Чума жан поль сартр

Писатели-экзистенциалисты Философы-экзистенциалисты

Альбер Камю (Франция)

Жан Поль Сартр (Франция)

Жан Ануй (Франция)

Джеймс Болдуин (США)

Мигель де Унамуно (Испания)

Айрис Мёрдок (Великобритания)

Уильям Голдинг (Великобритания)

Абэ Кобо (Япония)

Николай Бердяев

Лев Шестов

Мартин Хайдеггер

Карл Ясперс

Никола Аббаньяно

Морис Мерло-Понти

Альбер Камю

Жан Поль Сартр


Приметой двадцатого века стало стирание границ между философией и литературой . Причём этот процесс наметился уже в середине 19 века, когда писатели России и Европы стали обращаться к разрешению бытийных вопросов, вопросов смысла человеческого существования. В Европе это были философ и прозаик Сёрен Кьеркегор и поэт Гийом Аполлинер. В России – поэт Ф.И. Тютчев и романисты Достоевский и Толстой. Все перечисленные писатели, а также философ Ф. Ницше считаются предтечами экзистенциализма (а Аполлинер – ещё и основателем сюрреализма).

С конца 1930-х до начала 1960-х годов экзистенциализм развивается как литературно-философское направление в творчестве Альбера Камю и Жана-Поля Сартра (1905-1980).

Альбер Камю (1913-1960) - писатель, создатель "Театра команды", лауреат Нобелевской премии по литературе 1957 года, участник движения Сопротивления, "совесть Запада". Окончил философский факультет Алжирского университета. Испытал влияние Ницше и Достоевского. Автор пьесы "Калигула" (1940), повести "Посторонний" (1942), эссе "Миф о Сизифе" (1943), романа "Чума" (1944). Автор ставшей знаменитой фразы "Ад - это другие". Погиб в автокатастрофе.

Жан-Поль Сартр (1905-1980) - писатель и педагог, лауреат Нобелевской премии по литературе 1964 года (отказался от получения, чтобы не ставить под сомнение собственную независимость). Участвовал в акциях политического протеста, был арестован, но тут же выпущен по приказу Шарля де Голля со словами "Франция Вольтеров не сажает". Автор романа "Тошнота" (1938), повести "Слова" (1964), новелл "Стена", "Герострат", "Интим", драм "Мухи", "За запертой дверью", "Мёртвые без погребения", "Дьявол и Господь Бог", "Альтонские затворники".

В последние десятилетия 20 века идеи экзистенциалистов используются в таких литературных течениях, как театр абсурда (Сэмюэл Беккет и Эжен Ионеско) и антироман (Натали Саррот, А.Роб-Грийе).


Альбер Камю


Жан-Поль Сартр

Единственная свобода, которая предоставлена нам, это свобода выбора. Но и эта свобода становится источником тревоги, страха, отчуждённости, заблуждений: свобода выбора не означает мудрости выбора. Вся жизнь определяется тем, что мы постоянно помним о смерти. Мысль о смерти порождает самые сильные эмоции, связанные со страхом перед небытием. Страх делает существование человека неопределенным, размывает границы бытия и самой личности. Каждый человек – это отдельный, непознаваемый мир. Человек безысходно одинок, хотя и стремится к общению. Он не может понять ни самого себя, ни другого, и это усиливает в нём смятение и чувство одиночества.

Существование человека динамично. Жизнь – постоянный процесс становления, цель которого – реализация всех возможностей, заложенных в человеке природой. Однако достижению этой цели мешает как раз свобода выбора: если выбираешь одно, значит, отказываешься от другого.

Тот же принцип, по мысли экзистенциалистов, положен и в основу исторического процесса. История лишена смысла и цели, она позволяет двигаться от плохого к худшему и вновь возвращаться к плохому. История подобна беличьему колесу, в котором иллюзорно вращается жизнь человечества. Метафорой бессмысленности бытия как отдельного человека, так и всего человечества, является миф о Сизифе, исследованный Альбером Камю.

