Моровая язва это чума

В Россию чума была занесена из Турции в 1769 г. во время очередной русско-турецкой войны. Зародившись в Молдавии, эпидемия быстро распространилась по Украине и затем проникла в центр России. Екатерина II знала о стремительном приближении эпидемии к столице и постоянно направляла московскому генерал-губернатору Петру Семеновичу Салтыкову соответствующие предписания о необходимости принятия предупредительных мер. Некомпетентность и преступная халатность медицинских чиновников оставили Москву беззащитной перед вскоре охватившим ее грозным заболеванием.

Первые случаи чумы были зарегистрированы в ноябре 1770 г. в жилом доме Московского генерального госпиталя, где старшим доктором состоял Афанасий Филимонович Шафонский, обладатель диплома доктора медицины Страсбургского университета. Незадолго до этих событий, в начале русско-турецкой войны (1768–1774), он некоторое время служил в должности генерального штаб-доктора действующей армии и успел ознакомиться с симптомами моровой язвы.

А.Ф.Шафонский быстро и точно распознал заболевание у госпитальных работников и доложил об этом Андрею Андреевичу Риндеру, руководителю всей медицинской службы столицы. Крайне высокомерный и самонадеянный, А.А. Риндер после двукратного осмотра решил, что у больных просто горячка, не обратив внимания на наличие бубонов в паху и черных пятен на теле. Стоит признать, что большинство иноземных медиков во время эпидемии показали себя не с лучшей стороны – и как специалисты, и как администраторы. Они сторонились чумных больных, избегая контакта с ними. Среди московских медиков немецкие специалисты составляли на тот момент подавляющее большинство: из 14 докторов русских было пять, среди 9 штаб-лекарей лишь один русский, из 23 лекарей – также один. Прожив десятилетия в России, они не умели и не хотели говорить по-русски, рассматривая свою службу исключительно с позиций личного обогащения.

Все эти факты подтвердил и А.Ф. Шафонский. Однако А.А. Риндер, а также главный доктор Павловской больницы Иоганн-Христиан Кулеман не согласились с этим заявлением, о чем письменно уведомили медицинское руководство Петербурга. Екатерина II приняла сторону А.А. Риндера и И.-Х. Кулемана. Тем не менее по распоряжению генерал-губернатора П.С. Салтыкова фабрика была закрыта, больные и умирающие отправлены в Николо-Угрешский монастырь. Многие рабочие разбежались, разнося по городу и пригородным деревням страх и чумную заразу. Время для проведения противоэпидемических мероприятий было безвозвратно упущено, и эпидемия стала приобретать небывалые масштабы. Теперь больные и умирающие люди выявлялись уже по всей территории Москвы. Нередко погибали целые семьи, а их дома грабили и сжигали. Жители города пытались скрывать заболевших родственников, а затем и сами погибали.

П.Д. Еропкин организовал полицейские обходы домов с целью выявления и регистрации больных и умерших. Создавались группы полицейских для вывоза и захоронения умерших за пределами города. Однако число погибших продолжало стремительно увеличиваться: в апреле было зарегистрировано 778 смертей, в мае – 878, в июне – 1099.

13 июня проездом в пункт своего нового назначения – Оренбургский гарнизон – в Москву приехал друг К.О. Ягельского лекарь Даниил Самойлович Самойлович (Сушковский). До этого Самойлович три года служил полковым лекарем в действующей армии, где получил большой опыт работы с больными моровой язвой. Убедившись, что в сложившейся крайне тяжелой ситуации его помощь необходима, Д.С.Самойлович получил разрешение губернатора не ехать в Оренбург и охотно включился в работу по борьбе с эпидемией в Москве.

Несмотря на молодой возраст – лекарю было всего 27 лет – Д.С.Самойлович проявил исключительные способности клинициста-исследователя. Он сделал несколько важных наблюдений: не все люди заражаются моровой язвой; заболевание может иметь различные клинические проявления; лица, перенесшие моровую язву, повторно не заражаются. Д.С. Самойлович доказал, что это заболевание передается при контакте с больным или его одеждой. Он полагал, что по воздуху зараза не распространяется, вследствие чего был приверженцем так называемой контагиозной теории и противником миазматической. Д.С. Самойлович был убежден, что в основе успеха ликвидации эпидемии лежит строгая изоляция от здоровых людей больных и умирающих, а также тех, кто имел какой-либо контакт с заболевшими.

