Вши в блокадном ленинграде

Глава 66. О вымирании населения города Ленинграда от голода.

— Весь скот! Весь без исключения скот сейчас же зарезать! Чтобы немцам не достался! Скорей! Немцы сейчас войдут в село! Всем дачникам без вещей. сейчас же идти пешком к Ленинградскому шоссе! Там вас кто-нибудь подберет.

И началась невообразимая паника. Стали резать скот, резать, не дорезая. Раненые, но не убитые коровы, лошади, овцы и свиньи подняли такой рёв, стон и вой, что эти ужасные звуки запомнились мне на всю жизнь. Заходящее солнце, казалось, было красным от крови. Дачники, с искаженными от страха лицами, беспорядочной толпой устремились к шоссе.

И вот мы попали в Ленинград. В Ленинграде шла эвакуация. Однако, многие простые люди эвакуироваться не могли из-за отсутствия денег на дорогу. Зарплата в СССР в среднем в 10 раз ниже, чем зарплата за тот же труд на Западе и если человек не получаёт никаких льгот от партии, то он никогда не имеет свободных денег, с трудом перебиваясь от получки до получки. Срываться с места без денег, и ехать неизвестно куда, где нет никого знакомых, — было немыслимо.

Оставшиеся жители осажденного города сожгли на

всякий случай школьные и служебные почетные грамоты, у кого они были, и так приготовились к возможному приходу немцев. Чтобы уменьшить вероятность гибели от бомб, ленинградцы перенесли в дровяные подвалы свои кровати или раскладушки и стали спать в этих подвалах. Однако, главная опасность оказалась непредвиденной. В городе начался голод.

Как и во всей стране, в Ленинграде была введена карточная система на продукты питания с самого начала войны. Карточки были нескольких категорий: рабочие, иждивенческие, детские и для служащих. Больше всего продуктов питания было указано на детских карточках и на карточках для рабочих, однако, на деле продукты распределялись иначе. Не во всяком магазине можно было отоварить свои карточки. Их требовалось прикреплять к определенным магазинам. Порядок прикрепления карточек к магазинам определялся не только местожительством, но и социальной принадлежностью. Власти отвели сотни специальных магазинов для коммунистической элиты и ближайших коммунистических сотрудников. Были отведены отдельные магазины для партийных и хозяйственных работников, для работников НКВД, для писателей, для композиторов, для артистов, ученых, для семей высших офицеров, для специалистов военной промышленности и для разного рода номенклатурщиков. В то время, как в магазинах для народа продуктов для отоваривания карточек не хватало, в магазинах для привилегированных лиц, куда вход регулировался строго по пропускам, имелось достаточно разнообразных продуктов высокого качества. Карточки выдавались каждый месяц и за исключением хлебных не имели на своих талонах указаний на числа месяца, в которые продукты можно было бы отоварить в магазине. Поэтому каждую декаду месяца власти объявляли населению, какие продукты и в каком количестве, из числа указанных на их карточках, они могут купить.

Это и было фактическим распределением продуктов среди населения. Такой порядок позволял по одинаковым карточкам выдавать продукты коммунистической элите в большем количестве и лучшего качества, чем прос-

То же самое было в столовых и ресторанах. Представители коммунистической элиты оказались прикрепленными к таким столовым и ресторанам, где они получали обильную и высококачественную пищу, в то время, как простые люди в обычных столовых за те же самые талоны, вырезаемые из их карточек, получали тарелку бурды, в которой плавало несколько крупинок и ничего больше.

Острый недостаток питания стал ощущаться через 2-3 месяца после введения карточек. Уже в сентябре месяце множество горожан направлялось на колхозные поля, находящиеся в непосредственной близости от города, где они собирали зеленые капустные листья и много раз вновь и вновь перекапывали картофельные участки в надежде найти оставшиеся картофелины.