Жан-Поль Сартр опирался в большей степени на феноменологическую традицию Гуссерля - Хайдеггера и отчасти на марксизм, а Камю - на так называемую философию жизни (Кьеркегор, Ницше, Шестов) и во многом тяготел к анархизму. Отсюда их понятийно-терминологическое различие в области во многом схожей проблематики - индивидуального человеческого субъекта, человеческой свободы и ответственности. Для Сартра субъект - это открытый исторический проект, который "собирает себя", сам задает программу своего будущего в рамках конкретного социального контекста, в то время как Камю концептуализирует субъекта как постоянно борющеюся индивидуальность, которая противопоставляет собственную значимость и осмысленность принципиальной иррациональности и абсурду бытия. Если интеллектуальное кредо Сартра можно сформулировать как "человек - это будущее человека", то Камю говорит о человеке как о нескончаемой борьбе за смысл перед лицом бесконечно чуждой смыслу Вселенной.

Спасибо за ответ. Замечу только, что Сартр не раз подчеркивал, что всегда был согласен с анархистами, но считал марксизм более действенным для политических реалий.

Добавлю между строк, что Камю не позиционировал себя, как философ, вообще часто говоря о том, что философская мысль непостоянна, несовершенна и т.д..
Для Камю именно художественные произведения были основой творчества. В них он старался преподносить свои чувства, ощущения относительно без конкретизации, оставляя читателю пищу для размышлений и даже открытые вопросы. Сартр же, наоборот, придерживался более строгой философии.

Если позволите, скажу не об отличиях, а о совпадении, которое состоит в базовой посылке Сартра и Камю. Согласно этой посылке, мир противостоит субъекту, или, проще говоря, человеку. Это положение происходит из классической философии, свой вклад в ее формирование внесли Декарт, Кант и другие. Но с этой посылкой все не так просто. Для того, чтобы противопоставить человеку, его жизненным "проектам" и "запросам" чуждую, абсурдную реальность, (именно это сделали Сартр и Камю), совершенно необходимо провести четкую границу между человеком, (с его запросами на смысл и свободой собственного проектирования) и не-человеком (внешним миром). А вот это смог правильно сделать только один многострадальный логико-философ, Л. Витгенштейн. Сартр и Камю, при всей их неоспоримой гениальности, были недостаточно строги в этом вопросе.

Витгенштейн показал, что в постигаемом мире невозможно провести разделительную черту между тем, что есть " я" и тем, что есть "не-я", поскольку я - "граница, а не часть мира" (с). Нельзя сказать: "вот я, со своими смыслами, а вот бессмысленный, абсурдный мир, которому нет до меня никакого дела". Правильно сказать, что я составляю единство с миром, который для меня существует, это единство образовано тем, что я как-то понимаю мир, называю предметы, могу совершать осмысленные действия и т.п. Мир существует для меня ровно постольку, поскольку я его понимаю. Чистый абсурд - не может быть понятен по определению, и, следовательно, не может существовать для меня. А это означает, что мир, который Сартр и Камю называли "чистым абсурдом", не существует.

Строго говоря, конечно, вопрос поставлен не вполне ясно: что значит главные различия? Можно еще как-то охарактеризовать их отличия в политических взглядах или их понимание природы человека, но давать оценку что "главнее" было бы неверно да и различий этих очень много.

Если сравнивать этих двух философов, мне кажется, стоило бы начать с прочтения их текстов друг о друге. Например, Сартр написал рецензии на такие тексты Камю как "Посторонний", "Миф о Сизифе", "Чума" . В этих работах Сартр относит Камю к традиции французского морализма в духе Паскаля, отмечая при этом, что жанры в которых работает Камю далеки от того, что принято относить к строгой философии (Камю этого, впрочем, не отрицает).

Камю, критикуя Сартра, отмечает искусственность его романа "Тошнота". Он полагает, что Сартр использует художественный метод для иллюстрации собственной теории, искусственно создавая нарратив абсурдности. "Теория наносит ущерб жизни". Отдельного внимания заслуживает рецензия Камю на "Стену" Сартра.

В политике Камю в отличие от Сартра всегда терпеть не мог ни сталинизм, ни маоизм. Сартр, напротив сперва одобрял проект Сталина, а потом перешел в поддержку Мао - реализация политических проектов всегда имела для Сартра принципиальное значение.