Вклад отечественных медицинских специалистов в изучение проблемы чумы

Длительное и систематическое наблюдение за многочисленными больными позволило Д.С.Самойловичу выделить чуму в четкую самостоятельную нозологическую форму болезни, описать разнообразную клиническую картину течения заболевания, более точно определить ее инкубационный период. После отъезда в Европу (1775) он издал свой четырехтомный классический труд по чуме. Д.С.Самойлович был избран членом 12 европейских академий, вошел в историю как выдающийся врач и ученый, признанный основоположник отечественной эпидемиологии.

По распоряжению Правительствующего сената при монастырях были организованы временные чумные больницы, где осуществлялся уход за больными, симптоматическое лечение, а также вскрытие бубонов, карбункулов. Жителям рекомендовалось не покидать свои дома, свести к минимуму контакты друг с другом. Все покупки в торговых лавках проводились через решетки, вырезанные в закрытых дверях. Прежде чем передать кому-либо деньги, их погружали в уксус. Предметы, которые не могли быть погружены в жидкость, передавались через пламя огня или дым.

Сначала Д.С.Самойлович работал в Николо-Угрешском монастыре, в котором заразился, но перенес чуму в легкой форме. В конце июля он возглавил чумную больницу Симонова монастыря, где находились около тысячи больных и куда ежедневно привозили до ста новых заболевших и умирающих. В сентябре Самойлович возглавил больницу при Даниловском монастыре. Там размещались около 1600 выздоравливающих больных после вскрытия бубонов и карбункулов. С разрешения губернатора Д.С.Самойлович привлек к работе в качестве санитаров 80 человек, которые уже перенесли это заболевание и не опасались повторного заражения.

На фоне происходящего вся общественная жизнь в городе была парализована. Закрылся императорский Московский университет. Прекратили свою деятельность фабрики, мастерские, лавки, трактиры. Дома умерших непрерывно горели. На кострах сжигали одежду, утварь.

В сентябре эпидемия чумы достигла своего апогея: за месяц погибли 21 401 человек (в августе – 7 268, в октябре – 17 561, в ноябре – 5 835, в декабре – 805). Москву охватила паника. Толпы людей спешно покидали город. Губернатор П.С. Салтыков уехал в свое подмосковное имение Марфино. Вслед за ним город покинуло чиновничество, дворянство.

Доведенные до отчаяния жители Москвы 11 сентября подняли бунт. Толпа хлынула в Кремль, где крушила все, что попадется под руку. Громили дома, избивали полицейских, солдат, врачей (при этом пострадал и А.Ф. Шафонский). Был убит архиепископ Московский Амвросий. Генерал-поручик в отставке П.Д. Еропкин, видя, что город гибнет от безумия, взял на себя полномочия власти и стал наводить порядок. Выкатили пушки, после выстрелов по толпе шрапнелью народ разбежался.

11 октября вышел запоздалый Указ Екатерины II по учреждению Комиссии для предохранения и врачевания от моровой заразительной язвы под председательством генерал-поручика и сенатора П.Д.Еропкина с включением в ее состав докторов А.Ф. Шафонского, К.О. Ягельского, лекаря Д.С.Самойловича, представителей церкви, московского мещанства. В ведении Комиссии находились все медицинские работники города, аптеки, госпиталь, временные чумные больницы и бараки, противочумные охранительные дома. Комиссия ежедневно осуществляла анализ оперативной информации, принимала необходимые меры по ликвидации эпидемии, устранению неблагоприятных последствий и информировала об этом Правительствующий сенат.

17 ноября Д.С.Самойлович был назначен штаб-лекарем московских департаментов Сената, то есть организатором всех противоэпидемических и лечебных мероприятий в городе. Граф Г.Г.Орлов вернулся в Петербург и доложил императрице о завершении своей миссии. С начала 1772 г. наметился постепенный спад эпидемии, однако случаи заболевания чумой отмечались до 1775 г.

Филипп Палеев, Геннадий Оноприенко, Антон Молочков

Было время, процветала

В мире наша сторона:

В воскресение бывала

Церковь божия полна;

Наших деток в шумной школе

И сверкали в светлом поле

Серп и быстрая коса.

