Я с теми кто вышел строить и месть в сплошной лихорадке буден

Этот вихрь,
от мысли до курка,
и постройку,
и пожара дым
прибирала
партия
к рукам,
направляла,
строила в ряды.

Слушайте,
национальный трутень, —
день наш
тем и хорош, что труден.
Эта песня
песней будет
наших бед,
побед,
буден.

Несется
жизнь,
овеевая,
проста,
суха.
Живу
в домах Стахеева я,
теперь
Веэсэнха.
Свезли,
винтовкой звякая,
богатых
и кассы.
Теперь здесь
всякие
и люди
и классы.
Зимой
в печурку-пчелку
суют
тома шекспирьи.
Зубами
щелкают, —
картошка —
пир им.
А летом
слушают асфальт
с копейками
в окне:
— Трансваль,
Трансваль,
страна моя,
ты вся
горишь
в огне! —
Я в этом
каменном
котле
варюсь,
и эта жизнь —
и бег, и бой,
и сон,
и тлен —
в домовьи
этажи
отражена
от пят
до лба,
грозою
омываемая,
как отражается
толпа
идущими
трамваями.
В пальбу
присев
на корточки,
в покой
глазами к форточке,
чтоб было
видней,
я
в комнатенке-лодочке
проплыл
три тыщи дней.

Двенадцать
квадратных аршин жилья.
Четверо
в помещении —
Лиля,
Ося,
я
и собака
Щеник.
Шапчонку
взял
оборванную
и вытащил салазки.
— Куда идешь? —
В уборную
иду.
На Ярославский.
Как парус,
шуба
на весу,
воняет
козлом она.
В санях
полено везу,
забрал
забор разломанный
Полено —
тушею,
тверже камня.
Как будто
вспухшее
колено
великанье.
Вхожу
с бревном в обнимку.
Запотел,
вымок.
Важно
и чинно
строгаю перочинным.
Нож —
ржа.
Режу.
Радуюсь.
В голове
жар
подымает градус.
Зацветают луга,
май
поет
в уши —
это
тянется угар
из-под черных вьюшек.
Четверо сосулек
свернулись,
уснули.
Приходят
люди,
ходят,
будят.
Добудились еле —
с углей
угорели.
В окно —
сугроб.
Глядит горбат.
Не вымерзли покамест?
Морозы
в ночь
идут, скрипят
снегами-сапогами.
Небосвод,
наклонившийся
на комнату мою,
морем
заката
обли́т.
По розовой
глади
мо́ря,
на юг —
тучи-корабли.
За гладь,
за розовую,
бросать якоря,
туда,
где березовые
дрова
горят.
Я
много
в теплых странах плутал.
Но только
в этой зиме
понятной
стала
мне
теплота
любовей,
дружб
и семей.
Лишь лежа
в такую вот гололедь,
зубами
вместе
проляскав —
поймешь:
нельзя
на людей жалеть
ни одеяло,
ни ласку.
Землю,
где воздух,
как сладкий морс,
бросишь
и мчишь, колеся, —
но землю,
с которою
вместе мерз,
вовек
разлюбить нельзя.

Хвалить
не заставят
ни долг,
ни стих
всего,
что делаем мы.
Я
пол-отечества мог бы
снести,
а пол —
отстроить, умыв.
Я с теми,
кто вышел
строить
и месть
в сплошной
лихорадке
буден.
Отечество
славлю,
которое есть,
но трижды —
которое будет.
Я
планов наших
люблю громадьё,
размаха
шаги саженьи.
Я радуюсь
маршу,
которым идем
в работу
и в сраженья.
Я вижу —
где сор сегодня гниет,
где только земля простая —
на сажень вижу,
из-под нее
коммуны
дома
прорастают.
И меркнет
доверье
к природным дарам
с унылым
пудом сенца́,
и поворачиваются
к тракторам
крестьян
заскорузлые сердца.
И планы,
что раньше
на станциях лбов
задерживал
нищенства тормоз,
сегодня
встают
из дня голубого,
железом
и камнем формясь.
И я,
как весну человечества,
рожденную
в трудах и в бою,
пою
мое отечество,
республику мою!