По поводу отношения Камю к экзистенциализму уже, кажется и так много сказано, но процитирую отрывок из интервью с ним. Это из ответа на вопрос, относит ли он себя к экзистенциализму:

«1) Я не философ. Я недостаточно верю в разум, чтобы верить в некую систему. Что меня действительно интересует, это знание о том, чем надо руководствоваться в жизни. А особенно, чем можно руководствоваться, когда мы не верим ни в Бога, ни в разум.


Статья просмотрена: 8044 раза

Как мыслитель экзистенциалистского толка Камю прошел путь от нигилистической философии абсурда до моралистического гуманизма. Экзистенциалисты интересуются человеком, но при этом не рассматривают его как объект, который должен исследоваться при помощи научных методов. Они делают акцент на анализе конкретной жизни и ситуации, в которой находятся индивиды, на исследовании экзистенциалов человеческого существования. Ведь человек есть бытие-в-мире, хотя и конечное, преходящее бытие, с самого рождения пребывающее под угрозой смерти. Трансценденция человека укоренена в его экзистенции, которая понимается как устремленность за пределы самого человеческого существования и поиск индивидом бытия в процессе его вовлеченности в собственную конечность. Человек как свободное существо постоянно трансцендирует свое прошлое и неизбежно определяет самого себя посредством выбора таким образом, что никогда не является просто объектом, пока смерть не исключит такую возможность.

Экзистенциалы – способы существования человека и выявления сущностных характеристик Я; категории человеческого бытия; ценностные узлы, квинтэссенции смыслов, целей, стремлений людей; мировоззренческие конструкции, которые задают параметры человеческого существования в мире. Хотя размышления об экзистенциалах присущи еще мудрецам Античности, Средневековья и Нового времени, в центр внимания эта проблематика была помещена современной постклассической философией, последовательно применившей феноменологический подход к анализу фундаментальных антропологических констант. Такое философствование носит принципиально личностный, интимно-экзистенциальный характер [2, с. 5, 17–20].

Например, у М. Хайдеггера экзистенциальными характеристиками человека выступают трепет и страх, бытие-в-мире, забота, заброшенность; у Г. Марселя – надежда, у Ж.-П. Сартра – тревога (тошнота); у А. Камю – тоска; у В. Франкла – духовность и т.д. При этом все представители экзистенциальной философии большое внимание уделяют исследованию человеческой свободы [12, с. 93, 105–114]. Причем свобода понимается этими мыслителями прежде всего как характеристика уникального конкретного мира индивида, как экзистенциал человеческого существования.

Однако чувство абсурда, подчеркивает философ, – это не понятие или уверенность в абсурде, хотя оно принадлежит к его основаниям; убежденность в абсурде находится в сфере чистого сознания. Более того, это сознание необходимо для существования абсурда. Абсурд проявляется только через человека и не может существовать вне его свободного выбора : мир сам по себе не абсурден, а просто иррационален. Абсурд – это результат самотрансцендирования человека за пределы своего наличного бытия, жизненный переход от повседневного к абсолютному, экзистенциальный эквивалент философского сомнения. Следовательно, абсурд – это ясный разум, осознающий свои пределы, абсурд – это абсурдная свобода [5, с. 50–51].

Камю утверждает, что никто не может ни жить, ни быть счастливым, если доводит абсурд до всех его заключений, ибо никто не может жить без смысла. Рассудок абсурдного человека опирается на очевидность, но что такое сама очевидность, как не абсурд? Как должен вести себя абсурдный человек перед лицом разочаровывающего мира? Мир абсурдного разума – это мир без Бога, мир, в котором нет абсолютных объективных ценностей. Все же именно в таком мире, считает французский мыслитель, должны жить люди, по крайней мере, те, у кого есть мужество сделать это. Именно убежденность человека в абсурдности мира должна руководить его свободным поведением [3, с. 10–14].