Ныне церковь опустела;

Школа глухо заперта;

Нива праздно перезрела;

Роща темная пуста;

И селенье, как жилище

Тихо все. Одно кладбище

Не пустеет, не молчит…

А.С. Пушкин. Пир во время чумы

И, наверное, вовсе нелишне будет напомнить, что же происходило много лет тому назад…

Москва, 250 лет назад

Лежащее по Троицкой дороге государево село Пушкино от того только заразилось и почти все померло, — что один мужик из Рогожской ямской слободы после умерших привез туда жене своей кокошник…

…250 лет назад у нас разразилась трагедия.

В Москву пришла чума. Или моровая язва, как ее тогда называли.

Но обо всем по порядку.

Вот как раз в июле чума пришла и в наше Пушкино: а все из-за злосчастного кокошника, подарка, что некий селянин привез своей жене из Москвы…

Эпидемия набирала силу.

О, вот эта личность нам тоже хорошо знакома.

Подведем некоторые итоги.

Первым выявленным больным был китаец…

…Через сто пятьдесят лет, в 1921 г., моровое поветрие разгулялось в славном городе Владивосток.

Вот как описывает тогдашнюю напасть современный исследователь, один из ведущих специалистов в области эпидемиологических заболеваний, полковник и кандидат наук М.В. Супотницкий.

Во время восьмой и девятой недели болезнь все-таки пошла на убыль. Число умерших составило 32 человека, подобрано 28 трупов. Пятого июня был отмечен якобы последний летальный исход.

Но к двадцать второй неделе количество случаев чумы вдруг снова возросло. Опасались, что дотянувшаяся до октября, т.е. до холодного времени года, эпидемия может вновь разгореться. Но двадцать третья неделя (11-17 сентября) оказалась последней: после 15 сентября 1921 г. случаев болезни зарегистрировано не было.

К первому ноября чума окончилась…

Вот фрагмент оттуда.

…«В 1921 г. во Владивостоке случилась самая крупная в России XX в. эпидемия чумы, занесенной из Китая… По утрам, выходя из своих домов, мы наталкивались на трупы, подброшенные к воротам и палисадникам, – жатва чумы за ночь. По ночам родственники умерших выволакивают мертвецов на улицу и бросают подальше от своих домов. Иногда мертвецов упаковывают в высокие плетеные корзины или заталкивают в большие мешки. Своеобразные посылки Черной Смерти, на которые наталкиваешься на углах улиц, у ворот, у решеток скверов. За трупами приезжает мокрый от сулемы грузовик. Отчаянно ревя, он стремительно несется по улице, и та, отбрасывая к тротуарам извозчиков и автомобили, замирает на секунду, давая ему дорогу. А на нем – стоя, держась за руки – покачиваются люди в белых масках с круглыми черными глазницами стекол, в серых, пропитанных сулемой, брезентовых одеяниях. В руках у этих людей длинные, тонкие багры, похожие на копья. Ими они поднимают и кладут на грузовик трупы чумных. Горожане издали наблюдают за работой страшных людей, вспоминая в детстве слышанные рассказы о том, как черти волокут в ад грешников.

И, конечно же, Несмелов не забыл своего хорошего приятеля, поэта Асеева.

Потом их пути разошлись: Николай Асеев стал известным советским поэтом, Арсений Несмелов был не менее известен в кругах белоэмиграции и погиб в советском лагере как изменник родины…

Эпидемия – это как?

Чума — в самом широком смысле этого слова — никуда с повестки не уходит…

Боролись же с эпидемией следующим образом.

…Еще в начале февраля 1921 г. по инициативе Отдела народного здоровья Приморского областного земства созвали заседание Областной санитарно-исполнительной комиссии. Признали необходимым немедленно приступить к подготовительным работам по борьбе с болезнью и ходатайствовать об объявление области угрожаемой по чуме, – такой приказ был издан на следующий день. Областную комиссию возглавил доктор П.П. Попов, боровшийся с легочной чумой еще в Харбине в 1910 г. (Заметим, ни один из приглашенных известных в те годы специалистов по чуме во Владивосток не приехал!).

