Омар Хайям

перевод Николая Стрижкова

Ни духи, ни румяна тебя не спасут,
Срок настанет — на кладбище всех отнесут.
Станет прахом могильный урод и красавец,—
Смерть над каждым свершит свой безжалостный суд.

Утром алый тюльпан серебрится росой
И фиалка склоняет свой стан молодой.
Я любуюсь еще не расцветшим бутоном,
Что пленил мое сердце невинной красой.

Старость—хилое дерево: корни истлели,
Листья сохнут, гранаты ланит посинели,
Крыша, дверь и подпорки стены бытия
Обветшали совсем и уж держатся еле.

День прошел — и о нем позабудь поскорей,
Да и стоит ли завтрашний наших скорбей?
Откровения нет ни в былом, ни в грядущем.
Мы сегодня живем. Так смотри веселей!

Сколько жив, буду вечно я весел и пьян,
Принесите вина — наступил рамазан!
До утра я с кувшином пребуду в объятьях,
Крепко чашу целуя, склонившись на жбан.

Не кори тех, кто пьян, уходя с кутежа,
Не живи лицемерьем, неправде служа.
Ты не пьешь, но гордиться тебе не пристало;
Твой порок хуже пьянства, презренный ханжа.

Чтобы сердце врага одолела тоска,
Выпей чашу вина и забудься слегка.
Хмель изгонит из сердца печальную думу,
Что и жизнь коротка и развязка близка.

Беспощаден и глух этот свод над тобой,
Как песчинкой играет он нашей судьбой.
Не сдавайся, мой друг, перед злом и коварством,
Оставайся в нужде и богатстве собой.

Изорву на затычку для жбана чалму,
Пьяным прахом омоюсь в питейном дому.
Может быть, в кабаке и отыщется средство
Разогнать непроглядную ханжества тьму.

Тайны мира, как я записал их в тетрадь,
Головы не сносить, коль другим рассказать.
Средь ученых мужей благородных не вижу,
Наложил на уста я молчанья печать.

Сокровенною тайной с тобой поделюсь,
В двух словах изолью свою нежность и грусть.
Я во прахе с любовью к тебе растворюсь,
Из земли я с любовью к тебе поднимусь.

Пусть не жадность, а радость владеют тобой,
Постарайся поладить с коварной судьбой.
Будь всегда неразлучен с любимой и с чашей,
Дни проходят неслышной, поспешной стопой.

Ты удачлив и смел, высоко залетел
И поверил, что вечен твой гордый удел.
Только помни: владык было в мире немало —
Все ушли, хоть никто уходить не хотел.

Раз не нашею волей вершатся дела,
Беззаботному сердцу и честь и хвала.
Не грусти, что ты смертен, не хмурься в печали,
А не то тебе станет и жизнь не мила.

Кто на свете не мечен грехами, скажи?
Мы безгрешны ли, Господи, сами, скажи?
Зло свершу—ты мне злом воздаешь неизменно,—
Значит, разницы нет между нами, скажи!

Я пресытился нищенством, Боже, на свете,
Надоели невзгоды и горести эти.
Всемогущий, ты все сотворил из нуля,—
Почему ж твоя милость меня не отметит?

Ты — Творец, и таким ты меня сотворил,
Дал вина и любовной тоской напоил.
Если ты в первый день меня создал поэтом,
Так за что же тогда ты мне ад посулил?

Не тужи, что всему есть на свете конец,
Эта жизнь нам дана для услады сердец.
Вот когда б постоянство царило в природе,
То тебе не пришлось бы родиться, глупец.

Зачем, о Господи, ведь ты великодушен,
Из рая изгнан тот, кто твой запрет нарушил?
Не милосердие, коль ты простишь покорного,—
Прости меня тогда, когда я не послушен.

Знает твердо мудрец: не бывает чудес,
Он не спорит — там семь или восемь небес.
Раз пылающий разум навеки погаснет,—
Не равно ль — муравей или волк тебя съест?

Изболелся я сердцем, печалью убит
И завидую тем, кто в могиле лежит.
Не могу отыскать я дорогу к спасенью,—
Видно, грешник великий, я Богом забыт.

От губительных ядов житейских невзгод
Лишь в вине себе смертный спасенье найдет.
Пей на травах душистых, пей с юностью пылкой,
До того, как твой прах сам травою взойдет.

С милой быть и с вином — нет греха и стыда,
Пост нарушить, молитвы зарыть — не беда.
Будь с людьми справедлив, на чужое не зарься,—
А другие грехи нам простят без труда.