Человек абсурда, следовательно, свободен от моральных обязательств, однако у него есть собственная этика. Для него значимо лишь одно: жить наиболее полной жизнью. Революционер, который, осознавая бессмысленность своих усилий, тем не менее, стремится воплотить в жизнь свои идеалы, сражаясь на баррикадах; художник, который, осознавая, что и он сам, и его творения неизбежно обречены на смерть и забвение, все же пытается выразить свои интуиции мира, – все это люди абсурда. К примеру, бунтарь, выступающий против тирана, зная, что дело его безнадежно проиграно и что в любом случае история не сохранит его деяний, живет в абсурде, но в то же время борется с ним и с судьбой, утверждая свою свободу.

Более того, Камю полагает, что человек, восстающий против уготованной ему судьбы и не смиряющийся с объективными и субъективными условиями своего существования, должен быть творческим человеком. Именно благодаря творчеству, которое есть выражение подлинной человеческой свободы, люди могут справиться с бессмысленностью существования. Правда абсурдный человек не ставит себе цель объяснить действительность, решить какие-то проблемы; нет, творчество состоит для него в описании того, что он видит и переживает [3, с. 13–14].

Таким образом, в философии абсурда и бунта Альбера Камю свобода является основополагающим экзистенциалом человеческого существования, который полагает все другие экзистенциалы.

2. Гагарин А.С. Экзистенциалы человеческого бытия: одиночество, смерть, страх. От Античности до Нового времени. – Екатеринбург, 2001. – 372 с.

3. Долгов К. Красота и свобода в творчестве Альбера Камю // Камю А. Творчество и свобода: Сб. – М., 1990. – С. 5–27.

4. Руткевич А. Философия А. Камю // Камю А. Бунтующий человек. Философия. Политика. Искусство. – М., 1990. – С. 5–22.

5. Камю А. Миф о Сизифе. Эссе об абсурде // Там же. – С. 23–100.

6. Камю А. Письма к немецкому другу // Там же. – С. 101–118.

7. Камю А. Бунтующий человек // Там же. – С. 119–356.

8. Камю А. Записные книжки // Камю А. Творчество и свобода: Сб. – М., 1990. – С. 193–555.

9. Коплстон Ф. История философии. XX век. – М., 2002. – 269 с.

10. Моторина Л.В. Философская антропология. – М., 2003. – 256 с.

11. Сартр Ж.-П. Тошнота // Сартр Ж.-П. Стена: Избр. произв. – М., 1992. – С. 15–176.

12. Франкл В. Человек в поисках смысла: Сб. – М., 1990. – 368 с.

13. Хайдеггер М. Основные проблемы феноменологии. – СПб., 2001. – 445 с.

Может быть, сейчас это прозвучит как откровение выходца из средневековья, или даже размороженного мамонта из тундры, но я берусь утверждать, что все представители моего поколения, из которых впоследствии вышло что-либо достойное упоминания, прошли через горнило общего искушения - все они в то или иное время были "стилягами". Я употребляю слово "поколение" в растянутом понимании, включая и шестидесятников, и даже их предшественников - всех тех, кто складывался как личность в эпоху медленного отступления советского режима, а затем его обвала. Первые, кто получил эту кличку, были порождением московского молодежного фестиваля, они поклонялись джазу и узким брюкам, но движение очень скоро стало расслаиваться, и здесь я говорю о нем в самом широком смысле, какой придавал ему, в частности, журнал "Крокодил", неустанно боровшийся с этой напастью. Речь идет о так называемом "низкопоклонстве перед Западом".

В начале шестидесятых на смену штанам пришла пещерная борода Хемингуэя, затем подростковое нытье Сэлинджера, музыка "Биттлз" и "Роллинг стоунз". Но для тех, кто воображал себя вершиной этой пирамиды, паролем стало непроизносимое словечко "экзистенциализм". А поскольку немецкое крыло этого философского движения лежало за семью печатями, наши взгляды обращались в сторону Франции. Франция была центром нашего духовного паломничества, хотя полвека спустя это звучит немного странно. Но это не был обман нашего затуманенного цензурой зрения, а лишь несколько запоздалое, через призму толщиной в световые годы, отражение реальности: послевоенная Франции действительно была интеллектуальным фокусом мира - может быть, последний раз в своей истории. И главными героями этой интеллектуальной драмы, своего рода "Гибели богов", были светила литературы и левого политического фланга Жан-Поль Сартр и Альбер Камю, чья тесная дружба переросла в не менее знаменитую вражду.

