Высоцкий н о чума при алексее михайловиче

Эпидемия чумы 1654—1655 годов — самая крупная эпидемия XVII века в России. Летом 1654 года чума была занесена в Москву. Город охватила паника, бежавшие из него люди разносили болезнь вглубь страны, и уже в сентябре эпидемия охватила почти всю центральную часть России. Также свирепствовала в Казани, Астрахани и в Речи Посполитой, с которой Россия вела войну. В январе 1655 года эпидемия практически полностью утихла, но оставшиеся кое-где очаги спровоцировали новую, менее смертоносную, вспышку в 1656—1657 годах, которая затронула в основном низовья Волги, Смоленск и Казань.

Историки медицины оценивают противоэпидемические меры властей довольно высоко, хотя их реализация по ряду причин затягивалась. В поисках спасения народ часто обращался к божественным силам, так как в эпидемиях традиционно видели наказание Божие за грехи. Точное количество жертв эпидемии неизвестно, источники дают огромный разброс в оценках: от нескольких десятков тысяч до нескольких сотен тысяч.

Содержание

Историография и источники [ | ]

Распространение эпидемии [ | ]

Большинство летописей датируют моровое поветрие 1654—1655 годами, но некоторые относят его начало к 1653 году. Возможно, в этом году были зафиксированы первые вспышки заболевания. Опираясь на церковные предания и данные православного календаря о днях празднования в память об избавлении от чумы, можно установить, что в Рыбинской слободе и Угличе моровое поветрие объявилось довольно рано и 3 и 18 июня 1654 года, соответственно, после вмешательства чудотворных икон уже прекратилось. По этим же данным в Казани эпидемия началась до 24 июля 1654 года [4] .

1 августа первые случаи чумы замечены в Туле, 4 августа — в Торжке, 10 августа — в Калуге, 15 августа — в Звенигороде, 16 августа — в Ржеве и Суздале, 18 августа — в Соли Галичской, 23 августа — в Коломне, 31 августа — в Нижнем Новгороде, 1 сентября — в Шуе [16] , Вологде, Костроме, Белёве и Мценске, 5 сентября — в Дедилове и Малоярославце, 6 сентября — в Кашине, в сентябре эпидемия началась в Городце, Ярославском, Тверском и Старицком уездах [17] [4] .

Бывало, когда она [чума] проникала в какой-либо дом, то очищала его совершенно, так что никого в нем не оставалось. Собаки и свиньи бродили по домам, так как некому было их выгнать и запереть двери. Город, прежде кишевший народом, теперь обезлюдел. Деревни тоже, несомненно, опустели, равно вымерли и монахи в монастырях. Животные, домашний скот, свиньи, куры и пр., лишившись хозяев, бродили, брошенные без призора, и большею частью погибли от голода и жажды, за неимением, кто бы смотрел за ними. То было положение, достойное слез и рыданий. Мор, как в столице, так и здесь и во всех окружных областях, на расстоянии семисот верст, не прекращался, начиная с этого месяца, почти до праздника Рождества, пока не опустошил города, истребив людей.

В одну яму клали по нескольку человек друг на друга, а привозили их в повозках мальчики, сидя верхом на лошади, одни, без своих семейных и родственников, и сваливали их в могилу в одежде. Часть священников умерла, а потому больных стали привозить в повозках к церквам, чтобы священники их исповедовали и приобщили св. Таин. Священник не мог выйти из церкви и оставался там целый день в ризе и епитрахили, ожидая больных. Он не успевал, и потому некоторые из них оставались под открытым небом, на холоде, по два и по три дня, за неимением, кто бы о них позаботился, по отсутствию родственников и семейных. При виде этого и здоровые умирали со страха.

Непрестанно плакал смотря пустоты Московския, пути и домов, идеже преж соборы многие и утеснение, тамо никаково, великия пути в малу стезю и потлачены, дороги покрыты снеги и никем суть не следими, разве от пес. Ох, ох!

10 февраля в Москву наконец приехал Алексей Михайлович [10] [12] .