Изначально не все было благополучно с карантинной стражей.

Во время чумы китайцы никак не шли на сотрудничество с властью; более сознательно вели себя корейцы. Но самыми последовательными были японские интервенты: поддерживали введенный режим, делились дезинфицирующими средствами, даже выделили необходимое оружие. (Правда, у японцев был и другой, далеко идущий интерес — научный, военно-прикладной. Уже тогда их медики изучали свойства чумной палочки, ее живучесть в разных средах, эффективность средств защиты…). Что характерно, японская противочумная сыворотка эффекта не имела.

Эпидемия – это что.

Включив телевизоры, увидели бегущих в ужасе людей в респираторах, замелькали цифры сотен погибших… Дешевеет нефть, рушатся акции туристических и сельскохозяйственных компаний, люди ждут конца света…

Не менее очевидны последствия глобализации с возрастанием миграционных потоков, ростом объёмов, скоростей и возможностей перемещения по планете; все это – прямые предпосылки для переноса инфекций. Тут, кроме больных людей, опасность исходит и от самих транспортных средств, перевозимых продуктов питания, животных и растений.

Серьезные выводы сделаны в результате анализа эпидемий, так сказать, в историческом аспекте (М.В. Супотницкий, Н.С. Супотницкая. Очерки истории чумы. М., 2006).

Или вот такое, скажем, неординарное наблюдение.

Моровые поветрия, эпидемии в Европе поспособствовали появлению привычки к пьянству. Дистиллированные спиртные напитки, впервые разработанные итальянцами в XII в., вдруг стали необыкновенно популярными, ибо считались предупредительным средством против чумы. Разумеется, это было не так, но все же употребление спиртного снижало всеобщий страх перед эпидемией…

Еще одно, весьма важное обобщение.

И со всем этим приходится считаться.

Чума 1770-1771 гг. в Москве

Одна из выдающихся заслуг Григория Орлова перед Отечеством и русской историей — избавление Москвы от чумы. Именно благодаря его мерам чума была остановлена и не допущена в столицу. Но сначала опишем события в Москве, приведшие к вмешательству князя Г.Г. Орлова.

Шел 1770 г., Россия вела войну с Турцией, поэтому основные военные силы были направлены на фронт. В городах оставался только небольшой гарнизон, отвечавший за порядок. Именно это обстоятельство и привело к тому, что в Москве под влиянием страшной болезни вспыхнул бунт. Чуму на своих штыках принесли в Россию как раз солдаты, участвовавшие в войне: она повстречалась им в Молдавии. В России тогда не знали, что это за болезнь и как от нее уберечься, поэтому чума очень быстро распространилась по Украине, Брянской, Тверской областям и перешла на Москву. Поначалу градоначальники не придавали особого значения болезни: были приняты обычные в таких случаях меры, да и то только наполовину Москва была окружена заставами, на которых осматривали всех въезжающих, но болезнь все равно проникла в город — через раненых солдат. Первые признаки чумы появились в первопрестольной 17 декабря 1770 г. в малом госпитале на Введенских горах. Главный врач этого госпиталя А.Ф. Шафонский сообщил обер-полицмейстеру Москвы Н.И. Бахметеву и главнокомандующему графу П.С. Салтыкову, что в этот день в госпитале от чумы умерло 14 человек и еще двое имеют все признаки болезни. В донесениях императрице того времени видно, что московские чиновники не придавали значения распространявшейся заразе и не принимали должных мер еще тогда, когда продвижение чумы можно было остановить.

1) Москва была объявлена зоной карантина; всех, кто въезжал и выезжал из нее, досматривали на предмет болезни;

2) посещение города без разрешения главнокомандующего запрещалось, город хотели закрыть, но на практике осуществить это оказалось невозможно;

3) продукты, которые доставлялись в Москву из других мест и областей, свозились в определенные места в 50 км от Москвы, а жители города должны были приходить в установленные дни и часы и покупать необходимое под надзором полиции;

4) в этих импровизированных торговых местах разводили костры и ставили бочки с уксусом, в который надо было обмакивать деньги. Полиция же наблюдала, чтобы люди не дотрагивались друг до друга;

5) московские, владимирские, переяславские, тверские и крутицкие священники с амвона обязывались читать проповеди о чуме и о том, как ее избежать;

6) для столицы на расстоянии 750 км от зачумленной Москвы на Тихвинской, Старорусской, Новгородской и Смоленской дорогах выставлялись карантины. Всех едущих осматривали, окуривали, а вещи, письма, деньги протирались уксусом;

7) все полки были приведены в состояние боевой готовности, чтобы в случае бунта подавить его.