В своей автобиографии “Я сам” В. Маяковский отмечал: “Хорошо” считаю программной вещью”. Поэма писалась в 1926—1927 годах и называлась первоначально “Октябрь”, потом “25 октября 1917 г.”. Заглавие “Хорошо!” было дано уже после того, как поэма была закончена. Именно такое название и предопределяло новые поэтические возможности и обобщало смысл поэмы.
Жанр произведения необычен — поэтохроника. С хроникальным описанием событий совмещаются поэтические образы. С революцией — основной темой поэмы — связан мотив обновления мира (“Жизнь переделаем снова”), разрушения созидания (“Мы все на земле солдаты одной жизнь созидающей рати”). Что побудило Маяковского к созданию подобного произведения? Ответ находим в статье “Как делать стихи”. Для начала поэтической работы Маяковскому нужны социальный заказ, целевая установка и материал. Социальный заказ обуславливался необходимостью осмыслить революцию и первые годы жизни новой страны с десятилетней дистанции. Цель — доказать правильность позиции большевиков в отношении революции и провести анализ с установкой на будущее. Материал же используется реальный. Точно указаны исторические лица: Ленин, Подвойский, Керенский. С высокой точностью описывается последовательность событий. Но при этом события перемежаются чисто поэтическими наблюдениями:

Кругом тонула Россия Блока.
Незнакомки, дымки севера
Шли на дно, как идут обломки
И жестянки консервов.

Как поэтическое сливается с хроникальным, так органично сплетаются в поэме личное и общественное. В. Маяковский назвал это “введением фактов различного исторического калибра, законных только в порядке личных ассоциаций”. К примеру, от рассказа очевидца о бегстве Врангеля из Крыма поэт переходит к широкому описанию этого события.
Для В. Маяковского чрезвычайно важна идея показа революции через жизнь народа, причем именно во всей полноте. В комплексе с полярностью мира поэта такой прием дает возможность показать точки зрения различных групп людей. Отсюда в поэме ряд устойчивых противопоставлений. Противопоставляются старые и новые времена (было и прошло), большевики и Временное правительство (период двоевластия), Ленин и Керенский, крестьяне и помещики, голодная Россия и сытая Америка, белая и Красная армии, конкретный человек и “семья” в широком смысле слова и так далее. Каждая из глав поэмы строится именно на одном конкретном противопоставлении, которое помогает поэту делать конкретные выводы.
В. Маяковский в своей поэме пытается осмыслить те исторические процессы, свидетелем которых ему довелось стать. Возникновение революции он связывает с первой мировой войной и тяжелым положением народа. При этом отмечается организующая роль партии:

Этот вихрь, от мысли до курка,
И постройку, и пожара дым
Прибирала партия к рукам,
Направляла, строила в ряды.

Революция для Владимира Маяковского — это разрушение старого мира во имя созидания нового, гибель во имя рождения. Поэтому поэма “Хорошо!” ориентирована на будущее. Маяковский вводит понятие “страна-подросток”. У нее много недостатков, и Маяковский не скрывает их: голод, разруха, спекуляция. Но они не только разрешимы, но и уже начинают отходить в прошлое: к примеру, субботник для поэта становится символом возможности нового труда.
В революции возрастает роль каждого отдельного человека, но при этом понятие “я” становится неразделимо связанным с понятием “мы”. “Мы”, “нас”, “наше” — вот основные слова последних частей всех описываемых событий: “Это было с бойцами, или страной, или в сердце было моем”. Может быть, поэтому в поэме так тесно связаны эпос и лирика. Предупреждая в начале произведения, что сегодня нет “ни былин, ни эпосов, ни эпопей”, В. Маяковский соединяет личные переживания лирического героя с переживаниями всей страны.
Кроме того, Владимир Маяковский четко определяет место поэта в революции. Поэт — это гражданин своей страны, неотделимый от народа: “Я с теми, кто вышел строить и месть в сплошной лихорадке буден. Отечество славлю, которое есть, но трижды — которое будет!” Будущее же для В. Маяковского начинается уже сегодня. Для страны-подростка оно открыто: “Твори, выдумывай, пробуй!” Важно только, чтобы в будущее не вошла та “мертвечина”, против которой всегда выступает поэт. А потому в произведении появляются мещане, обыватели, спекулянты.
Художественные приемы, использованные в поэме, соответствуют ее идейному замыслу. В автобиографии “Я сам” В. Маяковский пишет, что в поэме он пытался ограничить отвлеченные поэтические приемы, например гиперболы, и изобретал прием для обработки хроникального и агитационного материала. Конечно, нельзя сказать, что старые, испытанные приемы поэзии Маяковского здесь не используются. Сохраняется любимый сатирический прием — снижение стиля, например внесение нового смысла в цитаты из “Евгения Онегина” в 4-й главе, маршевый ритм (“враги ваши —мои враги”), использование новой лексики при описании будущего. В поэму вводятся песни (“Эх, яблочко, цвета ясного. Бей справа белаво, слева Краснова”), приговорки (“Ножичком на месте — чик лютого помещичка. ”). Но действительно появляются и новые приемы: снижение образов, комическое изображение исторических персонажей (Милюков, Керенский). Меняется и характер метафоры: например, через метафору в строке “А в двери — бушлаты, шинели, тулупы” передается идея единения матросов, солдат и рабочих. Поэма “Хорошо!” — это замечательная поэма, написанная человеком, искренне верящим в идею революции, в прекрасное светлое будущее, в неизбежность счастья. Именно эта искренность и является, на мой взгляд, причиной того, что даже сейчас, когда общество практически отвернулось от старых, коммунистических идеалов, поэма В. Маяковского остается прекрасным образцом художественного слова.