В январе 1655 года эпидемия почти полностью утихла, но оставшиеся кое-где очаги спровоцировали новую вспышку. Летом 1656 (или 1655 [9] [14] ) года моровое поветрие объявилось в низовьях Волги. Узнав об этом, власти немедленно приказали окружить поражённые районы заставами и никого через них не пускать. То ли эти меры оказались неэффективными, то ли другие очаги инфекции дали себе знать, но чума вскоре уже распространилась на Казань, Смоленск и другие области, Москву в этот раз не затронула. Новая вспышка была намного менее сокрушительной, чем в 1654 году, хоть и затронула более 35 городов и территорию в 30 000 км² [23] . Есть сведения о чуме в Вятке и низовьях Волги в 1657 году [24] .

В середине XVII века чума свирепствовала не только в России. С 1640-х годов начинается активизация очагов чумы на юге и востоке Европы и в течение последующих десятилетий болезнь затрагивает многие регионы. Например, во время лондонской эпидемии 1665—1666 годов погибло до 100 000 человек или почти четверть населения города, а Неаполе в 1656 году чума унесла из 400 000 жителей города не менее половины [25] [26] [27]

Клиническая картина [ | ]

Павел Алеппский в своих записках писал о внезапных смертях:

Стоит, бывало, человек и вдруг моментально падает мертвым; или: едет верхом или в повозке и валится навзничь бездыханным, тотчас вздувается как пузырь, чернеет и принимает неприятный вид.

Случаи, когда с виду здоровые люди умирали мгновенной смертью, отмечали и другие свидетели. Сейчас известно, что таким образом может протекать лёгочная чума [23] .

Методы борьбы [ | ]

Власти хорошо понимали опасность эпидемий и принимали, судя по всему, по рекомендациям Аптекарского приказа надлежащие противоэпидемические меры. Историки медицины оценивают эти меры как целесообразные и довольно эффективные. Возможно, именно благодаря им эпидемия не дошла до Новгорода, Пскова и Сибири. Вместе с этим стоит отметить, что противоэпидемические меры были бы намного эффективнее, если бы их реализация не затягивалась по ряду причин. Борьбой с эпидемиями в XVI—XVII веках ведал прежде всего сам царь, издававший основные указы, и воеводы — представители царя на местах. Поэтому необходимые мероприятия начинались только после получения их распоряжений, которые, прежде чем достигнуть места назначения, проходили долгий путь через бюрократическую волокиту [1] [30] [18] .

В отчётах с мест о характере морового поветрия могли указывать: район поражения, количество жертв, чем и как долго болели люди, наличие язв у больных. Но всё-таки чаще отчёты носили обобщённый характер, а более-менее точные данные о жертвах стали появляться в середине осени [1] .

Дворы, где умирали все, приказывалось ломать или даже сжигать. В государственных учреждениях приказывалось закладывать окна кирпичом. При этом рабочие должны были находиться снаружи здания, чтобы не занести заразу внутрь [1] .

Заболевших в большинстве случаев оставляли без помощи и ухода. Врачи обслуживали только царский двор и армию. Заражаясь от трупов, массово умирали священники, поэтому им под страхом смертной казни запретили проводить отпевания. Тела обязывали захоранивать за чертой города в специально обозначенных местах или на территории двора, где они умерли. Но предписание это обычно игнорировалось, потому что погребение вне церковного места в глазах человека того времени связывалось с невозможностью попадания в лучший мир после смерти. Например, в Москве на территории усадеб XVII века массовых скоплений человеческих останков не найдено. Зато были переполнены все прицерковные кладбища. Братские могилы появились даже на Красной площади, возле Покровского собора и деревянных церквей. Существовало убеждение, что трупы заболевших заразны даже спустя несколько лет после смерти, поэтому после эпидемии на кладбищах, где они были зарыты, запрещались новые захоронения [1] [32] [14] .

На пути в Калязин перед царской семьёй перевезли тело умершей от чумы женщины. Было приказано наложить на этом участке дороги и вокруг неё дров, поджечь, а уголь с землёй собрать и увезти подальше, после чего навезти другой земли издалека. Страх перед чумой обуял не только царскую семью, но и царя, который, перестраховываясь, долго откладывал приезд в Москву [12] .

