностике и лечении этого заболевания?

– В век индустриализации изменения эпидемиологии, конечно, оказывают на заболеваемость РЛ существенное воздействие. Микроклимат конкретного района, улиц больших городов, дома влияют на жителей. Вообще существует много факторов риска заболеть РЛ, включая вредную привычку – курение. В конце прошлого века в России заболевало около 65 тысяч человек в год, в начале этого века число заболевших стало снижаться и сейчас вышло на уровень 58 тысяч. Не знаю, возможно, это дефект статистики, потому что умирают люди в отдалённых районах, и никто не знает истинную причину. Ранее обязательно учитывали онкологическую заболеваемость, включая данные аутопсии.

Уменьшение заболеваемости нельзя объяснить тем, что стали лучше сигареты. Все сигареты выпускают в России, правда по лицензии, но качество вряд ли улучшилось. Как в анекдоте: разливают коньяк из одной бочки, но число звёздочек и марка на бутылках существенно различаются. Мы просто знаем содержание никотина и смолы в выкуриваемой сигарете, но дело ведь не только в содержании именно истинных канцерогенов. Курение – это еще ожог слизистой полости рта и дыхательных путей горячим табачным дымом, вызывающим хронический бронхит, воспаление лёгочной паренхимы с исходом в рубцовые изменения, которые нередко становятся основой для развития злокачественной опухоли. Это было доказано патологоанатомами.

В 2007 выросла резектабельность до 18% к числу впервые выявленных больных РЛ. И этот показатель не радует. В Москве он составляет 10%, в некоторых регионах чуть больше, в других значительно меньше. В целом, к концу года заканчивают лечение около 25% заболевших, из них радикальное – лишь трое-пятеро из 100 больных. Существующие методы скринингового активного выявления опухолевой патологии лёгких у людей группы риска (как правило, это флюорография и цитологическое исследование мокроты) совершенно недостаточны для выявления действительно ранних форм заболевания в связи с низкой эффективностью. Относительно раннее выявление начальных стадий рака легкого практически равно нулю. В этом отношении заслуживают внимания данные японских исследователей, включивших в алгоритм методов обследования группы риска, компьютерную томографию. Частота выявления ранних форм РЛ, особенно периферического, увеличилась в четыре раза, из них 75% составляет I стадия.

– Многое из сказанного Вами и отвергнутого когда-то онкологическим сообществом стало сегодня нормой. Вы практически в одиночку доказывали, что мелкоклеточный рак (МРЛ) имеет стадии заболевания, при I-II стадиях оправдано хирургическое лечение с послеоперационной многокурсовой химиотерапией. Немелкоклеточный рак лёгкого (НМРЛ) включает разные заболевания: аденокарциному, плоскоклеточный или крупноклеточный, отличающиеся по течению и прогнозу. Какими ещё тайнами РЛ Вы хотели бы поделиться?

Сегодня онкологи уже доказали, что НМРЛ – это несколько разных заболеваний. Разделение РЛ только на две нозологические группы – НМРЛ и МРЛ – следует признать неправильным.

– Вы недавно читали лекцию на конгрессе пульмонологов и там рассказывали о cаркоме лёгкого – terra incognita и для онкологов. Что это?

Мы располагаем опытом диагностики и лечения более 250 больных. По Международной гистологической классификации выделяют два типа карциноидов: типичный и атипичный. Мы выделили третий вариант – анаплазированный карциноид, при котором метастазы диагностируют у 75%, а 5-летняя выживаемость (37%) почти приближается к МРЛ. Отличить же его от МРЛ можно только по иммуногистохимическому исследованию. Как лечить анаплазированный карциноид, пока никто не знает, поскольку он радиорезистентен и малочувствителен к противоопухолевым препаратам, но только операции явно недостаточно. Нужны кооперированные исследования на большом клиническом материале.

– Ваша жизнь и история Вашей семьи – не дай Бог кому испытать! Родился в Бессарабии, в войну ежедневная возможность смерти от пули или болезней в фашистском гетто, 12-летнему мальчику пронести мертвое тельце младшего братишки через кордоны полицаев и похоронить его без помощи взрослых, и при этом не ожесточиться, не сломаться. Как Вы выстояли, кто и чем помогал?

В 1943 г. уже чувствовалось, что Красная Армия наступает, поэтому румынские фашисты позволили некоторые послабления: в гетто ворота с колючей проволокой открыли, нам разрешили ходить батрачить, крестьяне приходили в гетто менять продукты на припрятанные от оккупантов скудные вещички. Я с мамой ходил помогать на огороде, зарабатывая на прокорм. Но весной я заболел и очень ослаб, не мог передвигаться, и мама стала ходить без меня. Хозяйка, у которой мы работали, Дарья Михайловна Рудко, жалела меня и обеспокоилась моим отсутствием. Приглянулся я ей, говорят, похож был на её внучка. Она и вывела меня из гетто. А я уже умирал, не помню, как дошёл до её дома. Отмыла, обрила, сшила новую одёжку, выходила. Бабуля выдала меня за своего внучка, благо, деревенские настоящего кровного внука не видели, он жил с мамой в Харькове. Конечно, она понимала, что пощады за спасение и сокрытие еврейского ребёнка от фашистов не будет. Хорошо я знал украинский язык, да и внешность у меня была нейтральная. Имя моей бабули высечено на гранитной доске в Музее Яд ва-Шем в Иерусалиме среди 20 тысяч Праведников Народов Мира.

