Картина чума в риме

Со временем, чтобы обезопасить себя от заражения, врачи стали надевать специально сшитые длинные халаты, на руки натягивали перчатки, на лицо – специальные маски с длиннющим клювом, в котором находились благовонные растения и корешки. К рукам их были привязаны на шнурках тарелки с дымившимися благовониями. Иногда это помогало, но сами они становились похожи на каких-то чудовищных птиц, несущих несчастье. Их вид был столь ужасающ, что при их появлении люди разбегались и прятались. Количество жертв увеличивалось. На городских кладбищах не хватало могил, и тогда власти приняли решение закапывать всех умерших за городом, сваливая трупы в одну братскую могилу. И за короткое время таких братских могил появилось несколько десятков. В течение шести месяцев вымерла почти половина населения Флоренции. Целые кварталы в городе стояли безжизненными, а в опустевших домах разгуливал ветер. Вскоре даже воры и мародеры стали опасаться входить в помещения, откуда выносили чумных больных. В Парме поэт Петрарка оплакивал кончину своего друга, вся семья которого в течение трех дней ушла из жизни.

Дж. Боккаччо Декамерон. Предисловие к книге I.

Итак, скажу, что со времени благотворного вочеловечения сына божия минуло 1348 лет, когда славную Флоренцию, прекраснейший изо всех итальянских городов, постигла смертоносная чума, которая, под влиянием ли небесных светил, или по нашим грехам посланная праведным гневом божиим на смертных, за несколько лет перед тем открылась в областях востока и, лишив их бесчисленного количества жителей, безостановочно подвигаясь с места на место, дошла, разрастаясь плачевно, и до запада. Не помогали против нее ни мудрость, ни предусмотрительность человека, в силу которых город был очищен от нечистот людьми, нарочно для того назначенными, запрещено ввозить больных, издано множество наставлений о сохранении здоровья. Не помогали и умиленные моления, не однажды повторявшиеся, устроенные благочестивыми людьми, в процессиях или другим способом. Приблизительно к началу весны означенного года болезнь начала проявлять свое плачевное действие страшным и чудным образом. Не так, как на востоке, где кровотечение из носа было явным знамением неминуемой смерти, – здесь в начале болезни у мужчин и женщин показывались в пахах или подмышками какие-то опухоли, разраставшиеся до величины обыкновенного яблока или яйца, одни более, другие менее; народ называл их gavoccioli (чумными бубонами); в короткое время эта смертельная опухоль распространялась от указанных частей тела безразлично и на другие, а затем признак указанного недуга изменялся в черные и багровые пятна, появлявшиеся у многих на руках и бедрах и на всех частях тела, у иных большие и редкие, у других мелкие и частые. И как опухоль являлась вначале, да и позднее оставалась вернейшим признаком близкой смерти, таковым были пятна, у кого они выступали. Казалось, против этих болезней не помогали и не приносили пользы ни совет врача, ни сила какого бы то ни было лекарства: таково ли было свойство болезни, или невежество врачующих (которых, за вычетом ученых медиков, явилось множество, мужчин и женщин, не имевших никакого понятия о медицине) не открыло ее причин, а потому не находило подобающих средств, – только немногие выздоравливали и почти все умирали на третий день после появления указанных признаков, одни скорее, другие позже, – большинство без лихорадочных или других явлений. Развитие этой чумы было тем сильнее, что от больных, через общение с здоровыми, она переходила на последних, совсем так, как огонь охватывает сухие или жирные предметы, когда они близко к нему подвинуты. И еще большее зло было в том, что не только беседа или общение с больными переносило на здоровых недуг и причину общей смерти, но, казалось, одно прикосновение к одежде или другой вещи, которой касался или пользовался больной, передавало болезнь дотрогивавшемуся. Дивным покажется, что я теперь скажу, и если б того не видели многие и я своими глазами, я не решился бы тому поверить, не то что написать, хотя бы и слышал о том от человека, заслуживающего доверия. Скажу, что таково было свойство этой заразы при передаче ее от одного к другому, что она приставала не только от человека к человеку, но часто видали и нечто большее: что вещь, принадлежавшая больному или умершему от такой болезни, если к ней прикасалось живое существо не человеческой породы, не только заражала его недугом, но и убивала в непродолжительное время. В этом, как сказано выше, я убедился собственными глазами, между прочим, однажды на таком примере: лохмотья бедняка, умершего от такой болезни, были выброшены на улицу; две свиньи, набредя на них, по своему обычаю, долго теребили их рылом, потом зубами, мотая их со стороны в сторону, и по прошествии короткого времени, закружившись немного, точно поев отравы, упали мертвые на злополучные тряпки.

