Роберт бернс ко вши
Роберт Бернс в Эдинбурге. 1787 г.
Часть тиража разошлась по подписке, другая – буквально разлетелась по рукам. Рассказывают, что последний экземпляр купил рабочий, собравший на книгу деньги вскладчину со своими друзьями. Книгу они аккуратно расшили, потом по очереди брали себе по листочку и вручную копировали, пока у каждого из них не собралась вся книжечка.
Ландсир "Две собаки"
В шотландском уголке одном,
Что бухтой Олдкинг мы зовем,
В безоблачный июньский день,
Когда уж удлинялась тень,
Два пса, не занятые дома,
Сошлись как добрых два знакомых.
Один - по кличке Цезарь; он
Беспечно жил при знатном лорде:
Судя по росту, шерсти, морде,
Был родом из чужих сторон,
Куда мы посылаем лодки
На лов трески или селедки.
………………………………..
Другим владел один крестьянин:
Рифмач, безумец, нравом странен,
Его в друзья себе избрав,
Он кличку дал ему "Люаф",
Псу из старинной песни в честь,
Сложенной кем, когда - бог весть.
Умней, верней - навряд ли колли
Еще скакал по лужам в поле:
Своей веселой мордой честной
Снискал друзей он повсеместно.
(Две собаки. Отрывок. Пер. Т.Щепкиной-Куперник)
Начинается другая жизнь, с фермерством покончено: права на ферму Моссгил он передает младшему брату, а сам перебирается в столицу Шотландии. В Эдинбурге его тепло принимают в аристократических салонах, ему поют дифирамбы, удивляются его образованности, начитанности, хорошим манерам и знанию французского. Светская знать меньше всего ожидала увидеть это в поэте-пахаре, как теперь его называют.
Тут же начинает готовиться второе, расширенное, издание знаменитого сборника, который выходит менее чем через год, в апреле 1787, уже в столичном издании. Расходится тираж также быстро, как и первый. Теперь Бернс, казалось бы, может не беспокоиться о своем будущем: живой классик, активный член масонской ложи и знаменитый поэт.
Но в Эдинбурге он не прижился, однако слава и деньги, хоть и небольшие, позволили ему через два года обвенчаться со своей возлюбленной, примирив отца Джин с ее избранником. Бернс покупает ферму Эллислэнд, но в 1791 году Бернс переезжает вместе с семьей в портовый город Дамфриз, где ему друзья выхлопотали должность сборщика акцизов, что давало неплохой, а главное – постоянный, доход. Так, по меткому слову Е.Витковского поэт-пахарь становится поэтом-мытарем.
В Эдинбурге Бернс знакомится с собирателем фольклора и совершенно бескорыстно начинает помогать ему, разъезжая по всей Шотландии и собирая народные песни. Часто на старые народные мелодии Бернс пишет свои стихи или переделывает старые.
Эль нам души согревает,
Догола нас раздевает.
Эх, снесу штаны в заклад -
Добрый эль нам друг и брат!
Прежде было, я на вспашке
Шесть волов гонял в упряжке.
Продал всех, остался плуг -
Добрый эль нам первый друг!
С добрым элем, славным элем,
Без штанов, зато под хмелем
Липнешь к девкам всем подряд -
И сам черт тебе не брат!
(Пер. М.Бородицкой)
Дом в Дамфризе, где жил в последние годы Роберт Бернс
Став известным человеком и относительно крупным чиновником, Бернс не оставил старых привычек: по-прежнему любит веселые компании и застолья, женщин и свободу, но и писать стихи - тоже не перестал. Это подтверждает старую истину: поэт не вмещается в расхожие представления о морали и, чтобы писать бессмертные стихи, быть добродетельным вовсе не обязательно.
Любитель веселых компаний и женщин, Бернс легко тратит все, что приходит и снова - долги и бедность. А между тем семья растет, Джин рожает одного ребенка за другим и финансовые проблемы тоже растут. В 1793 году выходит второй его эдинбургский сборник, уже в двух томах. В нем собраны и старые, и последние поэмы и стихотворения Роберта Бернса.
Я с женою, видит Бог,
Лет не замечаю.
И другим не ставлю рог,
И себе – не чаю.
Никого я не гноблю,
Сам не унижаюсь.
Попрошаек не люблю,
Сам не одолжаюсь.
Без нужды не лезу в бой,
Ближних не увечу.