В Москву же для решения проблемы сначала были отправлены два представителя от императрицы — генерал-поручик граф Брюс и генерал-поручик, сенатор П.Д. Еропкин. Последний обладал большими полномочиями. Он был готов искоренить мор, но здесь сенатор столкнулся с трудностями, преодолеть которые ему было не под силу. Трудности эти были морального плана или, лучше сказать, национального. Приехав в Москву Еропкин очень энергично приступил к делу — он делал все от него зависящее, чтобы исключить общение больных и здоровых, чтобы каждый заболевший попал в больницу, чтобы вещи чумных отбирались и сжигались немедленно, но генерал-поручик столкнулся с невежеством и тупым упорством русского человека, не привыкшего выполнять всякие постановления и распоряжения начальства. Титаническим усилиям городского правительства и врачей по искоренению язвы никто не собирался помогать, даже наоборот, а те, кто вызывался помогать, больше вредили и разворовывали. Здесь во все красе показалась отсталость русского народа, только начинавшего приобщаться к достижениям цивилизации: москвичи не страшились чумы, считая ее наказанием божьим, посланным за грехи, они боялись врачей, лазаретов и карантинов, которые, по мнению народа, были детищем дьявола. Жители не говорили о больных родственниках или знакомых специальным людям, назначенным Еропкиным, не отдавали их вещей для уничтожения. Многие в ужасе убегали из домов с заразой, тем самым только ухудшая ситуацию — поймать таких беглецов было очень трудно: они разбегались не только по окраинам Москвы, но и по деревням. Другие тайком выбрасывали из домов трупы прямо на улицу, чтобы их самих не досматривали. В Москве пышным цветом расцвели мародерство, грабежи, разбой.

Все попытки справиться с ситуацией были безрезультатны: добровольцы, помогающие властям, сами заболевали и умирали, поэтому москвичи наотрез отказывались соблюдать карантинные меры.

Екатерина отпустила престарелого генерала, но не простила ему этого бегства, тем более что в его отсутствие в Москве произошел чумной бунт, после которого на спасение города был отправлен Григорий Орлов. В Москве уже не было никакой власти, только нижние чины полиции и военного гарнизона старались сохранить порядок. Люди были доведены до отчаяния, назревало нечто ужасное. Кровавая страница этого бунта связана с убийством архиерея московского Амвросия Зертис-Каменского.

Он занял эту должность в 1767 г. после смерти митрополита Тимофея, почитаемого москвичами. Нового архиерея невзлюбили сразу, потому что он принялся менять порядки и, как бы мы сейчас это назвали, бороться с коррупцией и взяточничеством. Амвросий был человеком энергичным, жестким, любившим соблюдать букву закона. Он решил, что в московской епархии все должно быть так, как предписано установлениями. В то время белое духовенство, то есть самые низшие церковные чины, были бедны и жили тяжело, поэтому они искали средства к существованию в обход церковных уставов, часто торгуя реликвиями и вымогая деньги у прихожан под видом богоугодных дел. Новый архиерей очень круто взялся за дело: священникам запрещалось жениться, если был не закончен богословский курс и не сдан экзамен, запрещалось меняться домами и переходить из одной церкви в другую; более того, он попросил Синод вернуть к жизни указ Петра Великого, в котором говорилось, что духовенство должно жить в церковных домах и не иметь никакой личной собственности. Тех, кто осмелились нарушить указ, заковывали в кандалы и лишали жалованья. Естественно, что такие меры не способствовали личной популярности архиерея. События, приведшие к его убийству, начались еще с самого начала эпидемии чумы.