Такие происшествия и многие другие, подобные им и более ужасные, порождали разные страхи и фантазии в тех, которые, оставшись в живых, почти все стремились к одной, жестокой цели; избегать больных и удаляться от общения с ними и их вещами; так поступая, воображали сохранить себе здоровье. Некоторые полагали, что умеренная жизнь и воздержание от всех излишеств сильно помогают борьбе со злом; собравшись кружками, они жили, отделившись от других, укрываясь и запираясь в домах, где не было больных и им самим было удобнее; употребляя с большой умеренностью изысканнейшую пищу и лучшие вина, избегая всякого излишества, не дозволяя кому бы то ни было говорить с собою и не желая знать вестей извне – о смерти или больных, – они проводили время среди музыки и удовольствий, какие только могли себе доставить. Другие, увлеченные противоположным мнением, утверждали, что много пить и наслаждаться, бродить с песнями и шутками, удовлетворять, по возможности, всякому желанию, смеяться и издеваться над всем, что приключается – вот вернейшее лекарство против недуга. И как говорили, так, по мере сил, приводили и в исполнение, днем и ночью странствуя из одной таверны в другую, выпивая без удержу и меры, чаще всего устраивая это в чужих домах, лишь бы прослышали, что там есть нечто им по вкусу и в удовольствие. Делать это было им легко, ибо все предоставили и себя и свое имущество на произвол, точно им больше не жить; оттого большая часть домов стала общим достоянием, и посторонний человек, если вступал в них, пользовался ими так же, как пользовался бы хозяин. И эти люди, при их скотских стремлениях, всегда, по возможности, избегали больных. При таком удрученном и бедственном состоянии нашего города почтенный авторитет как божеских, так и человеческих законов почти упал и исчез, потому что их служители и исполнители, как и другие, либо умерли, либо хворали, либо у них осталось так мало служилого люда, что они не могли отправлять никакой обязанности; почему всякому позволено было делать все, что заблагорассудится.

Многие иные держались среднего пути между двумя, указанными выше: не ограничивая себя в пище, как первые, не выходя из границ в питье и других излишествах, как вторые, они пользовались всем этим в меру и согласно потребностям, не запирались, а гуляли, держа в руках кто цветы, кто пахучие травы, кто какое другое душистое вещество, которое часто обоняли, полагая полезным освежать мозг такими ароматами, – ибо воздух казался зараженным и зловонным от запаха трупов, больных и лекарств. Иные были более сурового, хотя, быть может, более верного мнения, говоря, что против зараз нет лучшего средства, как бегство перед ними. Руководясь этим убеждением, не заботясь ни о чем, кроме себя, множество мужчин и женщин покинули родной город, свои дома и жилья, родственников и имущества и направились за город, в чужие или свои поместья, как будто гнев божий, каравший неправедных людей этой чумой, не взыщет их, где бы они ни были, а намеренно обрушится на оставшихся в стенах города, точно они полагали, что никому не остаться там в живых и настал его последний час.