Острый нож ношу с собой:
Надобно – отвечу.
Не судимый, не судья,
Завистью не сужен,
Никому не нужен я,
Мне – никто не нужен!
(Пер. Е.Фельдмана)
Памятник жене поэта Джин Армор, пережившей его почти на сорок лет
Поэт начинает неожиданно думать и писать о смерти, хотя ему всего тридцать три. Здоровье постепенно ухудшается и в июле 1796 Роберта Бернса не стало. Жена в это время рожала пятого ребенка и не смогла быть на его похоронах. К счастью, по подписке была собрана большая сумма денег, позволившая семье Роберта Бернса уже ни в чем не нуждаться, а потом ей была назначена королевская пенсия.
И в конце предлагаю небольшую подборку новых переводов Роберта Бернса, в которых он предстает живым, веселым, озорным и жизнерадостным с его темами любви, застолья, веселья и юмора.
Круговая ходит чаша.
Веселись, кабацкий люд!
Зачинайся, песня наша!
Пусть со мною все поют!
Хор
По законам мы не тужим.
Воля - вот что любо нам!
Суд одним лишь трусам нужен,
церкви милы лишь попам.
На кой ляд искать нам чина?
Не беда - свистать в кулак,
Коль живем мы без кручины,
все едино где и как.
Хор
По законам мы не тужим и т.д.
Днем в дороге озоруем,
колобродим без конца.
По ночам - зазноб милуем,
подстеливши им сенца.
Хор
По законам мы не тужим и т.д.
В колымагах нам негоже
по дороге разъезжать,
а на чинном брачном ложе
неприлично нам лежать.
Хор
По законам мы не тужим и т.д.
Жизнь - как том тяжеловесный,
толку в нем не перечесть.
Тот толкуй о жизни честной,
кто попал в чины и в честь.
Хор
По законам мы не тужим и т.д.
Р.Бернс с одной из своих возлюбленных
Хозяйка, счет скорей неси:
Взыграла зорька в небеси.
Всех мутит, Господи спаси,
Держусь один лишь я.
Эй, тутти-тайти,
Ай, тутти-тайти -
Кто нынче пьян, друзья?
И если все лежмя лежат,
И если все лежмя лежат,
Я за себя и за ребят
Спою - мне черт не брат!
Будь счастлив ты, и счастлив я,
И вся шотландская земля!
Храни нам, Боже, короля
И грешных нас храни!
Эй, тутти-тайти,
Ай, тутти-тайти -
Кто нынче пьян, друзья?
(Хозяйка, счет скорей неси. - Пер. Е.Фельдмана)
*****
Мавзолей Р.Бернса в Дамфризе
Вши, которую я увидел в церкви на шляпке одной леди
Куда ты, чертова холера?
Какого, извиняюсь, хера?
Зачем возвышенная сфера
Ничтожной вошке?
Не лезь на леди и на сэра, -
Там нет кормежки!
Какой пассаж! Невероятно!
Всё было б ясно и понятно,
Когда бы к голи перекатной
Ты лезла, вошь,
Но ты полезла к леди знатной…
Ну ты даешь!
Ты в космах нищей побирушки
Была бы с пищей на пирушке.
Твои друзья, твои подружки
Сползлись бы кодлой,
И не устроил бы прорушки
Вам гебень подлый.
Тебе бы лучше было, гадкой,
Лежать под лентой или складкой,
Но ты до славы стала падкой,
И кажешь дерзость,
И лезешь наглой супостаткой, -
Какая мерзость!
Черна, красна твоя одежа,
И серой ты бываешь тоже.
И на крыжовник ты похожа.
Ползи тишком,
Пока тебя не уничтожу
Я порошком!
Уж лучше б ты облюбовала
Старух чепцы и одеяла,
По мужикам покочевала
И вверх, и вниз ты,
Но нет, нахалка, увенчала
"Лунарди" мисс ты!
Напрасно в спеси и гордыне
Головкой ты поводишь, Джинни,
Не видя то, что, видя ныне
На модной тулье,
Гудит народ по сей причине,
Как пчелы в улье.
Когда б мы были в состоянье
Со стороны, на расстоянье
Свое увидеть одеянье,
Свою походку,
Нам было б с ними расставанье
Всегда в охотку!
(Пер. Е. Фельдмана)
Я стихоплет не для господ -
не ихнего я нрава!