С тех пор слово "экзистенциализм" стало историческим курьезом, а фигуры Сартра и Камю несколько померкли, причем в случае Сартра - еще при его жизни. Теперь они нам в каком-то смысле возвращены: в издательстве Чикагского университета вышла книга Роналда Аронсона, профессора университета Wayne State в Детройте, под названием "Камю и Сартр: история дружбы и ссоры, положившей ей конец".

Это были, казалось бы, люди, категорически не похожие друг на друга. Жан-Поль Сартр, в чьем облике даже близкие друзья всю жизнь подмечали нечто земноводное, был аристократом если не крови, то духа, отпрыск цвета эльзасской интеллигенции, выпускник элитарной Ecole Normale Superieure. Он стал блестящим драматургом, прозаиком и одним из крупнейших философов своего времени, но в первую очередь - духовным знаменосцем левого движения и одно время даже марксистом, хотя никогда не был членом коммунистической партии. По складу характера это был типичный кабинетный ученый, и все его революционные подвиги были совершены в парижском кафе, в кругу точно таких же головоногих персонажей, в присутствии вечной спутницы и соратницы Симон де Бовуар.

Корни Альбера Камю были, выражаясь по-советски, чисто пролетарскими. Кроме того, он родился не во Франции, а в Алжире, и всегда считал именно эту страну своей родиной, храня ей верность в самые трагические для нее времена. Он был одним из миллионов алжирских французов, племени, которое получило прозвище pieds-noirs, "черноногих" - провинциалов по определению. Внешне контраст с Сартром не мог быть более разительным: в Камю всегда было что-то от киногероя, вплоть до внешнего сходства с голливудским актером Хамфри Богартом. Эта разница распространялась и на тип поведения - Сартр был мобилизован в начале войны, попал в немецкий плен, но возвратившись, обосновался в своем кафе и занимался там философским и художественным творчеством, достаточно отвлеченным от сиюминутной мрачной реальности. Камю в 30-е годы вступил в алжирскую коммунистическую партию, но очень скоро ее покинул. В годы войны он эвакуировался из Алжира в Париж и стал видным деятелем французского Сопротивления, редактором его газеты Combat.

Они познакомились в Париже в июне 1943 года, когда Францией правил пронацистский режим Виши, на премьере пьесы Сартра "Мухи". К этому времени они уже хорошо знали друг друга заочно - Сартр высоко отозвался о романе Камю "Чужой", а сам Камю, на своей алжирской периферии, был исключительно хорошо осведомлен о литературной жизни метрополии и писал рецензии на произведения Сартра. Так было положено начало дружбе века, которая, вместе с завершившей ее ссорой, стала эмблемой целой эпохи. Вот что пишет о ней Роналд Аронсон.

"Это захватывающая история. Почему же никто не поведал ее во всей полноте раньше. Одна из причин заключается в том, что это стало возможно только сейчас. Сейчас доступны материалы - биографии, научные издания текстов, внимательные прочтения различных произведений. - которые позволяют нам понять, что же между ними произошло. В ретроспективе сейчас есть возможность обратиться к этому вопросу, проблеме их отношений, и заглянуть под защитный покров, куда ее поместила большая часть их биографов.

Но этот рассказ ожидал не только накопления материалов. Была более существенная причина, мешавшая нам увидеть то, что между ними произошло - сама холодная война. Предъявляемое ею к каждому требование встать на одну из сторон в схватке добра со злом превратила их конфликт в "миракль", средневековую пьесу с моралью. Если один из них был прав, то другой по необходимости был неправ, и история в результате становится не очень интересной. Нет ничего удивительного в том, что никто не имел побуждения рассказать об этом правду".

Мне еще предстоит сказать, почему я не могу согласиться с такой трактовкой этого эпизода, но я, вместе с автором, не сомневаюсь, что время разобраться в этих отношениях наступило.