Чудов монастырь был разграблен, утварь и мебель сломана и разбита. В погребе стояли бочки с вином купца Птицына — началось пьянство, продолжавшееся до следующего дня. 16 сентября бунтовщики узнали, что архиерей в Донском монастыре, и 300 человек двинулись туда. Конец этой истории печален: Амвросий пытался бежать, Еропкин даже карету ему прислал, но было поздно — народ уже сломал ворота и пробрался в покои. Архиерей укрылся в большой церкви и хотел спрятаться за иконостасом, но был обречен: толпа нашла его там. Архиерея вытащили из церкви и забили до смерти кольями, при этом сильно изуродовав и лицо, и тело.

Тем временем генерал-поручик Еропкин собирал по крупицам полицейских и солдат и послал гонца к фельдмаршалу Салтыкову с известием о бунте. В Москве находилось только 30 человек военных, а остальные были переведены в деревни подальше от чумы. Немного раньше в Москву из Петербурга пришли гвардейские части. Итого у Еропкина оказалось в распоряжении 130 человек против нескольких тысяч обезумевших горожан. Правда, у военных были пушки. Армия направилась в Кремль, где ее забросали камнями. Сначала пытались решить дело мирным путем, но все парламентеры были избиты. Тогда генерал-поручик велел открыть стрельбу: несколько сот человек погибли, 250 арестованы, другие спаслись бегством. Сам же Еропкин был дважды ранен, да и силы его закончились — он свалился с лихорадкой.

Появление Орлова в Москве не могло не привести к кадровым перестановкам: фельдмаршала Салтыкова уволили ото всех должностей, припомнив отъезд из карантинной Москвы, и князь Орлов сделался единственным полновластным хозяином первопрестольной. Представившимися ему полномочиями Орлов воспользовался с умом. Когда князь приехал в Москву, то у него, по собственному его выражению, волосы встали дыбом. В то время в Москве было 12 538 домов, в половине домов болели моровой язвой, а в 3000 домов умерли все жильцы.

30 сентября Орлов собрал заседание Сената и огласил программу действий:

1) всех мастеровых и ремесленников, еще оставшихся в Москве, обеспечить продовольствием и жильем, чтобы они могли выполнять свою работу, а не шататься без толку по улицам;

2) обеспечить поставки уксуса в количестве, необходимом для горожан и больниц;

3) похоронным командам и могильщикам вместо прежних 6 копеек в день платить за службу 8 копеек.

Эти меры показали горожанам, что Орлов всерьез взялся за дело. Его расторопность, хладнокровие и уверенность в положительном исходе операции постепенно передалась и остальным чиновникам. Несмотря на опасность, Григорий Григорьевич Орлов целыми днями разъезжал по Москве, вникал во все тонкости дела, навещал госпитали… Первой необходимостью была борьба с мародерами, которые заходили в дома, где люди умерли от чумы и, несмотря на строжайший запрет, воровали вещи. Здесь князь церемониться не стал. 12 октября он издал распоряжение, в котором предупредил, что те, кто будут замечены в этом богопротивном деле, будут немедленно казнены на том месте, где их найдут. Спустя несколько дней после этого распоряжения произошел вот какой случай: пришел рапорт из полицмейстерской канцелярии, в котором сообщалось, что шайка из 9 человек, в основном беглые солдаты, ограбили три дома. Канцелярия настаивала на повешении мародеров, но московский Сенат все же решил помиловать их, потому что их преступление было совершено до того, как был издан указ. В качестве наказания их отправили в похоронную команду для чумных. После этого указа мародерства в Москве стало меньше, а потом оно и вовсе сошло на нет. Также фаворит императрицы заметил, что погребение трупов проходит с нарушением карантина: их родственники и друзья сидят в одной повозке с ними, что тоже способствует заражению. Тогда было объявлено, что таких людей ждут принудительные работы: мужчины будут копать могилы, а женщины — ухаживать за больными в госпиталях.

Полномочный представитель императрицы не скупился на расходы: всем врачам, принимавшим участие в ликвидации эпидемии, он положил двойное желание и плюс к этому ежемесячное содержание и обещание, что если доктор заразится чумой и умрет, то его семье будет выплачиваться пенсия; крепостным, состоявшим при больницах, он обещал вольность. Орлов прекрасно знал психологию русского человека, который боится ходить в больницы, поэтому было разрешено лечение на дому, а тем, кто выписывался из больниц, давал компенсацию от 5 до 10 рублей.