– Многие с удивлением узнают, что во время войны будущий профессор пас коров и кормил этим свою семью, содержащуюся в гетто. О чём мечтал пастушок Саша Трахтенберг?

– Пастушок Сашок, так меня бабуля звала, мечтал стать самым лучшим пастухом. Детства не было, сказок не было. Я буквально ходил по трупам и был счастлив тем, что часть моих близких жива. Мечты были реальные, о жизни. Нас целая бригада была: ещё двое ребят и девочка пасли, у всех по одной корове, а у меня стадо из шести коров. У всех удой молока по 6 литров, а у бабулиных коров ежедневно по 10-12 литров. Деревенские пригляделись и стали просить меня, тоненького мальчика, пасти чужих коров. По неделе жил у разных хозяев, повышал удои. Искал хороший выпас, следил, чтобы коровки были сыты, чтобы охранники нас не заметили и не перестреляли. Я думал в будущем быть пастухом, так бы и остался пастухом, если бы Красная Армия нас не освободила.

– Вы в школе любили математику, получили первую в городе медаль за отличные успехи. Почему же Вами была избрана медицина, когда других увлекали героические специальности?

– Когда освободили нас от фашистов, я стал наверстывать упущенное: с маминой подругой, хорошо знавшей русский и математику, за 3 месяца прошёл программу за два класса. Смерти на меня очень подействовали, в войну никто не помогал выжить. Потом беда случилась с моим племянником: выпал из окна одноэтажного домика и ударился головой. В тяжелейшем состоянии на руках принёс его в поликлинику, а через 40 минут мне вернули здорового мальчика. Это меня поразило. И вот это, действительно, настоящая профессия!

– Учился в медицинском институте в Черновцах. С третьего курса ходил работать в отделение хирургии 5-й больницы, сначала мыл инструменты после операций, не совсем бесплатно – во время дежурства меня подкармливали сестрички. На 4 курсе стал ассистировать на операциях, а на 5 курсе мне уже разрешали самостоятельно принимать больных и оперировать.

В те времена Министерство здравоохранения, ещё до сдачи госэкзаменов, проводило распределение на будущее место работы, а на 220 мест дали только 3 путевки в хирургию. А я очень хотел быть именно хирургом. Очень хотел уехать из Украины, не мог забыть, как в войну евреев наши братья-украинцы сдавали фашистам. Полицаями были тоже украинцы. Спасибо хозяевам, у которых я был пастухом, что не дали мне умереть с голоду.

– Онкология в 60-е годы, мне кажется, не очень привлекательная специальность: возможности лечения были очень ограничены. Пессимистичная перспектива. Почему всё-таки онкология?

– Оперировали мы всё и всех. Даже зеков в лагере лечил. Онкологии не знал ни мой заведующий, ни я. А онкологических больных было очень много, но жили они после операций мало. Был в Рыбинске и онкодиспансер, там проводили химиотерапию и лучевую. А у нас этого не было; понимал я, что только операций явно недостаточно. Нужно было дополнять и другим лечением, нужны были знания. К тому времени я уже отработал три года, хотел уехать в ординатуру. Но заведующий уговорил меня остаться ещё на годик, хоть и сам понимал, что нужна специализация.

– Ваша семья, Ваши внуки. Кто пошёл по Вашим стопам?

– Жена – врач-проктолог, кандидат медицинских наук. Очень умная, красивая, отличный хирург. У меня две дочери, старшая дочь стала врачом. А вот младшая отказалась стать медиком, говорит, не хочу, чтобы мои дети в детском саду вместе со сторожем ждали прихода родителей, как ждала я. Она успешный, талантливый биолог, ей 36 лет, уже доктор биологических наук, живет за рубежом. Три внука, старшие мальчики уже взрослые, прошли армию. Младшая внучка ещё маленькая, 16 ноября 2009 года ей исполнилось 9 лет.

– Я очень хочу, чтобы все Ваши самые сокровенные мечты сбылись, Вы достойны этого.

Беседу вела Мещерякова Наталья

Сайт использует файлы cookies для более комфортной работы пользователя. Продолжая просмотр страниц сайта, вы соглашаетесь с использованием файлов cookies, а также с обработкой ваших персональных данных в соответствии с Политикой конфиденциальности.