Что б ты ни говорил, все отдает наветом,
Ты обозвал меня безбожником отпетым.
Допустим, что ты прав: я — дерзкий еретик,
Но разве вправе ты мне говорить об этом?

Мудрый старец, взгляни: поутру под горой
Пыль вздымает малыш, увлеченный игрой.
Дай совет ему: пусть не тревожит усопших —
Этим прахом рассыпались царь и герой.

Снова дождь над лужайкою плачет, уныл,
Нет вина, алых уст — мир и пуст и немил.
И трава, что сегодня нам радует взоры,
Завтра вырастет буйно из наших могил.

Если разум теперь в невысокой цене,
Неразумный плоды пожинает вдвойне,
Принеси же того, что лишает рассудка,
Может, счастье тогда улыбнется и мне!

С любимой и с вином трущоба нас укрыла,
Свободных от забот и страха пред могилой,
Одежда, плоть, душа —все отдано вину,
Чтоб от земных оков свободно сердце было.

Будешь в обществе гордых ученых ослов,
Постарайся ослом притвориться без слов,
Ибо каждого, кто не осел, эти дурни
Обвиняют немедля в подрыве основ.

Был несчастным влюбленным вот этот кувшин,
Сердце пылкое в сладком плену сокрушил.
А на горлышке ручка поныне свидетель,
Как бывали объятья любви хороши.

Влекут меня розам подобные лица
И чаша, чтоб влагой хмельной насладиться.
Хочу всем усладам земным причаститься,
Пока не настала пора удалиться.

Если к чаше приник—будь доволен, Хайям!
Если с милой хоть миг — будь доволен, Хайям!
Высыхает река бытия, но покуда
Бьет еще твой родник — будь доволен, Хайям!

Будь жизнью доволен, насущному рад.
Пусть ты и могуч, и велик, и богат,
Недолог твой пир в роковом этом круге,
С собою земных не захватишь услад.

Дверь насущного хлеба мне, Боже, открой:
Пусть не подлый подаст — сам дай щедрой рукой.
Напои меня так, чтобы был я без памяти,
Потому и заботы не знал никакой.

Тюльпан ли расцветет иль роза вспыхнет ало,
Их кровь великих шахов напитала.
Фиалка нежной родинкой была,
Прелестный лик когда-то украшала.

Лишь лучистое утро заглянет в окно,
Пусть прозрачные кубки наполнит вино,
Люди горькой отравой вино называют,
Но прибежище истины тоже оно.

Не давай печали сердце шрамом метить,
Книгу наслажденья чти в мгновенья эти.
Нужно пить вино, любовью сердце полнить,
Ведь не знаем, сколько жить дано на свете.

В обители этой, в которой две двери,
Даны нам от века тоска и потери.
Поэтому благ, кто совсем не родился,
Он нашей печали душой ее измерил.

Мою душу плененную, Боже, прости!
Грудь, любовью спаленную, Боже, прости!
Мои ноги, привыкшие к грешным дорогам,
Руку с чашею полною, Боже, прости!

Бросить пить и красоток забыть навсегда?
Лучше скорая смерть, чем такая беда!
Жизнь и так коротка. А потом неизвестность.
Не останется, может быть, даже следа.

Держат Семь и Четыре нас вечно в жару,
И недолго нам быть на веселом пиру.
Но до смертного часа поверить не сможем,
Что назад не вернемся, сгорев на ветру.

Тот кувшин, что сегодня поит бедняка,
Гордым сердцем царя был в другие века.
Из рубиновых уст и ланит белоснежных
Сделан кубок, что пьяницы держит рука.

Вольно миг один живем на свете.
Не горюй, что рок нам ставит сети,
Ибо тела нашего основа:
Искра, капля, легкий прах и ветер.

Не устроена жизнь, в беспорядке дела,
Нет покоя, все больше коварства и зла,
Мы не просим — Творец нас бедой награждает,
И за это всевышнему честь и хвала!

Не советуясь, гонят нас в бездну кручин,—
Как же выплыть из гибельных этих пучин?
Нам несчастий предлог иногда и покажут,
Только истинных не открывают причин!

Бродягою пройдешь пути свои — добьешься.
Не раз в своей умоешься крови — добьешься.
Коль от себя сумеешь отказаться
И сам взойдешь на жертвенник любви — добьешься.

Снова юные розы украсили мир,
Прикажи, чтоб вина нам подали, кумир.
О загробном блаженстве и муках не думай,—
Этот вздор только в сказках уместен и мил.

Правда в сердце у мудрого долго таится,
Словно птица Анка, потаенная птица.
Так в жемчужницу капля морская внедрится,
Чтобы ясным сиянием втайне налиться.