Бич божий история чумы

Чума терпит поражение. Комикс

— Мы дети выживших. Продукт естественного отбора. Мириады лет на Земле выживали сильнейшие. Бактерии. Вирусы. Люди. Как доказали палеогенетики, несколько тысяч лет назад Иерсиния пестис, возбудитель чумы, удачно мутировала и научилась передаваться с кровососущими насекомыми, перестав разрушаться в желудке блох. И двинулась на завоевание мира. Страшные эпидемии меняли историю человечества, а люди ничего не могли противопоставить бактерии, кроме того же естественного отбора. Вторая пандемия чумы, печально вошедшая в историю под именем Черная смерть, в Средние века уничтожила треть населения Европы, прокатившись по всему миру, зачастую оставляя в городах всего несколько выживших. А первично легочная чума, распространяясь воздушно-капельным путем, убивала 100% заразившихся за 2-3 дня, вплоть до XX века.

Зачастую власти неоправданно долго тянули с объявлением чумы, не желая поверить: соседи-то ясно, а нас за что?!

А как же торговля? Может это ошибка? Паникерство? Будучи, наконец заявлена, Черная смерть уже вовсю хозяйничала в городе. Заслышав страшную весть, люди бросались бежать, спеша проскочить в закрывающиеся по приказу властей, городские ворота. Часто впереди всех бежали сами власти города. И разносили чуму. Первыми умирали больные и голодные, те же прокаженные, наиболее предрасположенные генетически, но потом очередь доходила и до богатых и здоровых. Кто не изолировался достаточно надежно — погибал.

Печальная примета всех пандемий — страшные черные зловонные трупы, в изобилии и беспорядке покрывавшие улицы. Для их уборки опять же с завидным постоянством открывались двери тюрем и выпускались уголовники всех мастей, что никак не добавляло порядка. Мародерства добавляло. И разнесения заразы через перепродажу вещей из зачумленных домов. Проблемы с продуктами и отсутствием медицинской помощи, страх и отчаяние вызывали массовые психозы, в том числе выливавшиеся в чумное веселье и чумные пляски.

Процветает теория заговора: назначить и уничтожить виноватых в эпидемии — вот чего хотели многие. Так в Западной Европе убивали евреев и прокаженных. За их неимением в ход шли любые иноверцы. А флагелланты, самобичеватели, пошли дальше, назначив виноватыми священнослужителей, и заявив, что лишь они, флагелланты, знают истинную волю Бога. За что и поплатились.

Роль личности в истории — Григорий Орлов, бывший фаворит Екатерины II, прибывает в чумную Москву 1771 года и блестяще справляется и с эпидемией, и с чумным бунтом. И это когда местная власть бездействовала и уже убит обезумевшей толпой московский архиепископ Амвросий, пытавшийся во избежание усиления мора, запретить проведение молебнов у Боголюбской иконы Божьей Матери.

Однако, работала и научная мысль. Несмотря на засилье миазматической теории распространения инфекций — учения об убийственной вони — было отмечено, что надо закрывать лица, а скопления народу усиливают мор.

Уже в XIV–XV веке появились прообразы наших карантинов. Каранта — 40 — столько дней необходимо было выдерживать людей и грузы, прибывшие из зараженных территорий.

Но наука наукой. Крепкая власть всегда требовалась, чтобы обеспечить выполнение требований карантина. Ввести его вовремя. Не допускать нарушений. Это был единственный метод борьбы. И только с открытием в 1894 году Александром Иерсеном бактерии, возбудителя чумы, стало возможным создание вакцины, сыворотки, а позднее, уже в XX веке, и схемы антибиотикотерапии.

Авторы: Сергей Лебеденко, Аскольд Акишин

Над проектом работают: Леонид Никитинский, Юлия Счастливцева, Алексей Иорш, Анна Игнатенко, Сергей Лебеденко, Евгения Сосина, Виктория Елисейкина и Никита Гирин

Бунт - борьба с судьбой без какой-либо надежды на успех. Если у Сартра выбор – попытка выхода за пределы абсурда, то у Камю бунт не выводит за пределы абсурда, это сизифов труд – действие без надежды на успех. Образ Сизифа – метафора человеческого удела и метафизического бунта, который свойственен человеку по природе. Человеку, знающему свой удел, дан выбор: можно отказаться от борьбы, поскольку она абсурдна, и камень, вкачанный в гору, скатывается вниз. Можно отказаться от борьбы, и так и не начать быть, а можно взбунтоваться и научиться находить смысл в настоящем моменте бунта, борьбы. Вместе со знанием обретается свобода. Способ реализации свободы на этапе чумы – это труд, работа. Творчество. На этапе постороннего и калигулы способ реализации свободы это тотальный нигилизм, оправдывающий даже убийства.

Город бездушен, как и его обитатели, чье развлечение плевать на кошек. Город – пустое пространство, проявляющим маркером в романе становится чума. Чума образ аллегорический, прежде всего это болезнь, и ее описание требует точности. Камю в начале 40 годов изучает медицинскую литературу. Точности требует жанр – хроника, летопись. О жанре: роман, стилизованный под хронику. Новый коллектив людей встретился с почти забытой болезнью. На ее месте может быть любое бедствие. Камю важны индивидуальные методы борьбы с чумой, так как выбор каждого из героев – модель коллективного поведения в современном мире. Кроме того, Чума это исповедь, по словам Камю, потому не годилось косвенное повествование. Но исповедь – личная форма, а у Камю повествование очень сдержанное, интимность – только в дневниках, записках, исповеди. Летопись чумы ведется от лица безликого хрониста, имени которого читатель не знает до самого финала. Прием, обеспечивающий незаинтересованную правдивость. Автор приглашает нас к тому, чтобы мы не спешили негодовать или плакать, а стремились в первую очередь понимать. Камю нужен читатель, не отожествляющий себя с героем, а аналитик. Место и время четко определены, это также характерно для хроники. Чума как болезнь властвует над городом в течение года – 194… какой-то, почти точно датирован.

Конкретный план дополняется планом иносказательно-историческим, где чума – вторая мировая война, город – Европа и мир. Ложь, слепота и безответственность властей города, сначала не признававших, потом пытавшихся скрыть чуму, соотносится с политикой европейских государств, закрывавших глаза на нацизм. Плюс – равнодушие и отсутствие бдительности у самих горожан, и однажды они проснулись пленниками чумы, как европейцы проснулись узниками войны, возможность которой они отрицали. Иносказательность содержится в эпиграфе. Метод – изобразить существующий в реальности предмет через нечто несуществующее. Прямое сопоставление – в мире всегда была чума, всегда была война. Борьба против чумы – сопротивление против фашизма.

Есть еще один план чумы – план метафизический, или универсально-философский. Камю писал, что хочет распространить картину на все существование в целом. На метафизическом уровне чума – воплощение зла, удела человека в царстве абсурда, единственным выбором (не выходом!) становится бунт. Жанр романа – это притча о человеческом уделе. Экзистенционализм – трехплановая структура романа Камю восходит именно к традиции философской повести эпохи просвещения.

Наличие трех планов, обусловливает многие идейные противоречия романа. То, что принято на одном из уровней прочтения, не столь очевидно на другом. 4 плана у Данте, у Шекспира, характерные для прочтения Библии – действие, цель, мораль и еще что-то. У Камю отсутствует цель.

Чума приходит в город неожиданно и уходит так же неожиданно. В финале старик говорит доктору: а что такое чума? Тоже жизнь. И доктор, герой сопротивления чуме, вынужден с ним согласиться. Старик – персонаж царства абсурда. Он знает, что жизнь абсурдна, он рад чуме, саркастически воспринимает борьбу с нею, и ликование людей, которым кажется, что чума побеждена. Показателен финал романа, из которого следует, что доктор знает о бессмысленности бунта.

Один из лейтмотивов романа – мотив тревоги за судьбу человека и мира. Описание города – до чумы зачумленное существование – и вплоть до финала – микроб ждет своего часа, любая радость под угрозой. И все-таки доктор выбирает сторону людей: они слепы, забывчивы, склонны к иллюзиям, но в этом их сила, их невиновность.

Каждый из смысловых планов романа проявляется и на лексическом уровне. Исторический план и образ чумы – нацизма создается с помощью военной лексики (караулы, стражники). Образ чумы – медицинские термины. Метафизический план – универсально-философская лексика: судьба, страх, спаситель, жертва, возмездие, любовь, смерть. Сюда примыкает вся природная образность романа, которой автор придал символическое значение.

Композиция романа строится в соответствии со сменой времен года: весной в город приходит чума, на лето приходится пик, осенью некоторый спад, а зимой чума отступает. Камю помещает в центр романа не судьбу отдельного героя, не судьбу семьи, не историю любви – в центр романа помещено событие, затрагивающее всех без исключения. Впрочем, роман о любви внимательный читатель сможет обнаружить. Помимо доктора и автора записок есть писатель, творец романа об индивидуальной любви, и это его способ борьбы с чумой – посредством создания идеального романа о совершенной любви. В хронику Чумы помещены записки Тару, личные заметки философа, напоминающие заметки Камю. Все 3 пишущих персонажа представляют собой вариации на тему Сизифа, стоического сопротивления злу, бунта как действия без надежды на успех. Образная система ориентирована на образ персонификации идейных и нравственных позиций. Его интересует одна проблема: в Эссе об абсурде и в Бунтующем человеке, это проблема выбора человека перед лицом зла, заложенного в человеческом существовании.

Событие чумы формирует среду, пограничную ситуацию, которую, как в клетку или в тюрьму погружены герои романа. Каждый герой является носителем определенной идеи, которая испытывается в столкновении персонажа с чумой. Избежать столкновения невозможно. В этом несвобода персонажей Камю, в этом их несвобода, но внутри у каждого есть свобода выбора. Как они ей распорядятся, что они поймут о себе?

Проблема теодицеи: Бог и зло – почему благой бог допускает зло в мире. И Панлю решает ее так: христианин должен уметь предать себя воле Бога, пусть даже она неисповедима. Священник выбирает веру, и, когда заболевает сам, отказывается обращаться к врачам. В логике Камю – врач враг Бога. Отец Панлю не вариация Сизифа, его мир не абсурден, в нем присутствует Бог.

Мир журналиста Рамбера тоже не царство абсурда. В нем царит любовь и жажда жизни. Он оказался в этом городе случайно и стремится прочь. Но когда побег подготовлен, он решает остаться: стыдно быть счастливым одному. Он был знаком с индивидуальным чувством – любовью, и узнал чувство солидарности. Это чувство очень важно для Камю. В бунте человек выходит за свои пределы и сближаясь с другими, познает солидарность.

Многие сомнения у доктора: я не приму мир, где обижают детей (вспомнили Достоевского). Раз порядок вещей определяется смертью, для Бога лучше, чтобы в него не верили, а боролись со смертью. Эта посылка является причиной искажения, которое претерпевает порядок вещей у Камю. Он не определяется смертью!!

Доктор Риэ – это основной вариант Сизифа в романе: знающего, но бунтующего. Этого героя можно рассматривать как воплощение представлений писателя, как должен вести себя человек в сражении со смертью. Но видеть в нем универсального Сизифа неправомерно: этот Сизиф выбрал себе прекрасную профессию. В пределах романа он не совершает выбора, он сделал его давно, став врачом, лечить – его долг, поэтом Риэ – хроникер, идеальный свидетель чумы.

Рядом с Риэ находится Тару. Оба они ведут записи, но цели их различны. Риэ решает написать эту историю, чтобы оправдать зачумленных, сказать о том, чему учит година бедствий – восхищаться людьми, а не презирать их. Тару сделал выбор не в пользу человечества, он видит людей зараженных душой. Он – с безнадежным противостояние насилию, еще один вариант Сизифа, но и он не идеальный Сизиф. Сизифа следует, по Камю, представлять себя счастливым. Он носит абсурд в себе, для него микроб – нечто естественное, все остальное – продукт воли. Для Тару зло – главное начало мира. Но ему всегда хотелось выбраться из зачумленности, он принимает деятельное участие в борьбе с чумой, он стремиться прийти к миру, стать святым без Бога. Он решил во всех случаях становиться на сторону жертв. Тару подозревает, что его идеал – милосердный сатанизм, отсюда недалеко до самоубийства (Кириллов из бесов Достоевского).

Тару заворожен абсурдом, перед смертью он хочет убедиться, что жизнь бессмысленна. Он умирает, когда чума отступает. Перед смертью он начинает понимать, что такое подлинная доброта, сочувствие и т.п. Он находит это в общении с матерью Риэ, которая умеет быть равной любому свету, будь то даже свет чумы. Но это проникновение в суть доставляет Тару не силу, а слабость, подрывает его теорию абсурда.

В романе Чума нет идеального Сизифа! (Это не мать Риэ, она не бунтует). Камю не нашел человека, которого бунт сделал бы счастливой, разве что писатель с романом о любви.

Есть нейтральное, универсально-философское у чумы: это предельное испытание. Она не есть благо, она заставляет делать выбор, дает человеку шанс проявить свободу, чума как импульс к экзистенциальному пробуждению героев.

Чума вроде бы в поучение людям, но учит ли чему-нибудь абсурд. Есть стремление стать святым, но есть распространить правильное изгнанничество героев на историю Европы, то такое милосердие выглядит не бесспорным. Тару отказывает не убивать, он отказывается судить убийц: его жизнь перевернул суд над Мерсо, который застрелил человека, который его пробесил. Прокурором в том процессе был отец Тару. Есть целители, но учитывая равенство перед лицом абсурда, чем тогда точка зрения доктора Риэ лучше точки зрения контрабандиста.

С падением Римской империи, а за условную дату принимается 476 г., когда Флавий Одоакр отстранил от власти малолетнего Ромула Августула и демонстративно отослал в Константинополь знаки императорского достоинства — диадему и мантию, связывают эпоху Великого переселения народов. Считается, что поводом к этому событию послужило нашествие кочевников — гуннов с азиатских степей из Северного Китая или Монголии. Но это мнение современных исследователей. Средневековые писатели не называют их кочевым народом напрямую, тем более пришедшим из неведомых краев.

После слухов Марцеллина о каких-то диких, кочевых, северных, поднявшихся с другого конца земли народах больше ни одним римским или греческим историком ничего не говорится. Сообщения о гуннах пропадают на целых шестьдесят лет. Лишь под 441 г. мы узнаем, что в гуннской империи правят два брата — Аттила и Блед, унаследовавшие это право со смертью их дяди Руа (Ругилы). В 443 (444) г. Аттила становится единовластным правителем гуннов. Ему удается объединить под своими знаменами племена германцев — остготов во главе с Валамиром, гепидов с королем Ардарихом, герулов, алеманнов и, если верить тогдашним современникам, двинуться через верховья Рейна в южные провинции современной Франции. Встретили их на Каталаунских полях римские легионы вместе с вестготами и аланами под общим руководством Аэция. В этой битве формально не было победителей. После длительной мясорубки с бесчисленными жертвами уцелевшие и усталые воины сменили пыл на жалость к самим себе. Римляне отошли первыми. Гунны, счастливые уже тем, что долго нет повторной атаки, потихоньку ретировались в сторону дома — на восток. Григорий Турский пишет, что гунны веком позже, в 561 г., совершили еще один подобный поход в Галлию. Результат был тот же.

Личный образ Аттилы описан Приском Панийским. Он несколько раз был в ставке вождя гуннов.

В последующее время подробными сообщениями историки нас не балуют. После смерти Аттилы его грозная империя распадается. Гунны часто выступают на стороне германских племен против римлян, иногда и наоборот, но никогда уже как самостоятельна я сила. В любом случае та роль, какую им приписывают в качестве катализатора всеобщих миграционных процессов в Европе к середине 1-го тысячелетия, не соответствует действительности. Все войны в районе среднего Дуная ведутся между германскими племенами и римлянами. Так, может быть, и не было никакого Великого переселения народов? Или оно все-таки было? Но для такого масштабного действа требовались более форс-мажорные обстоятельства, такие, что не подвластны воле человеческого рода. Все-таки если и допустить гуннское нашествие, то оно могло иметь место быть в определенно короткий промежуток времени, условно говоря, в промежутке 376–453 гг., тогда как эпоха переселений племен охватывает и всю вторую половину 1-го тысячелетия.

Так что же это были за форс-мажорные обстоятельства и есть ли им объяснение? К V в. на планете отмечается понижение температуры воздуха на 1–1,5 градуса. То похолодание назовут климатическим пессимумом. Весь его период растянется от середины III до середины VIII в. Пик аномального похолодания придется на зиму 536/537 г.

Изменение климатических условий повлечет за собой всю цепочку природных катаклизмов. Из-за понижения температуры станет перераспределяться задержание осадков в зонах повышенного холода. Не только на полюсах, но и на горных вершинах влага аккумулируется в виде льда и снежного покрова. Глетчеры, увеличиваясь в размерах, сползают в глубь горных долин, закрывая горные проходы и перевалы. В то же время сокращается общая водная площадь озер и рек, но обнажаются низменности и болота. Увеличивается продолжительность зимнего времени, что приводит к сокращению периода вегетации растений.

Но главное испытание человечеству принесли болезни пандемического характера. Изменения климата и те же землетрясения создают в поверхностном слое земли степных и пустынных регионов с обитанием мелких грызунов условия для активизации возбудителя чумной палочки (Yersinia pestis) и инфицирования ими эктопаразитов. Бактерии чумной палочки размножаются в организме блох в переднем отделе пищеварительного канала, блокируя прохождение питания по желудочно-кишечному тракту насекомого. При кровососании кровь здорового животного возвращается обратно в ранку вместе с блокирующей сывороткой, которую насекомое срыгивает, чтобы освободиться от блока. Бактерии чумы от блохи к блохе не передаются. В дальнейшем заражение насекомых происходит уже от зараженных другой блохой животных. Время жизни зараженной блохи до одного года. Разносчиками заразы становятся полевые грызуны, крысы, домашние мыши. От блох бактерия чумы легко распространяется на клещей и вшей. Если скорость образования блока у блох может продолжаться от 10 до 45 дней, то развитие болезни у человека развивается значительно быстрее. От укуса насекомого бактерии начинают размножаться внутриклеточно с развитием островоспалительной реакции в лимфатических узлах в течение 2–6 дней, что ведет к их резкому увеличению. При этом возникает геморрагический некроз лимфатических узлов, позволяющий микробам прорываться в кровоток и внедряться во внутренние органы. Чаще всего в паху, реже под мышкой появляются опухоли округлой или вытянутой формы — бубоны, отчего такая форма чумы получила название бубонной. При поражении бубонной чумой смертность составляет 95 %. Более тяжелая форма чумы возникает при получении чумных палочек воздушно-капельным путем от человека к человеку. В этом случае болезнь развивается стремительно. Первые признаки проявляются уже через несколько часов. На фоне общей слабости появляется сильная головная боль, повышается температура, учащается пульс, становится невнятной речь и развивается психический невроз, западают глаза, начинается носовое кровотечение и рвота с примесью крови. Смертность при легочной чуме составляет 98–99 %. Жизнь больного отмеряется сутками. Выздоровление называется чудом.

Вспышка бубонной чумы на планете пришлась как раз на период аномального похолодания. В то время императором Византии был Юстиниан I Великий (527–565). В историческую науку пандемия войдет под названием Юстинианова чума. Наиболее ярко описал характер происходящих тогда событий Прокопий Кесарийский.

В это время были забыты все похоронные обряды и традиции: хоронили в одной могиле и богатых, и бедных, и рабов. Жители побережья покойников грузили на барки и отправляли подальше в море. Кто-то бежал из города, другие сидели по домам, боясь показаться на улице. Прекратилась всякая торговля. Все, кто зарабатывал своими руками, забросили свое ремесло. Начался голод. Страх перед чумой страшнее голода, но и от голода стали умирать.