Имена Сартра и Камю, как я уже упоминал, объединяются под общим ярлыком экзистенциализма, философского направления, хотя в академическом смысле философом из этих двух был только Сартр. Здесь незачем углубляться в тонкости, но надо отметить, что оба были атеистами и считали, что у человека нет ничего, кроме короткого осознанного существования, l'existence, со всех сторон окруженного небытием, и что только на этом отрезке человек может совершать свой жизненный выбор. Сартр посвятил анализу этой ситуации толстый и малодоступный том под названием "Бытие и ничто", а Камю излагал свои взгляды в форме пространных эссе. У того и у другого эта тематика была центральной и в художественных произведениях: проблеме нравственного выбора в условиях тоталитарного гнета и отсутствия загробного воздаяния посвящен главный роман Камю "Чума", действие которого происходит, конечно же, в Алжире.

И у Сартра, и у Камю эта философия обретает отчетливо героические черты, но, как мы в скором времени увидим, это были совершенно разные формы героизма, даже полярно противоположные.

Так или иначе, дружба этих двух незаурядных людей, столь близких по взглядам и темпераментам, поначалу производила впечатление предначертанной на небесах, хотя в небеса они, конечно, не верили. Для Сартра Камю как художник был ровней Кафке и Хемингуэю, перед которыми он преклонялся, а Камю восхищался философской глубиной своего блистательного друга. Вспомним также, что оба были тесно связаны с левым движением, преобладавшим в интеллектуальной жизни Франции, и в то же время критически относились к коммунистической реальности Советского Союза и его сателлитов. Правда, у Сартра порой проскальзывала мягкая издевка в адрес своего философски неотесанного друга, а Камю это задевало, и он платил сторицей. Но это были мелочи, не нарушавшие радикально общей картины. Ссора, когда она действительно разразилась, стала тотальной и непоправимой, и в ее основе лежали самые центральные принципы человеческого поведения.

В 1951 году Камю опубликовал одно из своих длинных эссе, книгу под названием "Взбунтовавшийся". Ее центральный тезис может показаться сегодня, через полстолетия ожесточенных споров, довольно тривиальным. Камю утверждал, что истинный бунтовщик - это не тот, кто слепо принимает догматы идеологии, пусть даже самой революционной, а тот, кто находит в себе силы сказать "нет" несправедивости. Отсюда прямой путь - к борьбе с конкретной несправедливостью, а не с вселенской, ибо это и есть путь идеологии. "Ответственность перед историей освобождает от ответственности перед людьми", иронизирует Камю, явно имея перед глазами духовную эволюцию многих из своего левого окружения, в первую очередь Сартра.

Я не буду вдаваться в описание ссоры, которая берет свое начало именно отсюда, но чтобы понять ее смысл, надо обратиться к параллельному духовному пути Жан-Поля Сартра. Подобно Камю, Сартр бился в это время над проблемой нравственности и революции, которую вкратце можно сформулировать так: допустимы ли преступления против нравственности во имя ее высшего идеала, то есть всеобщей и окончательной справедливости, достижимой лишь посредством революции? Эта проблема стояла в центре внимания Сартра уже давно, и он посвятил ей пьесу под красноречивым названием "Грязные руки". К тому времени, когда Камю принял свое решение в пользу конкретных актов индивидуальной нравственности, Сартр принял свое, в пользу великой справедливости, на пути к которой преступления не только простительны, но часто и неизбежны.

Ссора между двумя властителями умов Франции, да и не только Франции, разыгрывалась на страницах малотиражных интеллектуальных журналов, но приковала к себе столь пристальное внимание, что эти тиражи на короткое время удвоились. Всех ее аспектов здесь не отразить, но одним из центральных пунктов стало отношение к колониализму. Сартр к этому времени видел в колониальном иге одно величайших зол современной цивилизации, и это происходило на фоне жесточайшей национально-освободительной борьбы в Алжире. Камю был алжирцем, и его взгляд на эту проблему в любом случае не мог не отличаться от теорий кабинетного освободителя прогрессивного человечества.

Многие из статей Сартра этого времени пронизаны духом возмущения и призывами к революционной жестокости - вплоть до того, что их не принимали некоторые журналы, а правительство подвергало цензурным запретам. Для Камю эта война не была абстрактной идеей, потому что речь шла о его родине. Долгое время он хранил молчание, но затем возвысил голос. Будущее Алжира он предсказать не пытался, но он хорошо понимал смысл несправедивости.