Конина уже считалась таким же деликатесом, как сейчас черная икра. Люди стали потреблять в пищу новый продукт — так называемую дуранду, т.е. подсолнечные жмыхи, оставшиеся после выжимки из них масла. Дуранду пропускали сперва через мясорубку, а потом пекли из нее лепешки. Появились случаи, когда в магазинах голодные люди вырывали хлеб у слабых и больных и тут же съедали, не обращая внимания на крики и побои. Я видел однажды на Введенской улице, как старуха уронила бутылку с подсолнечным маслом, которое она только что получила по карточкам. Тотчас же какой-то мужчина лег на землю и, не обращая внимания на осколки стекол, языком вылизал все масло, вместе с пылью и грязью. Работницы хлебозаводов стали воровать тесто и выносить его через проходную, где их обыскивали вахтеры, в самых интимных частях тела.

Поздней осенью 1941 года в результате немецкой бомбардировки, но не исключено, что и в результате умышленного поджога самими коммунистами, подобно поджогу Рейхстага, сгорели Бадаевские склады—ряд деревянных сараев, где хранились почти все запасы продуктов питания для Ленинграда. Земля, на которой стояли сараи, пропиталась расплавившимися маслом и сахаром. Люди собирали эту землю и употребляли в пищу.

К тому времени немцы подошли вплотную к городу. Подвоз продуктов по железной дороге прекратился и в Ленинграде начался жестокий голод. В обычных магазинах практически исчезли все продукты и карточки перестали отоваривать.

Были съедены все кошки и собаки. Несколько дней обезумевшие от голода люди вылавливали последних голубей и воробьев. После этого мертвая тишина пала на город.

Подвоз всех видов продуктов и сырья теперь осуществлялся только по льду Ладожского озера на грузовиках, которых в ту пору было мало, также как мало было и продуктов на другом берегу озера. Трамваи и автобусы встали прямо на улицах из-за отсутствия энергии. Поскольку ходить на работу пешком голодные люди не могли, власти ввели для всех работающих казарменное положение.

Погас свет в домах, перестали работать водопровод и канализация, а также отопление. Люди стали ходить на Неву за водой с ведрами или просто с кастрюлями—иногда за несколько километров.

Единственное, на что не повлиял голод, и что действовало безотказно в блокадном Ленинграде, это были законы военного времени. За одно только слово о сдаче города немцам человека расстреливали на месте.

В декабре 1941 года была установлена ежедневная норма хлеба 125 грамм. Эта норма распространялась на служащих (т.е. экономистов, бухгалтеров, счетоводов, плановиков, секретарей и т.п.), а также на иждивенцев и на детей. Рабочие у станков получали 250 грамм хлеба в день. Жиры и сахар перестали отоваривать совсем. Кру

пы выдавали 100 грамм на 10 дней. Люди стали есть клей, кожаную обувь, появились случаи людоедства.

У голодного населения появились вши. Эти насекомые удивительно чувствовали приближение смерти человека и наглядно демонстрировали это. У еще живого человека, но уже обреченного на близкую смерть, вши выползали из всех укромных мест на его лицо и висели на каждой волосинке, приготовившись сразу после наступления смерти покинуть труп.

Иногда можно было видеть трупы с отрезанными частями, которые кто-то использовал как пищу. Морги, стихийно возникшие во всех садах и парках города, представляли собой штабеля трупов, уложенных прямо на открытом воздухе. Иногда очень редкие машины забирали трупы из этих моргов и увозили их в неизвестном направлении, но мне кажется очень маловероятным, чтобы их хоронили в землю, и, тем более, хоронили именно в том месте, где сейчас находится Пескаревское Мемориальное кладбище, ибо землеройных машин не было, а голодные люди копать мерзлую землю не могли.

Абсолютно никакой медицинской помощи не существовало. Свидетельство о смерти выписывала регистратор ближайшей поликлиники просто со слов пришедшего

к ней еще оставшегося в живых родственника. Хотя военные заводы, выпускающие военное снаряжение, работали круглосуточно, не останавливаясь ни на час, хлебозаводы, начиная с 1-го февраля 1942 года на несколько дней перестали работать совсем и простые люди перестали получать даже свои 125 грамм хлеба в день.