Певец простой, но вслед за мной
бредет зевак орава.
Не туда, так сюда!
Не слева, так уж справа!
Не с одной, так с другой,
а будет мне забава!
Из лужи Муз я не напьюсь,
Кастальский ключ - отрава!
Мой Геликон - где ключ хмелен!
Так честь ему и слава!
На милых краль похвал не жаль,
хоть их мутит лукавый,
иметь их всех - не смертный грех,
когда посудишь здраво.
Теперь у нас утешный час -
со мной моя шалава!
А много ль дней любиться с ней -
на это нет устава.
Роберт Бернс (1759—1796) родился в семье бедного фермера в небольшой шотландской деревушке Эллоуэй, в графстве Эйршир. Отец будущего поэта, несмотря на свое низкое социальное положение, был человеком образованным, и в доме всегда было много книг. В детстве Роберт имел возможность основательно познакомиться с шотландским фольклором — его мать и тетка знали много народных несен, старинных сказаний и легенд. В 1765 г. Роберт вместе с младшим братом Гилбертом поступил в местную школу. В 1766 г. семейство перебралось на ферму Олифант, которую арендовал отец у местного землевладельца, и мальчик в полной мере познал все тяготы крестьянского труда. Ему приходилось помогать отцу пахать, сеять и убирать скудные урожаи — земля на ферме оказалась неплодородной. Так как теперь братья не могли посещать школу, Бернс-старший договорился с соседями, и они сообща наняли учителя для своих детей. Им оказался
Джон Мердок, имевший университетскую степень. Можно сказать, что Роберту необычайно повезло с учителем. Он не только научил его очень хорошему английскому языку, но и познакомил с шедеврами английской классики, а также с основами стихосложения.
Пробираясь до калитки Полем вдоль межи,
Дженни вымокла до нитки Вечером во ржи.
Очень холодно девчонке,
Бьет девчонку дрожь.
Замочила все юбчонки,
Если кто-то звал кого-то Сквозь густую рожь И кого-то обнял кто-то, —
Что с него возьмешь!
И какая нам забота,
Целовался с кем-то кто-то Вечером во ржи!
(Пер. С. Я. Маршака)
Но верю я: настанет день, —
И он не за горами, —
Когда листвы волшебной сень Раскинется над нами.
Забудут рабство и нужду Народы и края, брат,
И будут люди жить в ладу,
Как дружная семья, брат!
(Пер. С. Я. Маршака)
В середине 1790-х гг. состояние здоровья Роберта Бернса резко ухудшилось, дал о себе знать врожденный ревмокардит, а также тяжелый физический труд и лишения, которые он перенес в юности. Умер поэт 21 июля 1796 г. Похороны его стали общенациональным событием, проводить Бернса в последний путь собрались тысячи шотландцев.
Зверек проворный, юркий, гладкий,
Куда бежишь ты без оглядки,
Зачем дрожишь, как в лихорадке,
Нс трусь — тебя своей лопаткой Я не убью.
(Пер. С. Я. Маршака)
Куда ты, низкое созданье?
Как ты проникло в это зданье?
Ты водишься под грубой тканью.
Тебе не место: пропитанья
Средь шелка, бархата и газа Ты не укроешься от глаза.
Несдобровать тебе, пролаза.
Где голод, холод и зараза Царят всегда.
(Пер. С. Я. Маршака)
Пет у него не лживый взгляд.
Его глаза не лгут.
Они правдиво говорят,
Что их владелец — плут.
(Пер. С. Я. Маршака)
В эту ночь сердца и кружки До краев у нас полны.
Здесь, на дружеской пирушке,
Все пьяны и все равны!
К черту тех, кого законы От народа берегут.
Тюрьмы — трусам оборона,
Церкви — ханжеству приют,
Что в деньгах и прочем вздоре!
Кто стремится к ним — дурак.
Жить в любви, не зная горя,
Безразлично где и как!
Песней гоним мы печали,
Шуткой красим свой досуг,
И в пути на сеновале Обнимаем мы подруг.