Народное сознание видело в эпидемии наказание Божие за грехи, поэтому и путь к спасению видели в вере и обращении к Богу. В России во время эпидемий подавляющее большинство населения участвовало в коллективных формах выражения религиозности (крестные ходы с чтимыми иконами и мощами, молебны, паломничества, строительство церквей), менее распространены были погружение в самоанализ, индивидуальные молитвы и проявления аскезы, например, строгие посты [12] [34] [35] . Набожность русского народа в это бедственное время отметил Макарий III:

Подлинно, этот народ истинно христианский и чрезвычайно набожен, ибо, как только кто-нибудь, мужчина или женщина, заболеет, то посвящает себя Богу: приглашает священников, исповедуется, приобщается и принимает монашество, [что делали] не только старцы, но и юноши и молодые женщины; все же свое богатство в имущество отказывает на монастыри, церкви и бедных. Хуже всего и величайшим гневом Божиим была смерть большинства священников и оттого недостаток их, вследствие чего многие умирали без исповеди и принятия св. Таин.

Во время моровых поветрий было распространено строительство обыде́нных храмов. Вологду чума покинула после того, как 18 октября для утоления гнева Божиего горожане возвели деревянную Спасообыденную Всеградскую церковь. Спустя четыре дня в такой же короткий срок местный иконописец по желанию вологжан написал икону Всемилостивого Спаса [36] . В Ростове обыденная церковь Всемилостивого Спаса на Торгу появилась по обету после прекращения морового поветрия [37] .

В значительном числе свидетельств избавление от морового поветрия приписывается реликвиям и иконам. Никон послал Пронскому икону Казанской Божией Матери, которая должна была защищать москвичей от чумы [11] . С вмешательством чудотворных икон Богоматери связано прекращение эпидемии в нескольких городах: принесение Югской иконы в Рыбинскую слободу, Седмиозерной — в Казань, молебны перед Боголюбской иконой в Угличе, написание новой иконы Богоматери в Шуе, которая была позднее названа Шуйско-Смоленской иконой, вмешательство Толгской и Смоленской икон в Ярославле [38] . В Москве, по преданию, многие люди выздоровели благодаря заступничеству от иконы Грузинской Божией Матери. Спасение Твери в 1655 году приписывают мощам князя Михаила Ярославича, а спасение Бежецка — иконе Николая Чудотворца [39] . Известны случаи, когда общины в челобитных царю упрашивали его прислать чудотворные реликвии, например крест с мощами [34] .

Историки медицины отмечают, что массовые скопления людей во время религиозных обрядов только способствовали распространению заразы [39] . Некоторые люди из-за своего невежества считали бессмысленными и греховными попытки противодействовать распространению болезни [35] . Любопытно, что в актовых материалах нет ни одного упоминания эпидемии как божественной кары. Возможно, в таком ключе понимался сам факт начала эпидемии, но не дальнейшее её развитие [1] .

Жертвы [ | ]

Различные данные и предположения о количестве погибших	Мёртвых	Живых
Алексин [40]	347
Вологда [8]	532
Звенигород [41]	164 (46 %)	197
Звенигородский уезд [41]	707 (51 %)	689
Казань [41]	48 000
Калуга [41]	1 836 (70 %)	777
Карачев [42]	50 %
Кашин [41]	109 (27 %)	300
Кашинский уезд [41]	1 159 (58 %) 1 539 (63 %)	908
Коломна [41]	10 000
Кострома	3 247 [41] 20 000 [43]
Москва	см. текст
Муром [44]	30 % 50 %
Нижний Новгород	1 836 [41] 10 000 [43]
Перемышль [45]	почти 50 %
Переяславль-Залесский [41]	3 627 (79 %)	939
Переяславль Рязанский [41]	2 583 (86 %)	434
Суздаль [41]	1 177 (46 %)	1 390
Тверь [41]	336 (46 %)	388
Торжок [41]	224 (25 %)	686
Новоторжский уезд [41]	217 (7 %)	2 881
Троицкий монастырь и слободы [41]	1 278
Тула [41]	1 808 (54 %)	760 муж.
Углич [41]	319 (46 %)	376
Шуя [16]	560 (48 %)	610
Ярославль	80 000 [43] до 50 % [8]

Установить точное количество погибших не представляется возможным, источники дают огромный разброс в оценках. Но тем не менее чуму 1654—1655 годов называют самой крупной [19] эпидемией XVII века в России. По мнению некоторых историков, современники эпидемии сильно преувеличивали число её жертв в России [7] . Например, американский историк Д. Т. Александер не соглашается с утверждением, что эпидемия привела к демографической катастрофе, и пишет, что мёртвыми посчитали многих спасшихся бегством в другие районы, а среди реально умерших было много беженцев из других стран и тех, кто умер не от чумы [8] . Подсчёт количества жертв в княжестве Литовском осложняется боевыми действиями, которые там велись. Во время войны такой статистики не велось [19] .