В начале февраля 1942 года в Ленинграде умирало от голода ежедневно по 25000 человек. Это были старики и женщины — в основном коренные петербуржцы, и дети.

Коммунисты всегда отличались бесхозяйственностью. И сегодня продуктовые склады в Ленинграде больше похожи на помойки. Поэтому, было бы неудивительно, если бы эта бесхозяйственность привела к голоду в условиях войны.

Мой знакомый, Алексей Хмиров, бывший номенкла-турщик Адмиралтейского завода, признался мне, что он сам и другие номенклатурщики получали во время голода такие хорошие спецпайки, что вовсе не голодали.

Другой мой знакомый, слесарь, в разгар голода был приглашен для небольшого ремонта на кухню Смольного. В качестве платы за сделанную работу повар небрежно отрезал ему. килограммовый кусок масла.

Какие-то люди продавали и выменивали на золото и драгоценности хлеб и другие продукты питания. Не всех в Ленинграде касалась карточная система!

В конце февраля 1942 года, после смерти от голода моих родителей, мой дядя воевавший на Ленинградском фронте, вывез меня из города по льду Ладожского озера, на своей фронтовой машине. Я очутился по другую сторону кольца блокады, на станции Войбоколово. В Вой-

боколове формировались эвако-поезда. Здесь же был продпункт. Каждый эвакуированный из Ленинграда житель получал здесь паек: какое-то количество черных, твердых как камень, сухарей. Обезумевшие от голода люди сразу съедали эти сухари и, конечно, умирали. Желудок, отвыкший от переваривания любой пищи, не мог справиться с такой нагрузкой. У людей начинался понос, который скоро переходил в энтероколит. Мужчины и женщины, нисколько не стесняясь друг друга, беспрерывно оправлялись где придется, садясь рядом друг с другом. И тут же некоторые из них умирали. Другие умирали уже в теплушке эвако-поезда, и живые сразу же выбрасывали их из теплушки на ходу поезда, как падаль.

И действительно нужные коммунистам люди в Ленинграде не голодали.

Факты говорят за то, что НИ ОДИН ЧЕЛОВЕК, ПРИНАДЛЕЖАЩИЙ К КОММУНИСТИЧЕСКОЙ ЭЛИТЕ, ОТ ГОЛОДА В ЛЕНИНГРАДЕ НЕ УМЕР.

Поскольку только очень немногие свидетели блокады, не принадлежащие к элите, остались в живых после голода, то не только Запад, но даже советские люди до сих пор не знают правды о блокаде Ленинграда. Гибель сотен тысяч ленинградцев от голода при одновременном сохранении жизней коммунистической элиты и всех ком

мунистических номенклатурщиков очень похожа на хорошо спланированную и хладнокровно выполненную операцию, автором которой могло бы быть Политбюро ЦК ВКП(б) во главе со Сталиным. Эта операция могла бы иметь такие цели:—добиться перелома в войне с немцами в свою пользу путем выжигания из душ советских солдат дружественных чувств к немцам, как к освободителям от коммунизма, и внедрения в их души вместо этого ненависти к немцам, якобы как к виновникам гибели невинных ленинградцев; — получение моральных дивидендов у союзников, и — физическое уничтожение молчаливой оппозиции, состоящей из старых петербуржцев.

Когда я задумываюсь о том, при каких обстоятельствах начнется 3-ья мировая война, то чаще всего я представляю это так: война начнется после нанесения коммунистами ядерного удара по одному из собственных городов: по тому же Ленинграду, Киеву или Минску. Они свалят вину за это на американцев и народы этому поверят. Моя цель — подготовить общественное мнение к такой провокации, ибо поджог Рейхстага и смерть от голода непокорных старых петербуржцев во время блокады Ленинграда — звенья той же цепи.

Блокада Ленинграда – один из тяжелейших периодов, который когда-либо пришлось пережить городу. 900 дней и 900 ночей люди держались мужественно и благородно. Суровая блокада города началась 8 сентября 1941 года.

Жителям города пришлось многое преодолеть. Главная цель была – выжить. Продовольствия в городе катастрофически не хватало, так как немецкие войска уничтожили Бадаевские продовольственные склады, обеспечивавшие не только город, но и часть армии. В городе начался голод.