Сообщения других современников повествуют о страшных болезнях не так откровенно, даже мимоходом. Возможно, это связано с пониманием самого исторического процесса, в котором главную роль играет монарх и все, что вокруг него происходит. Историческая хроника составлялась по аналогии с принципами жизнеописания святых отцов церкви. Возможно, упоминание о чуме вызывало животный страх. Но кое-какие сведения об эмоциональном всплеске во время эпидемии до нас все-таки доходят, может быть, не всегда точные хронологически, но всегда верные по сути.

Под 588 г. Григорий Турский рассказывает, как эпидемия страшнейшей заразной болезни разразилась в Марселе. Паховую чуму завез в порт Марселя корабль из Испании с обычным товаром. Тотчас в одном доме умерло восемь человек, а потом чума вспыхнула, словно пламя. Вымерли практически все жители города из тех, кто не пожелал его покинуть. Через два месяца те, что рискнули вернуться, тоже умерли.

Павел Диакон сообщает: «…весьма суровый мор опустошил Равенну и местности, лежащие вокруг морского побережья. Также, в следующем (593 г.) году, великий мор произвел опустошения среди обитателей Вероны 97 . Из его сочинения следует: чума возвращалась в Италию не один раз. Под 680 г.: летом суровый мор пришел в Рим и Тицин. Горожане бежали к горным хребтам. Городские улицы и рынки поросли травой и кустарником.

Чума — не единственная пандемическая болезнь во времена Юстиниана. Все средневековые авторы отмечают начало других массовых эпидемий еще до распространения чумы. Это эпидемия оспы или ее особого вида — черной оспы, от которой умирали в первую очередь дети. Это проказа, малярия, дизентерия, различные штаммы гриппа. Эпидемиологическая ситуация стала улучшаться только вместе с потеплением климата к середине VIII в. По самым оптимистическим прогнозам численность населения Европы в этот период сократилась вдвое.

Нет никаких письменных данных о проникновении Юстиниановой чумы в славянские земли. Но в то же время нельзя утверждать, что чума обошла Скифию стороной. О ее последствиях можно судить по ряду косвенных признаков. Прежде всего синхронное исчезновение племен археологических культур: Черняховской (с территории современной Румынии, Молдовы, Украины), пшеворской (с территории современной Польши), вельбарской (с земель Белоруссии и Прибалтики), дьяковской (с верхней Волги), Городецкой (с Оки и среднего Поволжья), пьяноборской (с нижней и средней Камы). К этому периоду времени относится зарождение новых традиций похоронного обряда. Входит в обычай кремация трупов. Чуму старались выжечь огнем. Сжигали зараженные болезнью жилища и предметы домашнего обихода. Как жалость, так и мародерство означали смерть.

Так вот, Григорий Турский рассказывает, что, когда на пятнадцатом году правления короля Хильдеберта (590 г.) заболел паховой чумой папа Пелагин, он умер сразу и за ним скончалось много людей. Особой популярностью тогда в народе пользовался дьякон Григорий. Не было в Риме более его сведущего в грамматике и риторике. Он избегал высоких почестей и сторонился мирского тщеславия. Носил простое платье, был воздержан в пище и неутомим в молитвах. Это был тот случай, когда папу избирали народом. Император Маврикий не возражал. С проповедью к народу папа Григорий (Григорий I Великий, называемый в православной традиции

Григорий Двоеслов) обратился еще до официального посвящения в сан. Обстоятельства того требовали: в городе свирепствовала чума.

Именно распространение пандемических болезней привело к значительному уменьшению численности населения, свертыванию производственной деятельности: мелкого ремесленного производства, горнодобывающей отрасли; прекращению строительства городов, портов; сокращению торгового оборота и натурализации хозяйства; появлению огромных незаселенных пространств, наконец, замиранию творческих свершений в архитектуре, искусстве, литературе. Европейская цивилизация втянулась в очередную Великую депрессию. Тогда же начались духовные поиски Спасителя, что являлось зеркальным отражением тех общественно-экономических процессов.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.