Современники-иностранцы в своих записках говорили о нескольких сотнях тысяч погибших от эпидемии при том, что население всего государства составляло чуть более 7 млн. Английский дипломат У. Придо 15 августа 1655 года писал, что в течение последнего года не менее миллиона человек стали жертвами чумы [46] . С. Коллинз, врач Алексея Михайловича, приехавший в Россию уже после эпидемии, писал, что от неё в стране погибло 700—800 тысяч человек [47]

Основной источник о жертвах в Москве, отчёт Кузьмы Мошнина от 17 декабря 1654 года, свидетельствует о высокой смертности в столице. Правда, данные были собраны в короткие сроки, из-за чего можно усомниться в их точности. Особенно тяжёлая ситуация была там, где люди жили в тесноте: в монастырях и боярских дворах. В Чудове монастыре умерло 182 человека, в живых осталось 26. В Вознесенском умерло 90 стариц, осталось 38. В Ивановском умерло 100 стариц, осталось 30. Почти четверть дворов бояр, окольничих, думных дворян и дьяков вымерла полностью. В оставшихся процент смертности достигал огромных значений. Например, у Я. К. Черкасского умерло 423 человека, живых — 110. У Б. И. Морозова умерло 343, живых — 19. Высокий процент умерших наблюдался и в слободах. При оценке соотношения погибших и выживших нужно понимать, что Москву покинуло значительное число людей, из которых многие выжили. Очень высокий процент смертности в Москве объясняется ещё и скученностью населения. Распространению болезни способствовал низкий уровень жилищных и бытовых условий челяди и черни [41] [12] .

Другие населённые пункты

Последствия [ | ]

Хотя чума и не коснулась русского войска, она усложнила его снабжение, ослабила тыл, из-за чего пришлось временно приостановить наступление. Тем не менее поход 1654 года в целом оказался удачным для России, были возвращены территории, потерянные в войне 1609—1618 годов [49] [50] . Во время войны в Россию с захваченных территорий переселялись поляки и белорусы, причём не только в качестве пленных, но часто и добровольно. Селились они в опустевших от эпидемии районах. Алексей Михайлович намеревался переселить в Москву и окрестности до 300 тысяч человек. Столь амбициозному плану в полной мере сбыться было не суждено [19] . По мнению С. В. Лобачёва, переселенцы поспособствовали разложению старомосковских традиций, привнося с собой элементы западной культуры [10] .

Угасание торговли и прекращение работы на полях привели к неурожаям и голоду, который всегда следовал после эпидемии [5] . Были случаи, когда голод доводил людей до каннибализма [15] . Появились цинга и другие болезни, которые вместе с голодом дали новую волну смертности [5] . Война и эпидемия подорвали средства правительства. Нехватка денег стала одной из причин денежной реформы Алексея Михайловича [49] . Многие выжившие священники хорошо разбогатели на отпеваниях [51] .

В 1655 году Алексей Михайлович в письме Артамону Матвееву жаловался на утрату душевного равновесия из-за случившегося бедствия. Чума произвела сильное впечатление на царя, страх перед ней преследовал его до конца жизни [12] .

Некоторые исследователи, например, В. М. Рихтер и Г. Ф. Вогралик, считали, что только, начиная с данной эпидемии, в России стали проводиться противоэпидемические мероприятия, и что после неё произошёл перелом во взглядах на происхождение чумы. С такой точкой зрения не соглашался А. Е. Сегал, полагавший, что борьба с эпидемиями во 2-й половине XVII века представляла собой эволюцию давно известных в народе средств борьбы [53] . Карантин как средство борьбы с эпидемиями применялся и раньше, но после 1654 года получил повсеместное распространение. Власть стала больше внимания уделять предупреждению заноса болезни из-за границы. Иностранцев с пристрастием расспрашивали, была ли в их стране эпидемия и какой характер она носила. При малейших подозрениях их подвергали карантину или отправляли назад. Страх перед новым моровым поветрием был так велик, что запрещалось даже косить сено в тех местах, где до этого свирепствовала чума [54] . Усиливавшиеся мероприятия по предупреждению моровых поветрий, видимо, дали результат: эпидемий чумы в России не было в течение нескольких десятилетий после 1657 года [18] .

В литературе [ | ]

Итак. Как мы уже выяснили в прошлый раз, виновницей Черной Смерти XIV века вне всякого сомнения была именно Yersinia pestis и досужие рассуждения о некоей геморрагической лихорадке или "заболевании N", сгинувшем так же внезапно как и появившемся мы отметаем. Одной сверхмасштабной эпидемией 1348-52 годов дело не ограничилось - чума шла волнами:

- 1361 г. Заболевших до половины, есть выздоравливающие.
- 1371 г. Заболевших около одной десятой. Многие выздоравливают.
- 1382 г. Заболевших около одной двадцатой, Выздоравливает большинство.

С переменным успехом эпидемия продолжалась до первой четверти XV века, а потом сгинула. Все было тихо до начала XVII века, как вдруг Черная Смерть объявилась снова, хотя эпидемия не приобрела характера системной катастрофы XIV века - так, несколько отдельных вспышек: в 1599 чума появляется в Нидерландах (завезли торговцы с Востока), оттуда проникает в Англию (вспышки 1625 и 1636 годов), затем в 1663—1664 годах Амстердам был опустошен, умерло около 50 000 человек и в 1665 начинается "Великая Лондонская эпидемия" со смертностью до 50% - но вот какая странность: тогда же чума перекинулась на Францию, где исчезла наступившей зимой (замечаем разницу с 1348 годом, когда Черную Смерть остановить было невозможно?).

И как раз в 1665 году чума появляется в России (отсылаю к подробному исследованию - Высоцкий Н. Ф. Чума при Алексее Михайловиче. Казань, 1879) - не надо считать Россию XVII века наглухо изолированной, торговля с Западом процветала: по всем данным занесли чуму на английском или голландском корабле. Сэмюэль Коллинс, служивший в это время придворным врачом царя Алексея Михайловича, считал, что в 1665 года "моровая язва в России похитила от семисот до восьмисот тысяч человек": цифра эта, по-видимому, близка к истинной, поскольку мор затронул территорию от Москвы до Каспия, спустившись по Волге до Астрахани.

В целом происхождение эпидемии в Москве 1665-66 годов очевидно: тот же Коллинс достаточно ясно описал клиническую картину - бубоны, язвы, кровохарканье, чумной сепсис с гангреной итд. Классика как в учебнике - Yersinia pestis, бубонная, легочная и первично-септическая формы чумы.

А вот с московской вспышкой 1771 года возникают непонятки. Во-первых, ни у соседей, ни в Европе чумы в это время не было - последний крупный инцидент отмечен в 1720-21 годах - чума в Тулоне и Марселе с летальностью от 35 до 70 % (Петр I тогда даже ввел строжайший морской карантин и запретил торговлю с Францией), но из Прованса эпидемия никуда дальше не пошла. Источники уверяют, что будто чума была занесена русскими войсками из Молдавии и Валахии, быстро достигла Брянска и перекинулась на Москву, откуда достигла Шацка и Тамбова.

И вроде бы просвещенный XVIII век на дворе, и медицина уже достигла сравнительно приемлемого уровня, но ВНЯТНЫХ описаний "Моровой язвы" 1771 года я нигде не нашел. В ноябре 1770 года чума начала ". в некоторых домах показываться, но столь в малом виде, что не обращала на себя примечания" - уже само по себе настораживает (вспомним сокрушительную вспышку в Тулоне 50 лет назад). Потом, правда, начинается всерьез: только в октябре 1771 года в Москве умерло 17561 человек - и опять, опять нигде не найти подробных описаний симптоматики. Вот единственное, что более-менее подошло "Доктора Ягелскаго некоторые примечания в прибавление к наставления для предохранения от заразительной болезни":

". Должно иметь хотя некоторое верное понятие про сию болезнь называемую язву, болезнь язва нечто другое есть Жестокая Гнилая Заразителная своего роду горячка, которая По болшей Части бывает с великою болью в голове, великою тошнотою, Рвотою или поносом, бредом, Глазами Красными, или по большей части темными мучными и прочее: однако ж все сии Знаки не должны еще почитаться За болезнь Заразительную, и недолжно о ней Еще пока страшится, потому, Что и в простые горячки часто бывают Сии Знаки.

И всё. По контексту выходит, что доктор дает советы коллегам, которые считают зачумленными больных "с великою болью в голове, великою тошнотою, Рвотою или поносом, бредом" - но это, простите, ни разу не чума. А что? Тиф? Холера? Или туляремия, имеющая сходные с чумой симптомы вплоть до бубонов?

За чуму говорит высокая смертность: в Москве умерло до 100000 человек, но не одновременно, как при классической "Черной смерти", а в течении года-полутора - на пике до 1000 человек в день. Против: локальность эпидемии - аналог только в Молдавии, Яссы, и то не столь масштабный. Непонятные симптомы. Неестественная длительность вспышки - более полутора лет, тогда как чуме хватает 3-4 месяцев (Марсель-Тулон 1721 года как пример - июнь-октябрь, или Флоренция 1348 описанная в "Декамероне" Бокаччо - март-июль).

В общем, это в некотором смысле конспироложество, но история московской эпидемии 1771-73 годов на фоне других выглядит как-то странно. Это при том, что течение XVII века смертность от чумы составила только 5-6 процентов от общей смертности. Наконец, по не известной нам причине чума полностью исчезла из Европы в XVIII веке, как она исчезла шестьсот лет назад после "Черной Смерти"-1348. Как ни странно, в точности повторился один и тот же процесс.

О поведении российского самодержца во время эпидемии холеры в Москве

Николай I во время холерного бунта на Сенной площади

Клянусь: кто жизнию своей
Играл пред сумрачным недугом,
Чтоб ободрить угасший взор,
Клянусь, тот будет небу другом,
Каков бы ни был приговор…

Современник тех далеких событий описывал симптомы недуга и способы его лечения следующим образом:

Болезнь свирепела, жители бежали прочь. Закрывались фабрики, магазины, рынки, учебные заведения…

Дворы и мостовые покрылись слоем хлорки, и опустевший город погрузился в зловещий смрадный туман от горящей листвы. Со временем подступы к Белокаменной заблокировали карантинные заставы.

Царское дело

Еще в середине сентября генерал-губернатор Москвы князь Дмитрий Голицын получил следующее сообщение от императора Николая Павловича:

Приезд всероссийского императора в зараженную Москву вызвал у ее жителей небывалое воодушевление.

Приезд императора в зараженную Москву вызвал у ее жителей небывалое воодушевление

Еще была жива память, как во время другой эпидемии чумы в 1771 году из Златоглавой благополучно бежал наместник Екатерины II граф Петр Салтыков, а вместе с ним губернатор Иван Юшков и обер-полицмейстер Николай Бахметев. Руководить городом остался генерал-поручик Петр Еропкин.

Митрополит московский Филарет (Дроздов) На этом фоне оставшийся в 1830 году в зараженной Москве генерал-губернатор князь Дмитрий Голицын выглядел героем. Тем более что он развел в городе бурную деятельность по борьбе с заразой, которая поначалу даже вызвала у недоброжелателей ироничные обвинения в преувеличении масштабов опасности эпидемии. Что говорить о значении визита в поверженный город самого императора Николая Павловича как раз в тот момент, когда оттуда бежали все, кому не лень. Благодаря этому поступку авторитет самодержца в глазах верноподданного народа поднялся на высочайший уровень.

Вот что об этом писал свидетель тех далеких событий дипломат и сенатор Александр Булгаков:

«Я видел Москву 28 сентября и видел ее в следующий день внезапного прибытия Государя. Какая мгновенная перемена приметна была! Казалось, что не тот город это был, не те же люди: грусть, тоска, отчаяние заменились радостию, бодростию и доверием, и все те, кои прятались, начали выходить из домов своих и показываться в свете. Спокойствие, которое являлось на челе Государя, сообщалось самым малодушным людям…

Михаил Погодин Другой очевидец событий профессор Московского университета Михаил Погодин писал:

Причем в течение десяти дней своего пребывания в Москве Николай Павлович не сидел сложа руки, а лично принимал участие в борьбе с холерой и ее последствиями, что называется, на передовой. Несмотря на многочисленные предостережения докторов, он неоднократно посещал больницы, где поддерживал добрым словом зараженных москвичей и медицинский персонал, а также давал распоряжения начальствующим особам. Сопровождавший царя шеф жандармов, главный начальник III отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии и его личный друг граф Александр Бенкендорф вспоминал:

В очаге эпидемии император совсем не прятался от заразы, и смерть ходила за ним по пятам. Буквально за несколько часов скончался зараженный придворный лакей, который находился при его комнате. Умирали и другие приближенные, обитавшие с ним во дворце. В результате государь сам чуть не заболел, сутки пребывал в лихорадке, но врачам все-таки удалось спасти его от заразы. Вот что об этом писал Бенкендорф:

«Холера, однако же, с каждым днем усиливалась, а с тем вместе увеличивалось и число ее жертв. Лакей, находившийся при собственной комнате государя, умер в несколько часов; женщина, проживавшая во дворце, также умерла, несмотря на немедленно поданную ей помощь. Государь ежедневно посещал общественные учреждения, презирая опасность, потому что тогда никто не сомневался в прилипчивости холеры.

Навстречу пулям

В биографии Николая I найдется предостаточно ярких эпизодов, характеризующих его как крайне мужественного человека. Взять хотя бы его отчаянный поступок во время мятежа декабристов 14 декабря 1825 года, когда он в сопровождении Бенкендорфа верхом выехал навстречу выстрелам на Сенатскую площадь. Его спутник вспоминал:

О многом говорят и его слова, обращенные к Бенкендорфу утром накануне восстания:

По понятным причинам распространение любой эпидемии вызывало в народе панические настроения. Социальная напряженность усугублялась введением карантинного режима, ограничивающего передвижения людей, а также продовольственным кризисом, нередкими злоупотреблениями или халатностью местного чиновничества. В 1830 году самые массовые беспорядки, сопровождавшиеся насилием и убийствами, охватили Севастополь и Тамбов, а в 1831-м – Новгород, Старую Руссу и Санкт-Петербург.

Николай I не мог оказаться в стороне от этих событий и уже на следующий день лично приехал на Сенную площадь к разъяренной толпе. Существует несколько вариантов его речи, обращенной к мятежникам. Свидетель событий Бенкендорф оставил следующие воспоминания:

«Он приказал прежде всего приготовить себе верховую лошадь, которая не пугалась бы выстрелов, и потом, взяв с собою Меншикова, поехал в коляске на Сенную, где лежали еще тела падших накануне и которая была покрыта сплошною массою народа, продолжавшего волноваться и шуметь. Государь остановил свою коляску в середине скопища, встал в ней, окинул взглядом теснившихся около него и громовым голосом закричал: “На колени!” Вся эта многотысячная толпа, сняв шапки, тотчас приникла к земле. Тогда, обратясь к церкви Спаса, он сказал:

“Я пришел просить милосердия Божия за ваши грехи; молитесь Ему о прощении; вы Его жестоко оскорбили. Русские ли вы? Вы подражаете французам и полякам; вы забыли ваш долг покорности мне; я сумею привести вас к порядку и наказать виновных. За ваше поведение в ответе перед Богом – я. Отворить церковь: молитесь в ней за упокой душ невинно убитых вами”.

Эти мощные слова, произнесенные так громко и внятно, что их можно было расслышать с одного конца площади до другого, произвели волшебное действие. Вся эта сплошная масса, за миг перед тем столь буйная, вдруг умолкла, опустила глаза перед грозным повелителем и в слезах стала креститься. Государь, также перекрестившись, прибавил:

“Приказываю вам сейчас разойтись, идти по домам и слушаться всего, что я велел делать для собственного вашего блага”.

Царь подвигов

Император Николай I Нравственный облик любого человека характеризуется самыми разными, подчас противоречивыми поступками, которые он совершает в течение жизни при неведомых обстоятельствах. Что касается личности Николая I, то, с каких бы сторон бытописатели ни оценивали его моральные качества, факт остается фактом: самоотверженную и рискованную борьбу монарха с холерой засвидетельствовали не только простые жители, но и дворянская общественность, причем даже ее оппозиционная либеральная часть. Обычно скептически настроенный, князь Петр Вяземский писал:

Упомянутый Александр Булгаков не скрывал восхищения:

А преосвященный митрополит Филарет произнес следующее:

Русь за свою тысячелетнюю историю явила среди властей предержащих немало мучеников, страстотерпцев и благоверных, принявших в своем служении праведную смерть по примеру Царя Царей, – от князей Бориса и Глеба до последнего самодержца Николая II…