Были предприняты попытки эвакуации женщин и детей подальше от военных действий. Из города увезли около миллиона человек. Эвакуация продолжалась вплоть до 1943 года.

С наступлением холодов люди стали умирать прямо на улицах, некоторые умирали дома во сне. Всего лишь 3% населения погибло от бомбежек, остальные 97% - от голода. Матери, чтобы прокормить своих детей, могли убить домашних животных.

Люди ели все, что можно было съесть: цветы (из них делали лепешки), растворяли и варили плитки столярного клея с лавровым листом, олифу, на которой поджаривали хлеб.

Люди выезжали за город, на поля, где уже был собран урожай. Ленинградцы собирали нижние зеленые листья капусты, кочерыжки и ботву. Из них варили супы и делали заготовки на зиму.

Корм для животных. Особенно хорошо шел корм для птиц. Его быстро раскупили и потом питались много голодных месяцев. Корм для птиц состоял из крупы – чечевицы, гороха, вперемешку с палочками и песком.

Люди стали выращивать овощи в парках и скверах, власти это всячески поощряли. Из выращенных овощей делали заготовки на зиму.

Массово издавались брошюры, где рассказывали, как обрабатывать землю, выращивать овощи, какие дикие травы подходят для употребления в пищу, как сварить суп из крапивы, как из высушенного и измельченного корня одуванчика сделать заменитель кофе.

Хвоя. Это была не только еда, а источник витамина С. Из неё варили напиток, который спасал людей от цинги.

Спасались и ловлей рыбы. Под обстрелом врага рыбачили на Неве ( в основном, мальчишки). Улов был небольшой, но в условиях блокады и эти крохи спасали жизни.

Была история, когда на антресолях в доме нашли целый чемодан сухарей, который когда-то бабушка привезла на хранение и про него забыли.

Спасались конфетами, которыми в прошлом голу украшали новогоднюю ёлку и положили вместе с ёлочными игрушками.

Блокадный паек был очень скудным, даже чтобы поесть один раз, а он выдавался людям на целый день. По рассказам ветеранов-блокадников, кусок хлеба, выдаваемый на человека, был не больше спичечного коробка. Да и состоял он из опилок, соды, бумаги и лишь малой части муки. Из-за этого хлеб был черствым и горьким на вкус, но выбирать не приходилось.

Продовольствие могли привозить в осажденный город лишь одним путем – через Ладожское озеро. Как только появился первый лед, машины направлялись в Ленинград. Большинство из них не доезжали до города, поскольку проваливались под лед или попадали под фашистский обстрел.

Чтобы как-то подбодрить жителей, не прекращалось радиовещание. Оно передавало новости или же звук обычного метронома. Это был символ надежды, вечно бьющегося сердца непокоренного города.

Голод - не единственная трудность, подстерегавшая ленинградцев. Сильные морозы еще больше ужесточили условия их существования. Отопления и водоснабжения в домах не было. Люди делали проруби в Неве и совершали настоящие подвиги, добираясь до воды.

СКОЛЬКО ДНЕЙ ДЛИЛАСЬ БЛОКАДА ЛЕНИНГРАДА

Люди героически боролись за свой город, за свою страну. Они выстояли и не сдались. 27 января 1944 года блокада, которая длилась 842 дня, была полностью прорвана. Согласно официальным данным за время блокады в городе погибло 642 тысячи ленинградцев. Тем не менее, город выстоял. А произошло это благодаря тому, что люди придерживались определенных правил выживания.

Существовали ТРИ СТРАТЕГИИ ВЫЖИВАНИЯ:

ИНДИВИДУАЛЬНАЯ, когда человек расходовал все личные ресурсы исключительно на себя.

СЕМЕЙНАЯ – ресурсы добывались и расходовались сообща внутри семьи.

КОЛЛЕКТИВНАЯ , когда группа людей поддерживала друг друга.

Конечно в коллективе выживать было проще.