(Пер. С. Я. Маршака)
Главный герой поэмы Тэм О’Шентер, фермер среднего достатка, каждый раз приезжая в город Эйр сильно напивался. Не смог он удержаться от соблазна и в день, когда разворачиваются события поэмы. Однако, памятуя о строгом наказе суровой жены, Тэм все же решил вернуться домой, хотя была уже поздняя ночь, и на дворе стояла непогода. По дороге ему пришлось проезжать мимо старой церкви в Аллоуэй, откуда фермер услышал сильный шум. Выпитый эль придал фермеру храбрости, и он смело направил свою кобылку Мэгги к церкви, где увидел шабаш ведьм:
Толпясь, как продавцы на рынке,
Под трубы, дудки и волынки Водили адский хоровод Колдуньи, ведьмы всех пород.
(Пер. С. Я. Маршака)
Аккомпанировал пляске Сатана, игравший на волынке. Сама сюжетная ситуация вполне годилась для создания сцепы в духе готической литературы, которая как раз в это время переживала свой расцвет, но Бернс предпочитает комическую интерпретацию. Созданию мрачной атмосферы препятствует то обстоятельство, что происходящее видится глазами пьяного Тэма. Он воспринимает шабаш как веселую вечеринку в какой-нибудь придорожной таверне. Отмечает, что гости пляшут не новомодные танцы, а старинную шотландскую джигу. Его внимание привлекла молоденькая ведьма, которая лихо отплясывала в короткой ночной рубашке. Распаленный зрелищем, Тэм забыл о старом поверни, что нельзя говорить, наблюдая за нечистой силой:
Но вот прыжок, еще прыжок —
И удержаться Тэм не мог.
Он прохрипел, вздыхая тяжко:
И в тот же миг прервался пляс,
И замер крик, и свет погас.
(Пер. С. Я. Маршака)
Вся адская стая погналась за фермером. Ему чудом удалось спастись, проскочив через мост, который не могла пересечь нечистая сила, и лишь кобыла лишилась хвоста.
Заканчивается история нравоучительным наставлением:
На этом кончу я рассказ.
Но если кто-нибудь из вас Прельстится полною баклажкой Или Короткою Рубашкой, —
Пускай припомнит град, и снег,
И старую кобылу Мэг.
(Пер. С. Я. Маршака)
Серьезность этого поучения снимается фактом, что в результате всего случившегося наказанным оказался не гуляка Тэм, а ни в чем неповинная кобыла.
Из фольклорных жанров наибольшее влияние на творчество Бернса оказала песня. В 1787 г. поэт совершил путешествие по горной Шотландии, записывая слова и мелодии народных песен. Сочиняя собственные песни, Бернс нередко использовал уже существующие мелодии, иногда брал готовый текст и изменял в нем какие-то строчки или строфы. Круг тем, к которым он обращался в этом жанре, весьма широк: застольные, прощальные, шуточные, любовные и пр. Из народной песни Бернс заимствовал различные виды повторов, и поэт умел придать им самые разные смысловые оттенки. Повтор может усилить печальные интонации в жалобах девушки о несчастной любви:
Ты меня оставил, Джеми,
Ты меня оставил,
Навсегда оставил, Джеми,
а может придать и более залихватский характер застольной песне:
Никто не пьян, никто не пьян,
А так, под мухою, чуть-чуть.
Пусть день встает, петух поет,
А мы не прочь еще хлебнуть!
(Пер. С. Я. Маршака)
Мы встречаем у него сопоставления: печали — с зимой и ночью, радости и любви — с летом и солнцем, девичьей красоты — с полевыми цветами. Как в народной поэзии природа выступает в качестве фона в его лирических стихах. Природа становится и арсеналом для его метафор и сравнений.
Вся поэзия Роберта Бернса проникнута любовью к родной Шотландии. Многие его стихотворения стали народными песнями. День рождения Бернса отмечается по всей Шотландии как национальный праздник.
На русский язык стихи Бернса переводили И. И. Козлов, М. Л. Михайлов, Т. Л. Щепкина-Куперник, Э. Г. Багрицкий. Лучшими же признаны переводы, сделанные С. Я. Маршаком.
Поделиться сообщением в
Внешние ссылки откроются в отдельном окне
Внешние ссылки откроются в отдельном окне
Выложенный на днях в Youtube рэп-баттл двух знаменитых российских рэпперов - Оксимирона (Oxxymiron) и Славы КПСС (Гнойного) - наделал немало шуму, а кликов получил еще больше.
Но, что самое странное, о нем написали даже те, кто обычно освещает только солидные культурные мероприятия, хотя критики и судьи на самой битве были представлены исключительно неформальными персонами.
Почему вдруг рэп стал хоть как-то интересовать "высокую" публику?