Вот один из эпизодов, приведенных в книге Роналда Аронсона. На следующий день после вручения ему Нобелевской премии по литературе Альбер Камю встретился со студентами Стокгольмского университета, где разговор неизбежно зашел об Алжире. Один из студентов, алжирец, был настроен весьма враждебно и поминутно перебивал писателя.

"Разгневанный, Камю потребовал, чтобы ему позволили закончить мысль, и настаивал на том, что он всегда прилагал усилия ради "справедливого Алжира, где два народа должны жить в мире и равенстве". Он намекнул на тот факт, что у студента, который его поучает, наверняка есть друзья, которые живы сегодня благодаря его вмешательству. А затем он поверг аудиторию в шок: "Я всегда осуждал террор. Я должен также осудить терроризм, чьи акты осуществляются вслепую, например на улицах Алжира, и жертвой которого может однажды стать моя мать или моя семья. Я верю в справедливость, но прежде всякой справедливости я буду защищать свою мать".

Честность Камю немедленно всколыхнула всю Францию, и он повторил эти слова в письме в газету Le Monde".

Мы видим, что у Камю не было никаких глобальных идей по поводу судьбы Алжира, а те, которые он высказывал, производили впечатление почти наивных. Мы знаем, что победа, пусть на время, осталась за идеалами Сартра. Но сегодня эти идеалы антиколониализма практически повержены в пыль, потому что Алжир стал ареной многолетней кровавой трагедии, и сейчас совершенно неясно, сколько еще предстоит проливать кровь ради идеалов, в которые уже практически никто не верит.

Сегодня мало кто рискнет всерьез проповедовать кровожадные взгляды позднего Сартра, который к концу жизни впал в интеллектуальный паралич и превратился в идеологического петрушку. А вот предостережения Камю, при всей их мнимой тривиальности, звучат почти пророчеством. Их легко, к примеру, представить себе на фоне политического пейзажа современного Израиля, где идет, может быть, последняя война, имеющая отношение к колониализму, и где совершенно очевидно, что алжирская стратегия Сартра может привести лишь в кровавый тупик - и уже привела. А Камю не дает нам никаких решений, кроме нелюбви к несправедливости - это куда труднее практиковать за столиком кафе, чем мировую революцию.

Камю, надо сказать, никогда формально не порывал с левым движением, он не видел ничего хорошего в капитализме и к Соединенным Штатам всегда относился подозрительно - напомню, что Мартин Хайдеггер, этот столп экзистенциализма и духовный предтеча Сартра, именовал США не иначе как "местом катастрофы". Но фактически "измена" Камю была воспринята Сартром и людьми его круга именно как его переход на сторону США, принятие "буржуазной" шкалы ценностей - тех, которые последний генсек КПСС наивно именовал общечеловеческими. Жестокий рецепт всеобщего благоденствия в глазах благодетелей несоизмерим по значению с любовью к матери.

История этой дружбы и вражды настолько символична и важна для всего минувшего столетия, что почти не замечаешь, как факты перетекают в выводы и нравственный суд. Надо сказать, что у самого автора книги она такого рефлекса не пробуждает. Вот как величественно завершает свою книгу Роналд Аронсон.

"Оба эти человека давно мертвы, так же как и большая часть проблем, которые вначале свели их вместе, а потом развели порознь. Но их особое и совместное ощущение жизни до сих пор с нами, в том числе и их оппозиция друг другу, - до сих пор с нами, как завещание, как важное письменное наследие, как контрастные модели, как два глубинно связанных силовых поля, определивших их время и их выбор. Завершилось столетие, которое на какое-то мгновение казалось принадлежавшим им совместно, а затем стало предметом ожесточенной схватки между этими братьями-врагами. Не удивительно, что тень от отношений Камю с Сартром легла поперек самых худших и самых лучших воспоминаний этого столетия. И теперь, когда оно завершилось и, прежде всего, завершилась холодная война, мы, может быть, в состоянии воздать должное им обоим и отвергнуть "или-или", посеявшее между ними рознь".

В этом абзаце абсурдным образом перемешана толика нетрудной мудрости с совершенно неприемлемым цинизмом. Неприемлемым, по крайней мере, для меня, не оставляющим возможности не дать на него ответа. Тут ведь не просто позиция пресловутого кота Леопольда, призывающего ребят жить дружно - хотя в данном случае "ребята" уже мертвы. Нас пытаются уверить в том, что холодная война была просто досадной ошибкой, что коммунизм, если взглянуть с достаточной дистанции, не хуже и не лучше гуманизма. Нам пытаются внушить, что хорошая дружба важнее любых нравственных принципов, особенно если речь идет о таких талантливых и замечательных людях. Разве не сказал сам Сартр незадолго до смерти, что Камю был его последним и лучшим другом? А коли так, почему не завершить пьесу этим красивым аккордом?

Сам Камю ничего подобного не говорил - он задолго до этого погиб в автокатастрофе. В любом случае, как это ни парадоксально звучит, во всей поведанной истории ссора куда важнее, чем дружба, и именно ее не стоит терять из виду. Можно сослаться на великую литературу и вспомнить, что ссора - один из самых важных психологических архетипов человеческого поведения, может быть высшая форма твердо принятого решения. Легко себе представить, что посети шатер Ахиллеса кто-нибудь еще красноречивее мудреца Нестора, ему было бы вполне под силу помирить героя с Агамемноном, и тогда все пошло бы гладко, вот только никто не написал бы "Илиады". Потому что все дело здесь именно в ссоре, хотя Сартр и Камю поссорились не из-за девицы.

У английского поэта Томаса Гарди, который в России известен почти исключительно как прозаик, есть замечательное стихотворение, ставшее одним из самых популярных в английской литературе. В нем речь идет о "Титанике" и айсберге, которые плывут по мировому океану, не подозревая об уготованной им совместной участи, пока наконец Бог, именуемый здесь Прядильщиком Лет, не произносит "Пора!". И они сталкиваются, как два полушария, самой своей формой приговоренные сойтись воедино. Из этих немногих лаконичных строк предстает огромная и трагическая картина предстоящего века, даже если оставить в стороне поразительное предвосхищение ядерной реакции. Тут и скорая братоубийственная бойня, и разочарование человека в своих силах, и его пробуждение от чарующего либерального сна, возвращение в кровавую реальность.

В Камю и Сартре есть что-то от этих роковых полушарий Гарди, и эхо от их столкновения прокатилось на десятилетия вперед. Вопреки благостным уверениям биографа, их недолгая дружба представляет интерес только для этого биографа - для нас, остальных, их ссора куда важнее, потому что она проходит своеобразной нравственной трещиной через все столетие, а мы, несмотря на календарь, пока никуда из этого столетия не убежали.

И Сартр, и Камю не верили ни во что, кроме человека и его короткой жизни. Первый, сидя в своем парижском кафе, пришел к выводу, что наилучшим оправданием такой жизни будет ее принесение в жертву, но он всегда имел в виду чужую жизнь, а не свою, миллионы чужих жизней ради мифа о всеобщем счастье.

К мировоззрению Камю термин "экзистенциалист" подходит плохо - в конце концов, он не был философом срочной службы. Его взгляды принято именовать "стоическим гуманизмом". Отсутствие Бога и воздаяния привело его к идее абсурдности существования, но он, в отличие от своего друга, не поддался искушению всесилия в отсутствие высшего надзора. Он полагал, что человек побеждает изначальную абсурдность своей жизни, ежеминутно совершая нравственный выбор, ведя себя так, словно в отсутствие Бога он сам стоит на страже нравственного закона. Ссора Сартра и Камю не только не тривиальна - она, конечно же, затмевает все страсти Ахиллеса и Агамемнона, потому что речь идет о самом стержне существования. Сартр полагал, что ради великой цели можно и должно совершать безнравственные поступки, потому что цель оправдывает средства. Но если верить Камю, у нас нет альтернативы нравственности, даже если поставленная перед ней цель лишена малейшего шанса. И было бы позорно злоупотребить его смертью, чтобы помирить его с Сартром.

Читайте также:

Пожалуйста, не занимайтесь самолечением!
При симпотмах заболевания - обратитесь к врачу.

Copyright © Иммунитет и инфекции