НЕПИСАННЫЕ ПРАВИЛА ВЫЖИВАНИЯ В БЛОКАДНОМ ЛЕНИНГРАДЕ

Эффективность немецких бомбардировок в Ленинграде оказалась не такой высокой, как было запланировано противником. Во многом это заслуга бойцов ПВО и добровольцев, дежуривших на крышах домов. Однако, свою роль сыграла и подготовленность ленинградцев, которые знали, как следует действовать во время воздушной тревоги, где находится ближайшее бомбоубежище, а также о том, какой путь является безопасным.

С голодом было связано и еще одно негласное правило – даже если такая возможность появлялась, блокадники редко ходили друг к другу в гости. Представления о морали в Ленинграде 1941-1942 гг., отношения между друзьями во время блокады неизбежно менялись. Конечно, отмирание прежних ритуалов и обычаев было обусловлено традицией наносить визиты не с пустыми руками. Понятно, что тогда ленинградцам дарить было нечего: самим бы выжить.

Литератор А. Тарасенков в своих воспоминаниях описывает своего друга, который сначала делился хлебом, а потом, наоборот, начал уносить кусочки для своей супруги. Во время подобных визитов становилось не по себе не только гостям, но и хозяевам, которым нечего было предложить друзьям и родственникам.

ПОВЕДЕНИЕ В ОЧЕРЕДИ

Р.И. Нератова рассказывала, что для того, чтобы избежать подобных инцидентов, каждый участник очереди обхватывал локти впередистоящего и плотно прижимался к нему всем телом. Такая сплоченность не только препятствовала преступникам, но и помогала сохранить тепло и не давала упасть на землю, если кому-то вдруг становилось плохо от голода.

Нормы хлеба все время уменьшались. Если в сентябре 1941 года суточная норма для рабочего составляла 600 граммов, то в ноябре она сократилась до 250 граммов. Все остальные, в том числе и дети, получали всего по 125 граммов. Но и столько хлеба печь было не из чего: в тесто добавляли все, вплоть до древесных опилок. Поэтому неудивительно, что ленинградцы даже передвигались с большим трудом. Однако, несмотря на слабость, двигаться было необходимо.

В дни блокады горожане объединялись, чтобы помочь тем, кто оказался на грани жизни и смерти. Специальные бытовые отряды обходили квартиры. Когда находили детей, их забирали и отправляли в детские дома. Лежачим затапливали печь, согревали кипяток. Так было легче. И человек вставал, начинал потихоньку двигаться. Люди оживали…

Мало кто знает, что солдаты… охотились на передовой! Они крошили на землю немного хлеба и ждали, когда слетятся воробьи. Затем по команде стреляли по птицам из рогаток. И шутили – два воробья на котелок воды – доппаек Ленинградского фронта! Юмор и в этой ситуации помогал выжить. Главное – действовать и верить в победу!

ПОДВИГ, СОВЕРШЕННЫЙ ЛЮДЬМИ ВО ВРЕМЯ БЛОКАДЫ, НЕЛЬЗЯ ЧЕМ-ЛИБО ИЗМЕРИТЬ. ЕГО НУЖНО ПОМНИТЬ ВСЕГДА И ЧТИТЬ ПАМЯТЬ ГЕРОЕВ.

27 января в Петербурге будут отмечать 75-летие со Дня полного освобождения Ленинграда от фашистской блокады. О тех днях написано много книг. Но шок, сострадание, боль у современников вызывает то, что сказано от первого лица. Невымышленные истории свидетелей страшных дней блокады.

Воспоминания Никитиной Елены Михайловны:

Воспоминания Валентины Степановны Мороз:

« – Потом еще такая деталь запомнилась: когда разбомбили Бадаевские склады, мы бегали туда или, вернее, добредали. И вот земля. У меня остался вкус земли, то есть до сих пор впечатление, что я ела жирный творог. Это черная земля. То ли в самом деле она была промаслена?

- Даже не сладость, а что-то такое жирное, может быть, там масло и было. Впечатление, что земля эта была очень вкусной, такой жирной по-настоящему!

- Как готовили эту землю?

Воспоминания Людмилы Алексеевны Мандрыкиной:

- Мы старались не говорить о еде. И вдруг ты смотришь на человека и видишь, что у него стекленеют глаза. Я теперь знаю, что это такое…

- Прямо во время разговора?

В книге Гранина и Адамовича воспоминания ленинградцев перетекают в авторский текст. По напряженности и эмоциональности они близки.

Фото: ТАСС

Блокада Ленинграда. Народная книга памяти

Аксенова Тамара Романовна:

«Наверное, я была первым блокадным ребенком, который попал в эту больницу. Там лежали больные дети еще с мирного времени, у них были проблемы с сердцем, почками. Когда нянечка начала меня раздевать и сняла мою шапку, она ужаснулась – вшей у меня было больше, чем волос. Был не только голод, но и холод, поэтому шапку я не снимала где-то полгода. В те времена вода была в виде льда, поэтому помыть голову я не могла. Меня побрили наголо.

Фото: ТАСС

Болдырева Александра Васильевна:

Однажды наша соседка по квартире предложила моей маме мясные котлеты, но мама ее выпроводила и захлопнула дверь. Я была в неописуемом ужасе – как можно было отказаться от котлет при таком голоде. Но мама мне объяснила, что они сделаны из человеческого мяса, потому что больше негде в такое голодное время достать фарш.

Никто не забыт и ничто не забыто,
На все поколенья и все времена.
Сединами живших и кровью убитых,
Оплачена страшная эта война.

Нет радости большей, чем радость Победы,
Но горечь утрат отзывается в нас.
И пусть не стыдятся почтенные деды,
Безудержных слёз, что струятся из глаз…

И если б их видели те, кто погибли,
Сказали: «Не плачьте, а будьте верны
Мечтам нашим светлым. Тому, что достигли.
И стойкими будьте. Такими, как мы.

Пусть люди запомнят, что было не с ними.
Узнают, как вдовы всё верность хранят.
И ждут стука в дверь они, вечером синим,
Забыв, что любимые сном вечным спят…

Никто не забыт и ничто не забыто.
Хоть радость Победы до боли грустна.
А мы поклоняемся праху убитых,
Когда к нам в Россию приходит весна.

Фото: ТАСС

Я расскажу о повседневном быте города, который оказался в условиях нечеловеческой катастрофы, и о том, что происходило с людьми, невольно ставшими участниками беспримерных страданий. Катастрофа — это тот самый момент истины, который позволяет с максимальной силой обнаружить то, что никогда не выльется наружу в спокойное время.

Темой блокадного Ленинграда я начал заниматься несколько лет назад — где-то в 2005-м, — и, надо сказать, это один из тяжелейших сюжетов, которые мне приходилось разбирать. До этого я изучал политическое сознание людей в переломные годы революции, когда люди должны были приспосабливаться к новой власти, должны были терять те или иные свои политические привычки, пытаться вжиться в эпоху. Несмотря на различия этих тем, и там, и там — катастрофа, сцены, действия, жертвы.

Первое знакомство с блокадными документами просто ошеломило меня. В первую очередь стало понятно, что это не та блокада, которая привычна для нас. Это блокада страшная, при описании которой надо выбирать каждое слово, чтобы не задеть чувства выживших. В документах, в дневниках мне явились такие страшные факты, реалии, опубликование которых может нанести обиду, может огорчить. Но этих людей мы не можем судить, не можем выносить им какие-то моральные вердикты. Мы должны их слушать и понимать, в какой бездне они оказались.

Что вообще происходит с человеком, когда он начинает голодать? Первый симптом: люди начали постоянно говорить о еде.

Прежде чем рассказать о быте блокадного Ленинграда, я бы хотел коснуться темы того, как сама блокада повлияла на людей. Главным следствием голода и холода была апатия. Люди не замечали друг друга, бродили по улицам подобно сомнамбулам. Люди — не все, понятно, но многие — думали лишь о том, чтобы выжить прежде всего самим, а также чтобы выжили их дети, родные. Было несколько, так сказать, кругов. Быстрее всего нормы морали отмирали в общении с незнакомыми людьми, слабее — в общении с ближним кругом, с детьми, с родителями.