Хотя из этих людей, питавших столь различные мнения, и не все умирали, но не все и спасались; напротив, из каждой группы заболевали многие и повсюду, и как сами они, пока были здоровы, давали в том пример другим здоровым, они изнемогали, почти совсем покинутые. Не станем говорить о том, что один горожанин избегал другого, что сосед почти не заботился о соседе, родственники посещали друг друга редко, или никогда, или виделись издали: бедствие воспитало в сердцах мужчин и женщин такой ужас, что брат покидал брата, дядя племянника, сестра брата и нередко жена мужа; более того и невероятнее: отцы и матери избегали навещать своих детей и ходить за ними, как будто то были не их дети. По этой причине мужчинам и женщинам, которые заболевали, а их количества не исчислить, не оставалось другой помощи, кроме милосердия друзей (таковых было немного), или корыстолюбия слуг, привлеченных большим, не по мере жалованьем; да и тех становилось не много, и были то мужчины и женщины грубого нрава, не привычные к такого рода уходу, ничего другого не умевшие делать, как подавать больным, что требовалось, да присмотреть, когда они кончались; отбывая такую службу, они часто вместе с заработком теряли и жизнь. Из того, что больные бывали покинуты соседями, родными и друзьями, а слуг было мало, развилась привычка, дотоле неслыханная, что дамы красивые, родовитые, заболевая, не стеснялись услугами мужчины, каков бы он ни был, молодой или нет, без стыда обнажая перед ним всякую часть тела, как бы то сделали при женщине, лишь бы того потребовала болезнь – что, быть может, стало впоследствии причиной меньшего целомудрия в тех из них, которые исцелялись от недуга. Умирали, кроме того, многие, которые, быть может, и выжили бы, если б им подана была помощь. От всего этого и от недостаточности ухода за больными, и от силы заразы, число умиравших в городе днем и ночью было столь велико, что страшно было слышать о том, не только что видеть. Оттого, как бы по необходимости, развились среди горожан, оставшихся в живых, некоторые Привычки, противоположные прежним. Было в обычае (как то видим и теперь), что родственницы и соседки собирались в дому покойника и здесь плакали вместе с теми, которые были ему особенно близки; с другой стороны, у дома покойника сходились его родственники, соседи и многие другие горожане и духовенство, смотря по состоянию усопшего, и сверстники несли его тело на своих плечах, в погребальном шествии со свечами и пением, в церковь, избранную им еще при жизни. Когда сила чумы стала расти, все это было заброшено совсем или по большей части, а на место прежних явились новые порядки. Не только умирали без сходбища многих жен, но много было и таких, которые кончались без свидетелей, и лишь очень немногим доставались в удел умильные сетования и горькие слезы родных; вместо того, наоборот, в ходу были смех и шутки и общее веселье: обычай, отлично усвоенный, в видах здоровья, женщинами, отложившими большею частью свойственное им чувство сострадания. Мало было таких, тело которых провожали
бы до церкви более десяти или двенадцати соседей; и то не почтенные, уважаемые граждане, а род могильщиков из простонародья, называвших себя беккинами и получавших плату за свои услуги: они являлись при гробе и несли его торопливо и не в ту церковь, которую усопший выбрал до смерти, а чаще в ближайшую, несли при немногих свечах или и вовсе без них, за четырьмя или шестью клириками, которые, не беспокоя себя слишком долгой или торжественной службой, с помощью указанных беккинов, клали тело в первую попавшуюся незанятую могилу. Мелкий люд, а может быть и большая часть среднего сословия представляли гораздо более плачевное зрелище: надежда либо нищета побуждали их чаще всего не покидать своих домов и соседства; заболевая ежедневно тысячами, не получая ни ухода, ни помощи ни в чем, они умирали почти без изъятия. Многие кончались днем или ночью на улице; иные, хотя и умирали в домах, давали о том знать соседям не иначе, как запахом своих разлагавшихся тел. И теми и другими умиравшими повсюду все было полно. Соседи, движимые столько же боязнью заражения от трупов, сколько и состраданием к умершим, поступали большею частью на один лад: сами, либо с помощью носильщиков, когда их можно было достать, вытаскивали из домов тела умерших и клали у дверей, где всякий, кто прошелся бы, особливо утром, увидел бы их без числа; затем распоряжались доставлением носилок, но были и такие, которые за недостатком в них клали тела на доски. Часто на одних и тех же носилках их было два или три, но случалось не однажды, а таких случаев можно бы насчитать множество, что на одних носилках лежали жена и муж, два или три брата, либо отец и сын и т. д. Бывало также не раз, что за двумя священниками, шествовавшими с крестом перед покойником, увяжутся двое или трое носилок с их носильщиками следом за первыми, так что священникам, думавшим хоронить одного, приходилось хоронить шесть или восемь покойников, а иногда и более. При этом им не оказывали почета ни слезами, ни свечой, ни сопутствием, наоборот, дело дошло до того, что об умерших людях думали столько же, сколько теперь об околевшей козе. Так оказалось воочию, что если обычный ход вещей не научает и мудрецов переносить терпеливо мелкие и редкие утраты, то великие бедствия делают даже недалеких людей рассудительными и равнодушными. Так как для большого количества тел, которые, как сказано, каждый день и почти каждый час свозились к каждой церкви, не хватало освященной для погребения земли, особливо если бы по старому обычаю всякому захотели отводить особое место, то на кладбищах при церквах, где все было переполнено, вырывали громадные ямы, куда сотнями клали приносимые трупы, нагромождая их рядами, как товар на корабле, и слегка засыпая землей, пока не доходили до краев могилы.

Не передавая далее во всех подробностях бедствия, приключившиеся в городе, скажу, что, если для него година была тяжелая, она ни в чем не пощадила и пригородной области. Если оставить в стороне замки (тот же город в уменьшенном виде), то в разбросанных поместьях и на полях жалкие и бедные крестьяне и их семьи умирали без помощи медика и ухода прислуги по дорогам, на пашне и в домах, днем и ночью безразлично, не как люди, а как животные. Вследствие этого и у них, как у горожан, нравы разнуздались, и они перестали заботиться о своем достоянии и делах; наоборот, будто каждый наступивший день они чаяли смерти, они старались не уготовлять себе будущие плоды от скота и земель и своих собственных трудов, а уничтожать всяким способом то, что уже было добыто. Оттого ослы, овцы и козы, свиньи и куры, даже преданнейшие человеку собаки, изгнанные из жилья, плутали без запрета по полям, на которых хлеб был заброшен, не только что не убран, но и не сжат. И многие из них, словно разумные, покормившись вдоволь в течение дня, на ночь возвращались сытые, без понукания пастуха, в свои жилища.

Но оставляя пригородную область и снова обращаясь к городу, можно ли сказать что-либо больше того, что по суровости неба, а быть может и по людскому жестокосердию между мартом и июлем, – частью от силы чумного недуга, частью потому, что вследствие страха, обуявшего здоровых, уход за больными был дурной и их нужды не удовлетворялись, – в стенах города Флоренции умерло, как полагают, около ста тысяч человек, тогда как до этой смертности, вероятно, и не предполагали, что в городе было столько жителей. Сколько больших дворцов, прекрасных домов и роскошных помещений, когда-то полных челяди, господ и дам, опустели до последнего служителя включительно! Сколько именитых родов, богатых наследии и славных состояний осталось без законного наследника! Сколько крепких мужчин, красивых женщин, прекрасных юношей, которых, не то что кто-либо другой, но Гален, Гиппократ и Эскулап признали бы вполне здоровыми, утром обедали с родными, товарищами и друзьями, а на следующий вечер ужинали со своими предками на том свете!

Из-за чего в Древнем Риме внезапно прекратилась эпидемия чумы

(Minghui.оrg) Римская империя была одной из самых крупных и старейших империй в истории человечества. Древнее Римское государство, на территории которого проживало примерно 65 миллионов человек, сопоставимо с китайской империей Хань на Востоке, население которой насчитывало 60 миллионов жителей. На пике своего развития Римская империя занимала примерно пять миллионов квадратных километров, простираясь почти до земель империи Хань.

Однако в период преследования христиан Римом начался закат этой мощной империи. Западная Римская империя, пережив три основные эпидемии чумы, пала в 476 году. Четвёртое бедствие, Юстинианова чума (541-542 годы), убила ещё 25-50 миллионов человек и ещё больше ослабила империю.

Нерон назвал сообщество христиан культом, опасным для общества, и мобилизовал римский народ для преследования. В итоге многие христиане были убиты, разорваны на части дикими зверями или сожжены заживо.

Многие люди, которые, следуя приказам Нерона, преследовали христиан, вскоре получили возмездие. Следующей осенью в Риме разразилась эпидемия чумы, которая унесла жизни примерно 30 тысяч человек. Три года спустя началось восстание против Нерона. Он бежал из Рима в 68 году и умер, возможно, наложив на себя руки.

Усиление преследования – новые эпидемии

Иоанн Эфесский, епископ и свидетель Юстиниановой чумы, разразившейся в Восточной Римской империи, описал эпидемию во второй части своей хроники:

« – трупы, разлагающиеся на улицах, некому было хоронить;

– люди погибали, падая на улицах, вызывая ужас и отвращение прохожих. Животы несчастных жертв распухали, рты были широко открыты, их рвало гноем, который потоком изливался из их ртов, глаза воспалялись, а руки были вытянуты вверх. Гниющие трупы лежали повсюду: на улицах, в подъездах дворов, в церквях и на могилах мучеников, и некому их было похоронить;

– дрейфующие в море суда, команда которых была внезапно поражена (Божьим) гневом, стали гробницами для моряков и продолжали плыть по волнам, неся их обезображенные трупы;

К 680 году люди пробудились и начали размышлять о жестокости по отношению к христианам, а также об общем моральном упадке общества. В 680 году римские граждане несли мощи святого Себастьяна (256 – 288 гг., убитого во время Великого гонения при императоре Диоклетиане) и ходили с ними по улицам. Когда люди раскаялись в своих проступках, чума в Риме чудесным образом исчезла.

Люди в других областях империи услышали об этом и последовали их примеру, прося покаяния перед мощами святого Себастьяна. В 1575 году эпидемия чумы в Венеции унесла жизни примерно 50 тысяч человек, в 1599 году чума разразилась в Лиссабоне. В обоих случаях раскаяние людей, которые прошли по городу с мощами святых, привело к прекращению эпидемии.

Подобно Нерону, бывший глава компартии Китая Цзян Цзэминь начал преследование Фалунь Дафа через десять лет после прихода к власти. Однако, в отличие от Нерона, Цзян и компартия накопили тактический опыт в политических кампаниях предыдущих десятилетий. Управляя общенациональными СМИ, Цзян и его последователи окутали страну беспрецедентной пропагандой ненависти, начав репрессии в июле 1999 года.

Возьмём для примера Focus, популярную программу CCTV о текущих событиях. Согласно отчёту 2013 года, опубликованному Всемирной организацией по расследованию преследований в отношении Фалуньгун (WOIPFG), только с июля по декабрь 1999 года Focus показала 39 выпусков с клеветой на Фалуньгун.

Как обеспечить собственную безопасность в этом тревожном мире? Если обратиться к истории, можно взять в качестве примера Римскую империю. Смертоносные эпидемии прекращались, когда люди раскаивались в преследовании христиан. Мы верим, что поддержка конституционного права практикующих Фалунь Дафа на свободу веры принесёт благословение людям.

В самый период расцвета, около 540 года, Восточную Римскую империю поразил смертельный враг. Половина населения империи стала жертвой чумной палочки. Ученые проводят параллели с сегодняшним временем.

Император Юстиниан I хотел сделать Римскую империю снова великой. Он правил той христианской, грекоговорящей частью империи в восточном Средиземноморье, которую мы сегодня называем Византийской империей. При жизни его как обожествляли, так и ненавидели, он был причислен к лику святых.

Он был женат на бывшей куртизанке Феодоре, красивой и умной женщине, которая его любила. Своими реформами, направленными против коррупции в Константинополе, он настроил против себя значительную часть представителей знати. В 532 году против него восстали враги: Юстиниан уже поднялся на корабль, на котором он должен был бежать из столицы, но жена Феодора уговорила его остаться и бороться против бунтовщиков. Юстиниан сошел с корабля, начал борьбу и победил.

Один очевидец рассказывал о городе на окраине Египта, где не удалось выжить никому, кроме семи мужчин и одного мальчика. И в провинции Палестина вымирали целые города и села. Сирия, Месопотамия — зараза распространялась по всей Малой Азии, наступала на Константинополь.

Поначалу выжившие еще старались хоронить умерших, но потом их стало слишком много, и трупы просто складывали друг на друга. А затем не осталось и тех, кто мог бы этим заниматься.

Болезнь настигла и императора Юстиниана. Он увидел на своем теле чумной бубон, начался жар, он лежал в кровати, и за ним ухаживала его прекрасная жена. Юстиниан выжил, но лишь для того, чтобы смотреть, как рушится мир — его мир.

Чума стремительно распространилась до Дуная, Галлии, Иберийского полуострова, Британских островов. Даже в Ашхайме под Мюнхеном, то есть неимоверно далеко от центра цивилизации, обнаруживались жертвы античной чумы, похороненные в общих могилах. Заражались и персы.

Сколько было жертв? Много миллионов. Вероятно, тогда погибла по крайней мере половина населения Византийской империи. Особенностью той чумы было то, что она поражала не только горожан, но и сельских жителей. В то время большая часть населения жила не в городах. Колосья загнивали, потому что не осталось больше никого, кто мог бы собирать урожай.

Если попытаться воссоздать картину Италии той эпохи, нужно представить себе несколько выживших в лохмотьях, которые в окружении гор трупов пытаются не умереть от голода. Но одной вспышкой чумы все не закончилось. Чума переносится бактерией, а не вирусом, то есть в организме человека не образуется резистентность к возбудителю. Чума возвращалась снова и снова — последняя вспышка была зафиксирована в 749 году. После этого Европа превратилась в отсталую территорию — без какой-либо надежды (как казалось), полную загаженных, необразованных, сильно травмированных людей.

В результате возникли два последствия. Во-первых, сурки в Китае стали выходить из своих нор и контактировать с корабельными крысами, которым они передавали блох. Во-вторых, чумная палочка, которая впоследствии погубила половину населения Византии, оказалась в комфортных погодных условиях. Возбудитель бубонной чумы не любит тепло, летом он погибает. Несколько холодных лет кряду как раз благотворно сказались на развитии бактерии.

Эти холодные несколько лет были аномалией, но в то же время и частью большой тенденции. Теплое время подходило к концу, на мир спускалась зима.

Расцвет Римской империи был более солнечным и влажным, чем наша эра. На севере Африки выращивали зерно, там росли леса. Плиний Старший писал о слонах, которые жили среди деревьев у подножия Атласа. Ледники в Альпах отступали.

Позднее (а именно, с начала III века) стало холоднее, что имело отчасти естественные причины. Орбитальная ось Земли нестабильна, солнечные пятна циклично то уменьшаются, то увеличиваются, а вулканы извергаются, когда им вздумается. Но римляне способствовали изменению климата. Они вырубали леса Северной Африки и Леванта для обогрева и строительства судов. Сами они считали это прогрессом. Поэт I века Лукан писал о вырубке леса как о приходе цивилизации.

Подъем и падение Византийской империи

После падения Западного Рима Византия стала наследницей империи. Вплоть до XII века она была ведущей державой между Европой и Азией.

После того как римляне завоевали юг Британии, там тут же снизилась продолжительность жизни. И, конечно же, у людей в эпоху античности не было возможности лечить заболевания. Они могли пускать кровь и молить бога о помощи. Вот и все. Но все болезни, которые обрушились на Рим в период его расцвета, были лишь слабым предвестником апокалипсиса, который наступил затем при императоре Юстиниане.

Харпер отказывается проводить прямые параллели с настоящим, но они и без того очевидны. Человеческая цивилизация функционирует только при определенной рабочей температуре. Мы сейчас находимся как раз на пороге изменения этой температуры. Ирония заключается в том, что римляне гибли от похолодания, а мы боимся умереть от потепления. Но все же эта проблема в принципе решаема. По крайней мере, она будет представлять меньшую угрозу, когда начнет работать первый термоядерный реактор. Возможно, нам стоит больше беспокоиться о других явлениях.

С одной стороны, мы понимаем, что терпим поражение в борьбе с бактериями. Все больше их приобретают устойчивость к антибиотикам. В США в мае 2017 года был зафиксирован случай у женщины с инфекцией мочеполовой системы. Бактерии в нижней части ее живота не погибали даже от колистина — антибиотика, который назначают, когда ничто больше не помогает.