Причин тут две: во-первых, тем у журналистов становится все меньше, и надо осваивать новые территории, а во-вторых (и в-главных), сам этот ритмизованный поединок неформальных бардов как-то так незаметно вышел в мейнстрим.
У кого лучше, больше и дольше?
Что вообще такое этот рэп-баттл? Как и каждая словесная дуэль, это мирное, вербальное выражение наболевшего. А наболело у людей творческих всегда одно и то же: у кого же лучше, больше и дольше получается?
"Вступительное слово" старожила рэп-сцены Окси длилось больше 10 минут и содержало, по обыкновению, личные эскапады (и кое-что похуже) в адрес его лирического соперника: "Ты смешной, слишком длинный, откровенно нескладный, у тебя телосложенье как у беременной цапли, непропорционально - как твой хайп и твой вклад в рэп - не "Облако в штанах", ты лишь мода, как клауд-рэп, на пару сезонов…"
Недобро. Но добро быть и не должно.
Его оппонент во первых строках заявил о гибели своего старшего товарища как творца, сосредоточившись не на его личных характеристиках, а на его творческой составляющей: "Если русские что умеют, так это разваливать империи. Все ждали четыре года. Он, как мог, нагнетал интригу, и все, что ему пришло в голову - это записать аудиокнигу. Причем, банальную антиутопию. […] Твой рэп - это дешевая литература в мягкой обложке…"
Ответ достойный, и, может, потому Слава КПСС и побил своего более именитого спарринг-партнера, хотя победа в делах окололитературных - дело сугубо условное.
Чистым трехэтажным кельтским
Считается, что рэп берет свое начало от средневековой шотландской словесной, не всегда рифмованной перебранки flyting, когда два владеющих словом лучше, чем шпагой, поэта (или makaris на гэльском), начинали поливать друг друга всеми известными им выражениями.
Знатоки утверждают, что эта традиция идет еще от филид - древнеирландских хранителей саг и преданий, которые обладали достаточной властью, были наделены землями и должны были не только писать официальную поэзию, но и образовывать местное население на предмет законов, национальной истории и литературы.
Но главное - они могли разить стихом, то есть навести на человека поэтическое проклятье и вмиг развалить репутацию зарвавшегося выскочки и даже, как верили их современники, причинить ему физический урон.
Великая сила рифмы. И ритма
Обзывательства и брань на протяжении веков тоже часто вторгались в "чистую" поэзию: у великого шотландца Роберта Бернса есть стихотворение "Ко вши" ("На всех вокруг ты смотришь смело, как будто ты - крыжовник спелый, уже слегка порозовелый. Как жаль, что нет здесь порошка, чтоб околела ты в цвете лет!"), которое как раз написано в традиции задиристой перебранки (flyting) c той лишь разницей, что ответом ему было молчание вдохновившей его паразитки.
Ну и восхищение потомков, конечно.
Джеймс Джойс тоже отличился в этом смысле, бросив вызов не одному человеку, а всему ирландскому литературному кругу своим сатирическим стихом "Святая миссия", который никто не захотел публиковать, так что Джойс в результате издал его за свой счет: "Я - катарсис. Я - очищенье. Сие - мое предназначенье. Я не магическая призма, но очистительная клизма".
Ну, поэты они такие. Они отнюдь не все так куртуазны, как Карл Орлеанский, устраивавший у себя в Блуа поэтические поединки и проигравший, как известно, Франсуа Вийону, причем скромно и с достоинством: стихи Карла долго не печатались, да и сейчас вызывают интерес в основном лишь в связи с его замечательным соперником.
Маяковский, кстати, которого не всуе помянул тот же Оксимирон, и вовсе завел посмертный поединок с Сергеем Есениным, ответив на его "В этой жизни умирать не ново…" своим "В этой жизни помереть не трудно. Сделать жизнь значительно трудней".
Кстати, чуть выше в этом же стихотворении у великого нашего сломщика ритма и рифмы Маяковского есть такие строки: "Это время - трудновато для пера, но скажите вы, калеки и калекши, где, когда, какой великий выбирал путь, чтобы протоптанней и легше?"
Вот это как раз и есть тот самый, трудноватый для пера путь, востребованный новыми реалиями и новым поколением, который проделывают современные рэпперы: они обновляют наш закосневший за долгие цензурные годы язык, а с ним вместе и наше мышление.
Читайте также:
