Не зарекайтесь люди от чумы

А ведь Мума еще могла бы жить –
Гонять котов, щенят плодить.
Теперь лежит Мума на дне пруда,
И ей не всплыть уж никогда.
Лежит Мума, лежит одна в пруду,
И к ней Герасим ходит раз в году.

Мы за Герасима стоим стеной,
Ведь был Герасим – крепостной,
А вот, зачем он утопил Муму,
Известно это лишь ему.
Но не расскажет дворник никому –
Он говорит не лучше, чем Муму.

За что Герасим утопил Муму,
Мы догадались, почему!
И день, и ночь он проводил с Муму,
И было хорошо ему…
Но появился вдруг облезлый пес!
Муме под хвост свой сунул псиный нос.

Замечание в скобках:
(Нам хорошо, друзья, злословить,
Живем мы в просвещенный век,
Политкорректностью унылой
Насквозь пропитан человек.
Демократизмом он пропитан,
как будто ромом вкусный торт.
И даже черта назовет
не чертом, а нечистой силой.

Тогда ж другие были танцы,
Нам не понять такую жизнь -
Американо-африканцы
Повсюду неграми звались.)

Ничто не ново под Луною -
Герасим с детства был немым,
Махал исправно он метлою,
И занимался он с Мумою,
Псом непородистым своим.

Откуда пес приблудный появился,
Неведомо пытливому уму.
И автор от ответа уклонился,
Где тот Герасим подобрал Муму.

Но пес был пролетарского замеса.
Высокого не знал он политеса:
Рычал он на хозяйку-патронессу
Хотя не знал марксизма ни бельмеса.

Не думайте, что это просто враки -
Плебейское происхождение Мумы.
Всегда свободомыслия собаки
Боялись люди больше, чем чумы.

Такое не проходит даром,
Не забывается вовек.
Ведь даже человека человек
Послал однажды за анчаром.

А что Мума? Муме дорога в воду.
На власть имущих не моги рычать.
И чтоб не смел Герасим привечать
Собак, ему и истребить сию породу.

А что Герасим? Утопив Муму,
Ушел в деревню он, не оглянувшись даже.
Видать, ему неясно было самому,
Что мог уйти с Мумою точно также.

Эх, жил бы тот Герасим с нами!
В прекрасный просвещенный век,
Свободный и гуманитарный,
Где человеку человек,
Не волк, как древние считают,
А много хуже. Но зато
Собак "зеленые" спасают,
Китов отважно защищают,
Хотя людишек всюду убивают
Десятками - и ни за что.

И если бы сейчас Герасим жил
Он сжег бы ненавистный барский дом
Иль мину барыне под кресло подложил,
В далекие бега ударившись с Мумом.

Замечание в скобках:
(Кто прочитал весь этот бред
Достоин премии любой.
Весна идет, гормон играет,
Стихи текут сами собой.)

Но что стихи? То звук пустой!
А в Петербурге бронзы много,
И сапоги стоят с Мумой
На площади среди дороги.

Но все ж тот очерк репортерский
Гласит: Герасим был москвич,
Муму топил у стен кремлевских
На шею привязав кирпич.

Он привязал к Муме два кирпича,
Два кирпича, к одной Муме.
Глаза убийцы, руки палача,
Два кирпича, два кирпича.

А ведь Мума еще могла бы жить,
Ходить гулять, среди берез.
Лежит, лежит Мума на дне пруда,
И жалко мне два кирпича.

Быть может, не каждый
Прохожий - редиска,
Но где же ты, друг?
Ты, наверное, близко.

Меня терзают блохи,
Мои делишки плохи,
И даже жалкой крохи
Никто не подает.

Два кирпича он привязал к Муме
Два кирпича он привязал к Муме
Два кирпича он привязал к Муме
Чтоб лучше ей лежать на твердом дне

А ведь Мума могла ещe пожить
А ведь Мума могла ещe пожить
А ведь Мума могла б ещe пожить
Зачем же было Мумочку топить

Вот так жестоко поступил с Мумой
Вот так жестоко поступил с Мумой
Вот так жестоко поступил с Мумой
Литературный наш герой

Покоится в омуте глыба,
А к ней приспособлен шпагат.
Увы, не для уженья рыбы
Был выдуман сей аппарат.
Собачка висит на удавке,
Раздутая, как дирижабль.
Теченьем колышутся лапки.
Неужто ее вам не жаль?

Быть может, сбежавши из дому,
В томленьи любви роковой
Сама она бросилась в омут
Без памяти, вниз головой?
Нет! Киллер -- могучий детина,
Немой, но здоровый, как бык,
Закинул зверушку в пучину,
Надев ей петлю под кадык.

Взлетела она, как комета,
Упала. Ей хочется плыть.
Но даже закон Архимеда
Бессилен судьбу изменить.
Не вынырнуть бедной собаке --
На горле тугая петля.
Вцепилися черные раки
В распухшее брюхо ея.

Позор тебе, злобный Герасим,
Что зверски замучил Муму!
Маньяк социально опасен
И должен быть брошен в тюрьму.

Он скрылся в родное селенье,
Желая запутать следы.
Не станет ему населенье
Давать по дороге еды.
Бежит он лесами, полями,
Горит под ногами земля.
Бежит он, побитый граблями
И вилами мирных селян.

Борцы за охрану животных
Разыщут врага без труда
И мучить собак беспородных
Отучат его навсегда.
И даже его инвалидность
Не станет помехой суду.
Пускай искупает провинность,
Копает в Сибири руду.

Они брели по берегу вдвоём,
Уже была близка беда.
Муму манил прохладный водоём,
И вот тогда, и вот тогда
Он привязал к Муме два кирпича –
Глаза садиста, руки палача.

Мума могла бы ещё долго жить,
Растить щенков, гонять гусей.
Зачем Герасим стал её топить
В пруду, к стыду России всей?
С тех пор в любой порядочной семье
Всегда жива легенда о Муме.

По данным Россельхознадзора, с 2007 года в России зарегистрировано более 470 вспышек заболевания африканской чумы свиней.

Однако всё это время болезнь, распространяясь в приграничных районах, не пересекала границ Псковской области. В июле опасный вирус обнаружили на крестьянском подворье в деревне Сенютино Невельского района, в августе в число неблагополучных личных подворий попало одно из хозяйств в деревне Церковище Усвятского района. Предположительно источником инфекции стали инфицированные вирусом корма, завезённые из-за границы Псковского региона.

Спешим успокоить псковичей: вирус африканской чумы не несёт в себе угрозы для здоровья людей. Однако забой и утилизация свиней в очагах инфекции и в угрожаемых зонах, снижение поголовья животных и рыночный рост цен на свинину, продукцию животноводства и растениеводства способны нанести существенный удар по семейной экономике. Затраты неизбежно несёт и бюджет региона.

Проверки на дорогах

Какие меры предпринимаются в сложившейся ситуации, чтобы не дать вирусу распространиться за границами поражённых территорий?

Об этом рассказала заместитель начальника главного государственного управления сельского хозяйства, ветеринарии и государственного технического надзора Псковской области Надежда ТИТОВА.

«Действительно, экономические потери от африканской чумы свиней уже составил в России более 30 млрд рублей, - рассказывает она. - Только компенсационные выплаты владельцам животных, связанные с забоем и утилизацией, достигли более 2,3 млрд рублей. В Пскове из областного бюджета на борьбу с африканской чумой свиней выделено около 3 млн рублей. В регионе разрабатывается специальная целевая профилактическая программа на 2014-2016 годы, финансирование из областного бюджета - 50 млн рублей в год.

В шести районах области были организованы 14 специальных постов. Здесь круглосуточно досматривают автомашины с потенциально опасными для распространения инфекции грузами. При перевозках выявлено 134 нарушения, в том числе 122 случая перемещения грузов без ветеринарных сопроводительных документов, составлено 59 протоколов об административных правонарушениях. Задержано 6816,1 кг, уничтожено 2324 кг мясной продукции.

Предъявите документы!

Можно представить, какую беду для владельцев свиного поголовья несёт инфекция. Поражённые вирусом животные быстро становятся распространителями инфекции. Поэтому единственный способ остановить заразу – забой больных животных и строжайшее соблюдение карантинных правил.

Не дремлет и государево око – прокуратура. Под её контроль в области попали свиноводческие хозяйства, предприятия по переработке мяса.

По результатам проверок рассмотрено 33 административных дела, выписано 11 предписаний об устранении выявленных нарушений, наложено 33 административных штрафа на сумму 706,5 тыс. рублей, находится на рассмотрении около 30 дел об административных правонарушениях, которые несут эпидемиологическую угрозу.

Введены строгие правила ввоза животных, продукции животноводства, кормов и кормовых добавок на территорию области из регионов, неблагополучных по распространению вируса африканской чумы свиней.

Предупреждён - значит, вооружён

Жители псковских сёл пока что с опаской встречают на своих подворьях специалистов госветслужбы, которые регулярно обходят личные подсобные хозяйства, крестьянские фермы. Опасения за домашний скот понятны: вдруг специалисты примут радикальные решения в отношения их животных. Однако напряжение спадает, когда люди начинают понимать всю серьёзность ситуации. Владельцы свиней внимательно изучают памятки по содержанию в условиях угрозы африканской чумы свиней, стараются следовать рекомендациям. Кто-то уже размышляет над предложением о переходе на развитие альтернативных видов животноводства: содержание крупного рогатого скота, птицы, кроликов, овец.

С наступлением осени ситуация с африканской чумой свиней несколько разрядилась. Карантин в деревне Сенютино в Невельском районе снят. Изучается ситуация и в деревне Церковище, где профилактические работы уже провели. А вот во второй угрожаемой зоне риска - в Невельском, Себежском, Пустошкинском, Куньинском, Опочецком, Новосокольничском, Великолукском, Усвятском районах, в Великих Луках - противовирусные мероприятия и контроль продолжатся.

Ситуация по африканской чуме свиней в стране по-прежнему остаётся напряжённой. В 2013 году вспышки заболевания регистрировались в Краснодарском крае, в Северной Осетии, Волгоградской, Воронежской, Ростовской, Тамбовской, Тульской, Московской, Ярославской, Саратовской, Смоленской, Тверской, Владимирской областях, Республике Беларусь.

Последние новости: сегодня на территории Псковской области содержатся 293 192 свиньи. 12 300 хрюшек выращивают крестьяне в личных подсобных хозяйствах.

Автор Мервин Пик

Титусу семь. Он заточен в Горменгасте. Вскормлен тенями; возрос, так сказать, в тенетах ритуала: ибо уши его – эхо, глаза – каменный лабиринт; и все же в теле мальчика кроется нечто иное, отличное от этого укутанного в тени наследия. Ибо прежде и превыше всего он – ребенок.

Ритуал, более неодолимый, чем все, до чего смог додуматься человек, бьется с цепкой тьмой. Ритуал крови, порывистой крови. Этой проворной чувствительностью он обязан не пращурам своим, но беспечным ордам, в коих счет идет на триллионы, – всем детям, когда-либо населявшим планету.

Титус семьдесят седьмой. Наследный владетель осыпающейся вершины, океанов крапивы, империи красной ржавчины, глубоких, по лодыжки, следов, оставленных ритуалами в камне.

Погруженный в себя, губительный, он размышляет о чем-то во мгле: незапамятной давности каменная кладка, башни, дворы. И все это разваливается? Нет. По проходам меж шпилей порхает зефир, посвистывает птица, рукав отделяется от задохнувшейся реки. В самой глуби стиснутого каменного кулака подергивается кукольная ручка – бунт тепла на заледеневшей ладони. Сдвигается долгая тень. Дергает ножкой паук…

И тьма вьется меж персонажами.

Кто же они, персонажи? И что узнал он о них и о доме своем с того далекого дня, когда графиня Гроанская разродилась им в комнате, полной птиц?

Он узнал азбуку аллей и арок: язык темных лестниц и обжитых ночницами стропил. Огромные залы стали местами его игр, прямоугольные дворики – полями, колонны – деревьями.

И еще он узнал, что рядом всегда есть глаза. Глаза, надзирающие за ним. Ноги, идущие за ним по пятам, и руки, которые держат его, когда он вырывается, поднимают, если он падает. Поднявшись, он без улыбки смотрит вокруг. Высокие фигуры склоняются. Иные в драгоценностях, а те – в лохмотьях.

Живые и мертвые. Облики, голоса, полнящие его разум, ибо настали времена, когда живые лишаются сущности и действовать начинают мертвые.

Кто эти мертвые – эти жертвы ожесточения, не способные больше ничем, кроме эха своих голосов, повлиять на жизнь Горменгаста? Ведь зыбь еще расходится смутными кольцами, и на покрытой гусиной кожей воде, под которой мирно покоятся давно затонувшие камни, совершается некое движение. Персонажи, от которых Титусу остались только имена, хотя среди них – отец его, при рождении Титуса все еще были живы. Кто они? Ведь ребенку еще предстоит услышать о них.

Пускай они появятся на быстрый, бесплотный миг – призраками, отдельными, несхожими, завершенными. Даже и сейчас, как перед смертью, они пребывают в движении, каждый в своей стихии. Холодный ли свиток Времени развивается сам собой, пока не заслышатся голоса мертвых годов, или это биение настоящего пробуждает духов и посылает их блуждать, проницая стены?

Была когда-то библиотека – ныне она обратилась в пепел. Соберем ее заново во всей долгой ее протяженности. Толще каменных ее бумажные стены, укрепленные знанием, философией, поэзией, полночными часами плывущей по ней или пляшущей, топоча. Огражденный щитом из льна, и телячьей кожи, и хладной тяжести чернил, дух Сепулькревия, грустного Графа, семьдесят шестого властителя полутьмы, сидит посреди нее, погруженный в раздумья.

Пять лет тому. Ничего не ведая о приближении сов, несущих ему погибель, он изливает печаль каждым безжизненным жестом, каждой тонкой чертою, как будто тело его – стеклянное, с опрокинутым сердцем в середке, подобным повисшей слезе.

Само дыхание Графа есть род отлива, что относит его все дальше от него самого, он скорее сплывает, чем правит руль к острову безумия – в стороне от всех торговых путей, по мертвой зыби, к утесам, пылающим в высоте.

О том, как он умер, Титус не знает ничего. Ибо еще не успел познакомиться и уж тем более поговорить с долговязым Лесным Человеком, Флэем, прежним слугой его отца и единственным свидетелем гибели Сепулькревия, случившейся, когда тот, помешавшись, вошел в Кремнистую Башню и отдал себя на поживу голодным совам.

Флэй, смахивающий на мертвеца, немногословный, с коленями, при каждом паучьем шаге сообщающими о его продвижении, – только он из призраков, коих выводим мы напоказ, остался еще в живых, хоть его и изгнали из замка. Однако столь основательно вплетен он в клубок закоренелой жизни замка, что если и дано было хоть кому-то из людей заполнить оставшуюся от него пустоту своим призраком, так именно Флэю.

Ведь отлучение есть разновидность смерти, и ныне по лесу бродит другой человек – вовсе не тот, каким был семь лет назад первый слуга Графа. И потому в то самое время, когда он, оборванный и бородатый, расставляет в папоротниковой балке силки на кроликов, призрак его сидит в высоком коридоре, безбородый, прежний, под дверью хозяина. Откуда ему знать, что через недолгое время он собственной своею рукой начертит новое имя на свитке со списком убитых? Он знает одно: над жизнью его нависла опасность, каждая жилка его долговязого, напрягшегося, угловатого тела вопит о желаньи избавиться, наконец, от непереносимой вражды, от ненависти, от злых предвкушений. И знает также, что этого не случится, пока либо он, либо тучный, обвислый кошмар, к которому все и сводится, не исчезнет с лица земли.

И это случается. Обвислый кошмар, главный повар Горменгаста, уплывает, подобный облитому светом луны ламантину, длинный меч, вонзенный лишь за час до гибели Графа, торчит, точно мачта, из его огромной груди. И вот он снова приходит в места, обжитые им на собственный вкрадчивый, жестокий манер. Из всех громоздких туш – самая иллюзорная, поскольку призрак лишен и веса и плоти, – это, конечно, Абиата Свелтер, бродящий, весь в нездоровом, слизняком отзывающем сале, по волглым туманам, что колышутся над полами Великой Кухни. Над смутными вертелами и налитыми вполовину водою котлами, в коих варится мясо, над чанами величиною с ванны встает и наплывает волной миазмов едва-едва различимый смрад сегодняшней жратвы. Плывущий сквозь жаркое марево на всех своих развернутых, раздутых парусах, призрак Свелтера еще более размывается завесою испарений, становится призраком призрака, и только брюква головы его сохраняет натуральную сплошноту. На жирной физиономии повара проступает, словно злая испарина, надменность.

Сколь ни заносчиво и злобно огромное это привидение, но и оно сторонится, уступая дорогу вышедшему на инспекционный обход привидению Саурдуста. Распорядитель Ритуала, самый, может быть, незаменимый человек из всех них, краеугольный камень и хранитель закона Гроанов, выступает, перебирая вялыми, заскорузлыми пальцами узлы спутанной бороды. Едва волоча ноги, движется он, и багровые лохмотья должностного одеяния грязными фестонами свисают с его тощего тела. Здоровье у него даже для призрака совсем никудышное, непрестанный сухой ужасный кашель колотит его, заставляя черно-белые пряди подскакивать и опадать. Теоретически он радуется тому, что дом обрел в Титусе наследника, однако обязанности старца слишком тягостны, чтобы он мог позволить себе веселие сердца, даже если допустить, что ему когда-либо удавалось заманить в этот запинающийся орган чувство, столь пустяковое. Шаркающей походкой переходя от церемонии к церемонии, держа сухую голову гордо поднятой вопреки естественной ее тяге свеситься на дряхлую грудь, покрытый столькими морщинами и вмятинами, сколько виднеется трещин и дыр на рассохшемся сыре, он олицетворяет древность высокого своего положения.

Плотское тело его погибло в роковой библиотеке, которая ныне в призрачном виде своем служит пристанищем для тени Сепулькревия. Приходя сквозь душный чад Свелтеровой кухни и сливаясь с ним, старый Распорядитель Ритуала не может ни предугадать, ни вспомнить (кто способен сказать, к чему клонятся мысли фантомов?), что он умрет или уже умер от едкого дыма, который наполнит его до самых изморщенных губ, умрет от огня и удушья, от пламени, лижущего его морщинистую кожу золотыми и алыми языками.

Не может он знать и того, что это Стирпайк уничтожил его, что запал подожгли их светлости Кора и Кларисса, и что с того самого часа перед его властителем, священным и неприкосновенным Графом легла прямая и ясная дорога к безумию.

И наконец, по коридору, испещренному пятнами света и жемчужно-серых теней, тихо проходит Кида, молочная мать Титуса. То, что она обратилась в привидение, представляется только естественным – в ней и при жизни-то присутствовало нечто неосязаемое, отчужденное, призрачное. Смерть человека, бросившегося в бездонный колодец сумеречного воздуха, – это жестокая смерть, но и она не столь ужасна, как последние мгновения Графа, главного повара или дряхлого Распорядителя Ритуала; да и гнет жизни человек такой сбрасывает все же быстрее, чем долговязый обитатель лесов. Как и в прежнее время, еще до того, как бежала она из замка навстречу погибели, Кида печется о Титусе – так, словно сама ее кровь нашептывает ей советы всех матерей, когда-либо живших на свете. Смуглая, светящаяся почти топазовым светом, она все еще молода, единственный изъян ее – это вечное проклятие Внешнего Люда, преждевременный распад необычайной его красоты, порча, которая с безжалостной быстротой разъедает почти призрачную их молодость. Она единственная здесь, кто происходит из этого обреченного роком, угнетенного нищетой сообщества отверженных, чье безотрадное селенье лепится к внешней стене Горменгаста, подобное наросту из скрепленных грязью моллюсков.

Неудержимое сияние солнца, прожегшего путаную пряжу туч, врывается в сотни окон Южных стен. Свет его слишком ярок для призраков, и Кида, Саурдуст, Флэй, Свелтер и Сепулькревий, расточаются в солнечных лучах.

Таково, стало быть, краткое описание Мертвых Персонажей. Тех нескольких, изначальных, которые, умерев, оставили пустоты в самой сердцевине жизни замка еще до того, как Титусу исполнилось три года. На содеянном ими зиждется будущее. Сам Титус без них бессмыслен, ибо младенчество его питалось поступью, поступками, обликами этих людей, которые он различал на фоне высоких потолков, их смутными очертаниями, их быстрыми или медленными движениями, различиями их запахов и голосов.

Все способное двигаться порождает последствия, отзвуки, и вполне вероятно, что Титус, повзрослев, еще услышит дальнее эхо того, что шепталось тогда, в его первые годы. Ибо брошен он был не в застывшее скопище персонажей – не в покойную картину, но в подвижную арабеску, мысли которой .

Нынче - однофлаконное время. По ТВ рекламируется популярный шампунь - все удовольствия в одном флаконе. Что ни руководитель региона - в одном флаконе губернатор и генерал (либо адмирал). Отечественные одеколоны испокон веку содержали в одном флаконе собственно парфюм и алкоголь. Чуткий ко всякого рода новациям, отозвался на новое явление Жириновский. "Я Иван Грозный, Петр Первый и Сталин в одном флаконе". Крышечка -сами знаете какая - знаменитая кепка с околышем.

"В одном флаконе" оказались и герои повести Тургенева "Муму" - самые популярные мифологические герои нашего времени. Исследовательница заметила, что "Муму и Герасим встречаются нам достаточно часто как в речевом употреблении, так и в разнообразных фольклорных жанрах (в основном это анекдоты, переделки песен, пародии на сам рассказ и на другие произведения, паремии)".

Оставим ученым разбираться с терминологическими заусенцами и обратимся к тем, кто вынужден сталкиваться с Герасимом и Муму в повседневной жизни. Например, школьники. О них уже давно ходит анекдот: "-Папа, а как написать в сочинении о зверствах Герасима: "Пока он служил у барыни, он утопил 25 Мум, Мумей или Мумов?" - "Напиши просто: "Мумифицировал всю реку". Еще в одном анекдоте брошенную в воду Муму спасает проходивший мимо мужик: принялся ее откачивать. Муму открыла глаза: "Спасибо тебе, мужик!" Мужик: "Какой ужас! Говорящая собака!" Муму: "Какой ужас! Говорящий мужик. "

Появилось несколько модификаций известного сюжета. Например, такая: два наркомана стоят около памятника Пушкину. Первый "Кому это памятник?" Второй: "Да Пушкину". Первый (Подумав): "Это который "Муму" написал?" Второй: "Да нет, "Муму" Тургенев написал". Первый: "А почему же памятник Пушкину поставили?" Россия была бы не Россией, если бы не появилась национальная модификация: два еврея (чукчи, грузина, литовца - нужное подчеркнуть) стоят у памятника Пушкину. Один говорит: "Я все-таки не понимаю, за что ему поставили памятник. Пушкин, Шмушкин! Подумаешь, "Муму" написал!" - "Мне кажется, "Муму" написал Тургенев". - "Вот видишь! Даже "Муму" и то не написал. "

Популярность получила байка с экзистенциальным уклоном в туманную будущность: "Что-то он недоговаривает", - подумала Муму, плывя в лодке с Герасимом".

Разлетелись, шелестя бумажными страницами, стихи:

Не зарекайтесь люди от чумы,

Сумы, тюрьмы и участи Мумы!

С ними разве что мог соперничать шлягер на мотив из фильма "Генералы песчаных карьеров":

Зачем Герасим утопил Муму?

Зачем Герасим утопил Муму?

Зачем Герасим утопил Муму?

Ему ведь было это ни к чему.

Два кирпича он привязал к Муме,

Два кирпича он привязал к Муме,

Два кирпича он привязал к Муме,

Чтоб лучше ей лежать на твердом дне.

В "стеб-опере" - "Герасим и Муму" задушевной проникновенностью были пронизаны слова: "Высоко он подымает побледневшую Муму. "

Чувство вины перед утопленной собачкой и желание потрафить "зеленым" заставило Юрия Грымова, снявшего одноименный фильм, поместить в конце картины титры о том, что во время съемок ни одно животное не пострадало. И это было не случайно: в разговоре с автором этих заметок Грымов согласился, что собачка в его фильме переиграла актеров, в том числе и талантливейшую Людмилу Максакову. В то же время (1997) Грымов предложил создать памятник Муму. Журнал "Огонек" и кафе "Муму" даже провели конкурс на площади Тургенева "Верните Муму народу!". В планах режиссера было создание фильма с тремя альтернативными финалами (оптимистическим, просто благополучным и неожиданным). Предполагалось также выпустить компьютерную игру "Спаси Муму!" - любой мог принять участие в драматической коллизии писателя Тургенева и внести свою лепту в спасение Муму.

И в самом деле, памятник Муму был открыт в Петербурге к 150-летию выхода рассказов Тургенева в некрасовском "Современнике" в марте 1854 года. Отлитая из чугуна скульптурная композиция появилась у входа в клуб-кафе "Муму" на площади Тургенева. В общем-то в городе уже есть литературные памятники: в историческом центре Питера установлена мемориальная доска носу майора Ковалева из повести Гоголя. В городе Пушкин открыт флюгер "Золотой петушок" как напоминание о пушкинской сказке. Есть знаменитый памятник Чижику-Пыжику. А рядом с площадью Искусств стоит бронзовый Остап Бендер (который, правда, никогда в Петербурге не бывал).

Торжественная церемония была задумана как акт покаяния перед нашими меньшими братьями. Так был сделан первый шаг к созданию в городе Клуба друзей Муму под девизом "За человеческое отношение к собаке". Мемориальная скульптурная композиция представляет собой уютно свернувшегося пса у огромных сапог Герасима. Само собой была открыта также памятная доска в честь 150-летия со дня публикации рассказа "Муму". Художественный руководитель проекта Лев Немировский обосновал свое детище: "Прошло уже полтора века, а душа Муму до сих пор не получила человеческого раскаяния, - сказал "Интерфаксу" художественный руководитель проекта Лев Немировский. - Мы предлагаем всем, кто любит собак, отметить 25 марта как день покаяния перед нашими меньшими братьями, которым человек нанес обиду и боль". Повестка Муму-дня включала в себя также вручение почетных грамот "За человеческое отношение к собаке", а также открытие выставки "Муму" за 150 лет", созданной по материалам Российской государственной библиотеки: здесь были собраны издания на разных языках планеты тургеневского рассказа, о котором Джон Голсуорси в 1924 году писал: "Никогда средствами искусства не было создано более волнующего протеста против тиранической жестокости". Праздник также включал концерт, в рамках которого был запланирован номер с дрессированным пуделем (привет рассказу Куприна "Белый пудель"!). В планах подвижников - отмечать 25 марта Международный день Муму.

Наступивший 2007-й ознаменован юбилеями двух самых лирических, самых обаятельных и несчастных героинь нашей литературы, великих страдалиц земли русской - Муму и Каштанки. "Очень ладная собачка испанской породы" (по-нашему, значит, спаниель) - "с длинными ушами, пушистым хвостом в виде трубы" (не купированным) "и большими выразительными глазами", окрас черно-белый, откликается на мычание - родилась и трагически погибла под пером Ивана Сергеевича Тургенева 155 лет назад. "Молодая рыжая собака — помесь такса с дворняжкой — очень похожая мордой на лисицу" отпразднует 120-летие со дня первой публикации рассказа Антона Павловича Чехова в суворинской газете "Новое время". Рассказ, впрочем, носил тогда другое имя и назывался "В ученом обществе".

Милостивые государыни и милостивые государи! В преддверии столь трогательных дат, а также расставаясь с годом Собаки, не следует ли нам помянуть юбилярш добрым словом (ведь доброе слово и псинке приятно), а также перелистать страницы хрестоматийных произведений, к коим большинство, выйдя из нежного возраста, никогда уже не возвращается?

Кстати, не понимаю, зачем обе эти вещи, беспримерные по своей депрессивности, оказались включены в школьную программу. Хорошо двоечникам, которые — задавала Марь Иванна, не задавала — все равно ничего не читают. Про пакостное племя малолетних живодеров я и не говорю. Но в душе всякого порядочного ребенка знакомство (и прощание) с Муму оставляет психологическую травму на всю жизнь. Ибо порядочность ребенка, безусловно, определяется его отношением к собакам. А последние страницы тургеневской повести по шоковому воздействию сопоставимы с "Белым Бимом Черное ухо".

Учитывая, что несколько лет назад в России появились конфеты "Му-Му" (с буренкой на этикетке), более того — кое-где открылись одноименные рестораны (видимо, национальной корейской кухни), двоечники процветают. Меньше знаешь — крепче спишь. А вопрос культуры, еще Михаил Зощенко отмечал, — это собачий вопрос.

Краткое житие Муму проистекало, по мнению литературоведов, на Остоженке, в доме № 37, арендовавшемся в 1839—1851 годах матерью Ивана Тургенева — Варварой Петровной, женщиной твердых феодальных понятий. Считается, что прототипом Герасима послужил ее крепостной — глухонемой Андрей. Прообразом Муму — соответственно любимая собачка Андрея. Правда, в отличие от Герасима, Андрей, поневоле став душегубцем, барыню свою не покинул.

Соседство этого исторического места — Остоженка, 37 — с Российской академией художеств наводит на вполне закономерную мысль: хорошо бы президенту академии Зурабу Константиновичу Церетели изваять хвостатую великомученицу. А то утонула в Москве-реке Муму, а на стрелке воздвигли Петра. Удивляет и обратное: нашлась Муму в районе Крымского моста, отсюда же отправилась в свое последнее путешествие, а памятник ей поставили почему-то в Питере. Так не пойдет. Надо отвечать за грехи предков. Москва утопила — Москва и должна покаяться.

В последнее время наши выдающиеся прозаики не пишут о собаках. Про заек они тоже не пишут. Взять, например, Виктора Пелевина. У его героев настоящий звериный оскал — волки, лисы, летучие мыши. Львы, орлы, куропатки — только не собаки. В последнее время с собаками у нас вообще непорядок. Где они — верные и умные мухтары моего детства? Где огненные спаниели с вечно мокрыми (или пыльными — по сезону) ушами. Московские сторожевые, которые ничего не сторожили, зато в их взгляде читалась высокогорная мудрость сенбернаров. Нынешние любимцы россиян похожи либо на свиней с клыками, либо на метелки для пыли. Самых чистых собак можно встретить в Италии, самых игривых — в Америке, а самых лютых — увы, в Москве. Таким образом, "Муму" и "Каштанка", переведенные на языки народов мира, несут еще одну благородную миссию — реабилитируют образ российского бобика в глазах иностранцев. Собаки, которых мы потеряли, гораздо лучше собак, которыми мы обзавелись.