Следующим шагом Орлова стало попечение о детях, ставших сиротами после чумы. Орлов учредил особый приют, главой которого поставил вице-президента Мануфактур-коллегии Сукина. Приют располагался в здании этого ведомства, но выяснилось, что число детей, оставшихся без родителей, гораздо больше, чем то, которое мог вместить этот дом. Тогда под приют был отведен строящийся для развлечений дом француза Лиона. На попытки протеста аристократов было заявлено, что пока обстановка критическая, дети тут поживут, а потом здание вернется в полное распоряжение общества, строящего его. Этот указ ставленника Екатерины вызвал противодействие, но в конце концов Опекунский совет Москвы пошел на то, чтобы принимать этих детей-сирот в Воспитательный дом, где чумы не было, благодаря тому что с самого начала это учреждение было оцеплено и никто туда не мог проникнуть.

Орлова очень беспокоило, что много людей без дела слоняются по городу, являясь потенциальными разносчиками заразы. Орлов рассудил здраво: надо дать людям возможность заработать и сделать полезное дело одновременно. 25 октября он издает новый указ, призванный бороться с безработицей. В нем говорилось, чтобы «доставить и этим людям благозаслуженное пропитание и истребить праздность, всяких зол виновницу, для этого надобно:

1) окружающий Москву Камер-коллежский вал увеличить, углубляя его ров, и к этой работе призываются все охочие люди из московских жителей;

2) платеж за работу будет производиться поденный — мущине по 15, а женщине по 10 копеек на день;

3) кто придет со своим инструментом, тому прибавляется по 3 копейки на день;

С этого момента эпидемия начала идти на спад. Последнее, что сделал Орлов, — внес предложение о том, чтобы дать жителям Москвы и окрестностей больше воды и пищи.

Для этого надо было вырыть каналы от реки Неглинной до болот и других речек, чтобы наполнить ее водой и рыбой. Также было решено ремонтировать Тульскую, Калужскую, Коломенскую и другие большие дороги. Князь стремился очистить первопрестольную от мусора, гнили, грязи, помогавших распространению заразы, и бродячих собак — переносчиков болезни.

Все вышеописанные меры привели к тому, что чума отступила. За месяц с небольшим Орлову удалось сделать то, что до него не удавалось сделать целый год. 14 ноября был издан императорский указ о том, что с 1 декабря можно открыть все публичные места, а 17 ноября Орлова уже вновь отозвали в Петербург. Главнокомандующим Москвы стал князь М.Н. Волконский, вернувшийся из Польши. Генерал-поручику П.Д. Еропкину был пожалован орден Андрея Первозванного и выписана премия в размере 20 тысяч рублей. После этого он сразу же подал в отставку. 25 ноября в столице и в Москве уже служили молебны о прекращении чумы. К сожалению, награда не нашла еще одного героя тех событий — обер-полицмейстера Н.И. Бахметева. Новый главнокомандующий решил избавиться от всех людей Салтыкова, невзирая на их заслуги. Он несправедливо обвинил Бахметева в бездействии и некомпетентности, из-за чего того и уволили.

Чума была остановлена, но последствия ее еще долго давали о себе знать. С апреля 1771 до конца февраля 1772 г. в лазаретах лечилось 12 565 человек. Жертвы же исчисляются тысячами. Именно вспышке чумы в Москве мы обязаны правилом, которое мы воспринимаем как само собой разумеющееся, — расположение кладбища за чертой города. С того времени стали отводить огромные пустыри за городом для захоронения людей.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.

← Мориа

Моровая язва и другие болезни евреев Иллюстрированная полная популярная Библейская Энциклопедия

Морской орел →

Словник: Маадай — Смоковница. Источник: вып. III: М — Смо, с. 45—46 ( РГБ )