Этот вихрь,
Этот вихрь, от мысли до курка,
и постройку,
и постройку, и пожара дым
прибирала
прибирала партия
прибирала партия к рукам,
направляла,
направляла, строила в ряды.

Слушайте,
Слушайте, национальный трутень, —
день наш
день наш тем и хорош, что труден.
Эта песня
Эта песня песней будет
наших бед,
наших бед, побед,
наших бед, побед, буден.

Несётся
Несётся жизнь,
Несётся жизнь, овеевая,
проста,
проста, суха.
Живу
Живу в домах Стахеева я,
теперь
теперь Веэсэнха.
Свезли,
Свезли, винтовкой звякая,
богатых
богатых и кассы.
Теперь здесь
Теперь здесь всякие
и люди
и люди и классы.
Зимой
Зимой в печурку-пчёлку
суют
суют тома шекспирьи.
Зубами
Зубами щёлкают, —
картошка —
картошка — пир им.
А летом
А летом слушают асфальт
с копейками
с копейками в окне:
— Трансваль,
— Трансваль, Трансваль,
— Трансваль, Трансваль, страна моя,
ты вся
ты вся горишь
ты вся горишь в огне! —
Я в этом
Я в этом каменном
Я в этом каменном котле
варюсь,
варюсь, и эта жизнь —
и бег, и бой,
и бег, и бой, и сон,
и бег, и бой, и сон, и тлен —
в домовьи
в домовьи этажи
отражена
отражена от пят
отражена от пят до лба,
грозою
грозою омываемая,
как отражается
как отражается толпа
идущими
идущими трамваями.
В пальбу
В пальбу присев
В пальбу присев на корточки,
в покой
в покой глазами к форточке,
чтоб было
чтоб было видней,
я
я в комнатёнке-лодочке
проплыл
проплыл три тыщи дней.

Двенадцать
Двенадцать квадратных аршин жилья.
Четверо
Четверо в помещении —
Лиля,
Лиля, Ося,
Лиля, Ося, я
и собака
и собака Щеник.
Шапчонку
Шапчонку взял
Шапчонку взял оборванную
и вытащил салазки.
— Куда идёшь? —
— Куда идёшь? — В уборную
иду.
иду. На Ярославский.
Как парус,
Как парус, шуба
Как парус, шуба на весу,
воняет
воняет козлом она.
В санях
В санях полено везу,
забрал
забрал забор разломанный
Полено —
Полено — тушею,
твёрже камня.
Как будто
Как будто вспухшее
колено
колено великанье.
Вхожу
Вхожу с бревном в обнимку.
Запотел,
Запотел, вымок.
Важно
Важно и чинно
строгаю
строгаю перочинным.
Нож —
Нож — ржа.
Режу.
Режу. Радуюсь.
В голове
В голове жар
подымает градус.
Зацветают луга,
май
май поёт
май поёт в уши —
это
это тянется угар
из-под чёрных вьюшек.
Четверо сосулек
свернулись,
свернулись, уснули.
Приходят
Приходят люди,
ходят,
ходят, будят.
Добудились еле —
с углей
с углей угорели.
В окно —
В окно — сугроб.
В окно — сугроб. Глядит горбат.
Не вымерзли покамест?
Морозы
Морозы в ночь
Морозы в ночь идут, скрипят
снегами-сапогами.
Небосвод,
Небосвод, наклонившийся
Небосвод, наклонившийся на комнату мою,
морем
морем заката
морем заката обли́т.
По розовой
По розовой глади
По розовой глади мо́ря,
По розовой глади мо́ря, на юг —
тучи-корабли.
За гладь,
За гладь, за розовую,
бросать якоря,
туда,
туда, где берёзовые
дрова
дрова горят.
Я
Я много
Я много в теплых странах плутал.
Но только
Но только в этой зиме
понятной
понятной стала
понятной стала мне
понятной стала мне теплота
любовей,
любовей, дружб
любовей, дружб и семей.
Лишь лёжа
Лишь лёжа в такую вот гололедь,
зубами
зубами вместе
зубами вместе проляскав —
поймёшь:
поймёшь: нельзя
поймёшь: нельзя на людей жалеть
ни одеяло,
ни одеяло, ни ласку.
Землю,
Землю, где воздух,
Землю, где воздух, как сладкий морс,
бросишь
бросишь и мчишь, колеся, —
но землю,
но землю, с которою
но землю, с которою вместе мёрз,
вовек
вовек разлюбить нельзя.

Под ухом
Под ухом самым
Под ухом самым лестница
ступенек на двести, —
несут
несут минуты-вестницы
по лестнице
по лестнице вести.
Дни пришли
Дни пришли и топали:
— До́жили,
— До́жили, вот вам, —
нету
нету топлив
брюхам
брюхам заводным.
Дымом
Дымом небесный
Дымом небесный лак помутив,
до самой трубы,
до самой трубы, до носа
локомотив
стоит
стоит в заносах.
Положив
Положив на валенки
Положив на валенки цветные заплаты,
из ворот,
из ворот, из железного зёва,
снова
снова шли,
снова шли, ухватясь за лопаты,
все,
все, кто мобилизован.
Вышли
Вышли за́ лес,
вместе
вместе взя́лись.
Я ли,
Я ли, вы ли,
откопали,
откопали, вырыли.
И снова
И снова поезд
И снова поезд ка́тит
за снежную
за снежную скатерть.
Слабеет
Слабеет тело
без ед
без ед и питья,
носилки сделали,
руки сплетя.
Теперь
Теперь запевай,
Теперь запевай, и домой можно —
да на руки
да на руки положено
пять
пять обмороженных.

Хвалить
Хвалить не заставят
Хвалить не заставят ни долг,
Хвалить не заставят ни долг, ни стих
всего,
всего, что делаем мы.
Я
Я пол-отечества мог бы
Я пол-отечества мог бы снести,
а пол —
а пол — отстроить, умыв.
Я с теми,
Я с теми, кто вышел
Я с теми, кто вышел строить
Я с теми, кто вышел строить и месть
в сплошной
в сплошной лихорадке
в сплошной лихорадке буден.
Отечество
Отечество славлю,
Отечество славлю, которое есть,
но трижды —
но трижды — которое будет.
Я
Я планов наших
Я планов наших люблю громадьё,
размаха
размаха шаги саженьи.
Я радуюсь
Я радуюсь маршу,
Я радуюсь маршу, которым идём
в работу
в работу и в сраженья.
Я вижу —
Я вижу — где сор сегодня гниёт,
где только земля простая —
на сажень вижу,
на сажень вижу, из-под неё
коммуны
коммуны дома
коммуны дома прорастают.
И меркнет
И меркнет доверье
И меркнет доверье к природным дарам
с унылым
с унылым пудом сенца́
и поворачиваются
и поворачиваются к тракторам
крестьян
крестьян заскорузлые сердца.
И планы,
И планы, что раньше
И планы, что раньше на станциях лбов
задерживал
задерживал нищенства тормоз,
сегодня
сегодня встают
сегодня встают из дня голубого,
железом
железом и камнем формясь.
И я,
И я, как весну человечества,
рождённую
рождённую в трудах и в бою,
пою
пою моё отечество,
республику мою!