Главным следствием голода и холода была апатия.

За усиленную работу по захоронению выплачивался дополнительный паек: 100 г водки и, кажется, 200 г хлеба.

Чудовищные страдания испытывали люди от этих бомбежек, и особенность их была еще в том, что, в отличие от авианалетов, к ним невозможно было подготовиться: бомба уже летит, а никто еще не знает, что она летит. Несколько секунд до того, как она ударит по этой площади, но об этом никто даже не догадывается. Защититься, спрятаться было невозможно. Как спасались? Есть описание того, как люди выходили на крыши, несли свою вахту. Сняли даже Шостаковича за этим делом… Но, знаете, неловко смотреть эти кадры: за Шостаковичем идет кинобригада, он и одет как-то нелепо, в какой-то шинели. Какой-то постановочный кадр — композитор позирует, как бы иллюстрируя мужество блокадников Ленинграда. Но что касается людей — не Шостаковича, который, как известно, был в конце сентября 1941-го вывезен из города, а людей, которых в городе оставили умирать, — то дежурства на улице были очень страшной вещью. Ну представьте: крыша, зима, минус 25, продуваемый всеми ветрами человек, голодный, истощенный, больной, постоянно кутающийся в какую-то одежду. И как заранее узнать, какая бомба упадет на крышу? Хорошо, если зажигательная, а если фугасная? Есть такой мрачный блокадный анекдот (вообще анекдотов было много): меняю две зажигательные бомбы на одну фугасную, но в другом районе. Пытались защитить горожан посредством оповещения, так называемого метронома (когда радио не работало, в эфире стучал метроном, и быстрый стук означал тревогу. — Ред.). Но метроном был хорош, когда шли авианалеты, а когда налеты прекратились и город начали бомбить из орудий, тут никакой метроном уже помочь не мог. Кстати, вопреки официальной истории, радио в первую блокадную зиму не работало. Ольга Берггольц лежала дома в состоянии дистрофии и не могла никак выступать по радио.

Блокада — это тотальное страдание.

Надо сказать, что большое количество мертвых лежало в квартирах блокадного Ленинграда. В силу нескольких причин. Например: не надо было сдавать карточки. Это только сначала был четкий порядок: умер человек, родственники его похоронили, карточки сдали. Но вы же помните, о чем я только что сказал? Чтобы похоронить, нужно было скопить буханку хлеба. А хлеб выдавался на декаду — то есть на десять дней — по 100—150 г. И вот соблазн: лютые морозы, голод… В общем, когда начали очищать город, выяснилось, что некоторые квартиры были превращены в локальные кладбища.

Вообще в блокадном Ленинграде в какую дверь ни войдешь, в какое окно ни выглянешь — везде был ужас, который невозможно даже себе вообразить. Я прошу верить мне на слово: ни одно представление о блокаде — в том числе и мое — не способно передать тот ужас, который пережили блокадники. Мне многие говорили, что книгу мою не могут дочитать до конца — людей начинает трясти. Теперь-то я знаю, что есть черта, за которой люди инстинктивно пытаются оберечь себя от страданий. А блокада — это тотальное страдание. У вас может возникнуть ощущение, что я сгущаю краски. Но уверяю вас: я, наоборот, говорю мягко, пытаюсь найти каждому явлению оправдания. И я не рассказал вам, как в помойках рылись, как в очередях за тарелкой супа плакали, выпрашивая лишние порции копеечного супа. Я не стал особенно травмировать и рассказывать о детях несчастных, которых находили около тел погибших матерей. Это самое страшное описание вообще, которое мне когда-либо приходилось читать: чудовищное количество вшей, ребенок обгладывает мать, его самого едят крысы… Вы уж простите меня за сумбурное повествование, но о блокаде иначе не расскажешь. Помню, когда я в первый год изучил около трехсот документов, связанных с блокадой, на меня каждый день наваливалось это страшное. И это было не самое легкое время в моей жизни.