Моровая язва и другие болезни евреев. В свящ. книгах Ветх. и Нов. Завета упоминаются следующие болезни: чахлость или чахотка (Лев. XXVI, 16, Втор. XXVIII, 22), горячка, лихорадка, воспаление, проказа, почечуй, короста, чесотка, сумасшествие, слепота, оцепенение сердца (Лев. XXVI, 16, 25, Втор. XXVIII, 22, 27, 28, XXXII, 24). Кроме сих упоминаются: боль в животе (Деян. XXVIII, 8), бешенство или безумие (Зах. XII, 4), язва, жгучий ветер (Авв. III, 5), наросты (I Цар. V, 6–9), течение семени (III Цар. III, 29), сухорукость (Мф. XII, 10), проказа (Числ. XII, 10), моровая язва (III Цар. VIII, 37), паралич или расслабление членов (III Цар. XIII, 37, Иоан. V, 3–5), солнечный удар (IV Цар. IV, 18–20), водянка (Лук. XIV, 2), кровотечение (Мф. IX, 20), рак (II Тим. II, 17), язвы или гноящиеся раны (Ис. I, 6), косноязычие (Мар. VII, 32), хромота (II Цар. IV, 4), глухота (Мар. VII, 32), слепота (Лев. XIX, 4) и некоторые другие. Были еще болезни чрезвычайные и неизлечимые, против которых всякое врачевство было безуспешно, как, напр., проказа Иова (Иов. II, 7), долговременное расслабление (Иоан. V, 5), природная слепота от рождения (Иоан. IX, 1), болезнь Иорама с выпадением из его утробы внутренностей (II Пар. XXI, 12–15), душевная болезнь Саула (I Цар. XVI, 14–16), безумие Навуходоносора (Дан. IV, 13, V, 18), изъедение червями внутренностей у Антиоха (II Мак. IX, 9) и Ирода Агриппы (Деян. XII, 23). Особенного рода больные были бесноватые (см. Бесноватый). Господь Иисус Христос во время Своей земной жизни исцелял людей, одержимых неизлечимыми болезнями, во мгновение ока, одним Своим Божественным словом, или прикосновением руки, или даже чрез прикосновение к Его одежде и воскрешал мертвых. Исцеляя Сам, Он даровал ту же самую силу и власть и апостолам: врачевать всякую болезнь и всякую немощь (Мф. XI, 1). О свойствах большей части болезней, к сожалению, можно сказать очень немного вследствие краткости, с каковой они обозначаются в Свящ. Писании. Тем не менее небезосновательно думать, что преобладающими эпидемическими болезнями в Палестине с древнейших времен остаются те же самые, которым еще доселе подвержена эта страна. Их можно разделить на следующие четыре класса:

I) Чума — моровое поветрие, так называемая европейцами восточная чума. Эта ужасная смертельная болезнь во все века была страшным бичом Палестины, равно как и всего Востока. Кроме оной, Палестине свойственны и другие менее злокачественные эпидемии, легко зарождающиеся частью вследствие скученности и нечистоты в еврейских домах, а частью вследствие бедности и скудости их содержания.

II) Дезинтерия (кровавый понос, или болезнь внутренностей). Означенная болезнь хотя и не часто указывается в Свящ. Писании, но, по-видимому, была очень распространена в Палестине — Иорам был подвержен ей в самой острой форме (II Пар. XXI, 15), и доселе жители Палестины часто страдают от мучительных припадков дезинтерии, частью вследствие влияния климата, а частью от неумеренного употребления плодов и невареных зеленых овощей.

III) Офталмия, или глазная болезнь. Распространенность этой болезни в Египте, где большая часть населения страдает от нее или и совсем слепнет, известна каждому путешественнику по Египту. В Палестине также значительное число народонаселения подвержено глазным болезням, и на основании библейских указаний мы можем думать, что она была также распространена и в древности. Слепые часто упоминаются в свящ. книгах В. и Н. Завета, и гуманные меры, предписанные законом Моисеевым относительно обращения с этим классом несчастных, дают основание думать, что численность их в среде еврейского народа была значительна (Лев. XIX, 14, Втор. XXVII, 18).

IV) Накожные, или наружные болезни. Означенные болезни в различных своих видах хотя и не совсем часто упоминаются в Свящ. Писании, но всегда были довольно распространены в Палестине даже и до настоящего времени. Самой ужасной из числа их была и есть проказа, относительно которой в Моисеевом законодательстве содержатся строжайшие предписания и указания подробнейших мер (см. Проказа). Есть некоторые местности на Востоке, как, напр., Алеппо и Аинтаб, страдающие от особенных накожных болезней, быть может, вследствие недоброкачественности воды, но в Палестине встречаются только те из них, которые вообще распространены на Востоке.