Еще двумя годами ранее ученые выяснили, что ген резистентности к колистину есть у людей и животных в Китае. Но если нас лишить антибиотиков, мы вскоре снова окажемся безоружными против бактериальных инфекций. Болезни, которые казались давно поверженными, могут вернуться — и чума тоже.

Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ.

На сегодняшний день насчитывается около 200 различных концепций, касающихся причин падения Римской империи. Традиционно исследователи сосредотачиваются на политических, военных и социально-экономических аспектах. Однако в последние десятилетия учёные всё чаще рассматривают проблему с другого ракурса, ставя во главу угла климатические изменения и связанные с этим вспышки заболеваний. Сегодня, когда мир с тревогой ждёт новостей о коронавирусе из Китая, вспомним о самых крупных эпидемиях античности, поставивших крест на могуществе Римской империи и погрузивших мир в средневековье.

Расцвет Римской империи приходится на I–II века н.э. В это время её владения простирались от Верхнего Египта до Северной Британии и от Месопотамии до Атлантического побережья. Протяжённость границ превышала 10 000 км, а в их пределах проживало, согласно наиболее распространённым оценкам, около 65 млн человек, что на то время составляло четверть всего человечества. Римское государство имело сложную структуру и включало множество социальных групп и территорий, обладавших различным политическим устройством, социальным укладом, экономикой, образом жизни и культурой. Между провинциями поддерживались интенсивные торговые связи благодаря развитой системе дорог и морских путей сообщений. Современные историки оценивают ВВП эпохи Римской империи в 93 млрд долларов, что вполне сопоставимо с европейским уровнем жизни XVIII века. Неудивительно, что английский историк Эдвард Гиббон назвал эпоху Антонинов самым счастливым временем в истории человечества. Однако в период расцвета римской цивилизации можно заметить и предпосылки её будущего упадка и гибели.

Последствия эпидемии были катастрофическими для населения Римской империи. Между 166 и 169 годами от неё умерло около четверти личного состава восточных легионов и примерно пятая часть дунайской армии. Среди гражданского населения особенно тяжёлые потери понесли крупнейшие мегаполисы, где проживало по несколько сотен тысяч человек. В Риме, по словам Кассия Диона, болезнь уносила жизни около 2000 человек ежедневно, причём умирал каждый четвёртый из заразившихся. В Испании обезлюдели целые области: их население или вымерло, или бежало, спасая жизни. Налоговые списки из Египта рисуют картину массовой гибели и исхода уцелевших жителей в отдалённые районы. Исследования Р.П. Дункан-Джонса и Й. Зеленера показывают смертность от эпидемии порядка 25–33% всего населения империи. Р.Дж. Литтман приводит более умеренные цифры: в среднем 7–10% с пиками, превышающими 15% в городских районах. Таким образом, в 166–189 годах жертвами эпидемии стали от 7 до 10 млн человек.

Между 250 и 262 годами мор выкосил население большинства крупнейших городов империи. В Риме в некоторые дни умирало до 5000 человек. Одной из жертв эпидемии стал император Гостилиан, скончавшийся в ноябре 251 года. Дионисий, епископ Александрии, писал, что в городе практически не осталось людей старше 40 лет, хотя раньше их было здесь много. Возможно, население города в это время сократилось более чем вдвое. Понтий Карфагенский, биограф святого Киприана, описывал обезлюдевшие улицы, валявшиеся повсюду груды мёртвых тел, горожан, чуравшихся общения с близкими или в страхе убегавших из города. Сам Киприан увещевал свою паству сохранять присутствие духа и даже в эти тяжёлые дни не пренебрегать последним долгом перед умершими:

В ходе раскопок, предпринятых между 1997 и 2012 годами на территории погребального комплекса Ахименру на западном берегу Нила в окрестностях современного Луксора, команда итальянских археологов обнаружила массовое захоронение. Тела были уложены в ямы и засыпаны толстым слоем извести, которая в древности использовалась в качестве дезинфицирующего средства. Отсутствовали обычные для таких случаев признаки погребальных ритуалов. Здесь были найдены три печи, где обжигалась известь, и гигантское кострище, содержавшее человеческие останки. Фрагменты керамики позволили датировать находки серединой III века и связать захоронения с жертвами эпидемии. Из-за большого числа умерших погребение совершалось впопыхах, тела сжигались или складывались под толстым слоем извести. По-видимому, это закрепило за памятником плохую репутацию, и, когда болезнь отступила, захоронения здесь более не совершались.

Ещё более страшной катастрофой стала Юстинианова чума — первая зафиксированная в истории пандемия бубонной чумы, прокатившаяся по всему континенту с востока на запад и принесшая опустошения, не знавшие прежде себе равных. Первые случаи заражения были зафиксированы в Пелусии в Египте в 541 году, во время правления императора Юстиниана I. Крысы, переносчики болезни, на кораблях с зерном попали в Константинополь. Из столицы империи по морским торговым путям чума быстро распространилась по всем берегам Средиземного моря, включая Италию, Африку и Испанию. Через Альпы болезнь проникла в Галлию, оттуда в Германию, а затем, преодолев Ла-Манш, заявила о себе в Британии и в Ирландии. Столь же молниеносно она распространилась в восточном направлении, за несколько лет опустошив Сирию и Месопотамию. Апогея эпидемия достигла около 544 года, когда в Константинополе от неё умирало до 5000 человек в день. Яркие описания болезни оставили историки Прокопий Кесарийский и Евагрий Схоластик:

Чума опустошала Европу более 200 лет, между 541 и примерно 767 годом, накатываясь 20 последовательными волнами с интервалом в 9–13 лет. Пути распространения болезни были главным образом связаны с морскими и сухопутными торговыми маршрутами, миграциями населения или военными походами. На Западе после нескольких первых волн экспансия заболевания по суше зафиксировалась внутри определённых границ — в отличие от Чёрной смерти в Европе в XIV веке. Фактически ареал распространения эпидемии в VI–VII веках ограничивался областью с высоким уровнем урбанизации и интенсивной торговли, то есть средиземноморской зоной побережья и примыкавших к ней таких транспортных артерий, как река По в Северной Италии или ось Рона–Сона в Южной Франции. На севере границей распространения чумы стали долина Луары и область Верхнего Рейна. Пока невозможно объяснить, почему пандемия прекратилась через два столетия после начала или как она исчезла из Европы. Депопуляция опустошённых болезнью областей или снижение вирулентности возбудителя являются вероятными, но всё же недостаточными объяснениями.

По самым осторожным оценкам, жертвами эпидемии стали до 100 млн человек по всему миру, а в Европе она погубила около 25 млн человек. Население крупнейших городов, в том числе Константинополя, Александрии, Карфагена и Антиохии, сократилось минимум вдвое. Сильнее всего были опустошены наиболее развитые в экономическом отношении прибрежные зоны, что в первую очередь связано с высоким уровнем урбанизации и концентрацией населения в крупных городах. Многие богатые и развитые в прошлом сельскохозяйственные районы также лишились значительной части своего населения и оказались в запустении. Таким образом, чума стала одной из главных причин упадка и гибели античной городской цивилизации, и без того уже сильно ослабленной войной и экономическими неурядицами предшествующего времени.

В 2014 году учёным удалось подтвердить, что возбудителем смертельной болезни являлась бактерия чумы (Yersinia pestis). Исследователи выделили её из останков жертв эпидемии, найденных при раскопках раннесредневекового кладбища в Ашхайме близ Мюнхена (Бавария). Та же бактерия являлась возбудителем эпидемии Чёрной смерти, выкосившей население континента в XIV веке. Обе бактерии имели азиатское происхождение, однако относились к разным штаммам. Судя по результатам анализа, разновидность бактерий, вызвавших Юстинианову чуму, исчезла или стала настолько редкой, что не идентифицируется в современных природных резервуарах заболевания — в отличие от штамма Чёрной смерти, потомки которого стали причиной вспышки Азиатской чумы на рубеже XIX и XX веков. Они до сих пор существуют в диких популяциях грызунов, которые являются естественными резервуарами заболевания.