Теперь надо сказать главное. "Каштанка" и "Муму" — это не просто собачьи истории. Это истории сугубо женские. Над кем плачем, девушки? Над собой плачем. У раба была собака, он ее любил. Однако раб в привязанностях своих не волен. А в натуре Муму — даром что родилась она при крепостном праве — рабства этого самого не было ни на грош. Ни осторожности низменной, ни подозрительности лакейской. Молодая, красивая, веселая. Ей уже петлю на шею накидывали, а она все хвостиком виляла. Дура дурой. Но именно такие дуры и остаются в памяти людской, про них потом книжки пишут и песни складывают ("Не зарекайтесь, люди, от чумы, / Сумы, тюрьмы и участи Мумы"). Муму думала: если Герасим любит — значит, не предаст. А у мужчин всегда столько соображений, помимо любви. Одному барыня приказала, над другим приятели посмеивались. Результат идентичный — и за борт ее бросает в набежавшую волну.

В апреле 1852-го за отклик на смерть Гоголя, запрещенный в Петербурге и опубликованный в Москве, а также за социальный пафос "Записок охотника" Тургенев по высочайшему повелению был арестован и сослан под надзор полиции в свое родовое гнездо — Спасское-Лутовиново. Дворянину и либералу внятно объяснили, кто в доме хозяин. Там, в ссылке, он и написал "Муму" — причем автор явно отождествлял себя с Герасимом. Роскошь выдавливать раба по каплям достанется не Тургеневу — Чехову — значительно позже. А Тургенев раба Герасима из себя вытошнил. Поэтому перечитывать записки про Муму немного добровольных охотников.

На долю Каштанки выпала совершенно иная эпоха. Она увидела свет после реформ царя-освободителя Александра II и даже после того, как народовольцы попытались взорвать его сына, Александра III. Прогресс, однако. Но собачье. простите, женское, сердце не зависит от политического строя. Женщины принадлежат не истории, а вечности. Строительство гражданского общества и глобальная феминизация крайне мало влияют на нашу породу. Мы меняемся только внешне: вчера — светлая, сегодня — рыжая. В припадке самозабвения Каштанка пожертвовала артистической карьерой, компанией образованного m-r Жоржа и вкусными обедами ради столяра Луки Александрыча и сына его Федюшки, которые били ее, угощали клейстером, вытаскивали кусок из горла (буквально) и унижали шовинистическими сравнениями: "Ты, Каштанка, насекомое существо и больше ничего. Супротив человека ты все равно, что плотник супротив столяра". В графе убытков — длиннющий список, в графе прибылей — разве что красивое имя. Каштанка, а не Тетка. Потому и из цирка сбежала, что расчетливой Теткой с холодным носом никогда не была. И все-таки жалко ее. Как героиню Энн Хэтэуэй из фильма "Дьявол носит "Прада", которая блистательные перспективы отправила псу под хвост, чтобы уехать с официантом в Бостон.

Мы, женщины, называем подобные предпочтения любовью. Психиатры — неконтролируемой зависимостью. Разве одна Каштанка, заслышав не совсем трезвое "фюйть", бросала все и летела сломя голову, штурмуя вертикальные поверхности? Да таких каштанок полна улица. Возьмите любую офисную тетку, скажите ей доброе слово, почешите за ухом - и в ней очнется нежноглазая Каштанка. Дура дурой. Однако есть подозрение, что именно на таких дурах стоит мир. Точнее — благодаря им он пока еще стоит.

Если и правда все псы попадают в рай, то, может, сидят наши героини в данный момент на облачке и грезят о временах, когда хозяева будут сплошь милосердны, а собаки — поголовно счастливы. Дворник с метлой ни за кем не гоняется, и под каждым шкафом — заначенная куриная лапка. "Жаль только жить в эту пору прекрасную уж не придется ни мне, ни тебе", — вздыхает Каштанка. "Ага, ага", — подвякивает Муму. И некому удивиться — мол, надо же, говорящие собаки.