Вот холера сапоги промокли

CD Projekt пригласила журналистов на тур по рабочим местам, чтобы рассказать о новой игре про Геральта. The Witcher 3: Wild Hunt сейчас на стадии интенсивного тестирования. Разработчики ищут ошибки, почти с каждого монитора транслируют геймплей — так выше шанс заметить баг и своевременно его исправить. На третьем этаже запускают сразу три разные версии игры. Разработчики сравнивают графику не менее фанатично, чем журналисты из Digital Foundry.

Мы спускаемся в подвал, где на полу лежат боксерские груши. В комнате по периметру установлены камеры и устроена студия для захвата движений. Особо сложные сцены CD Projekt поручают другой профессиональной конторе, но чаще обходятся своими силами: так можно быстро подснять и откорректировать анимацию, и вся информация сразу же попадает на сервер студии. Наверху работа не прекращается ни на минуту — а вот в помещении для motion capture царят тишина и спокойствие. Момент затишья перед основным мероприятием.

Самое важное, что нужно знать о Wild Hunt, — для студии это глобальный эксперимент по помещению истории в открытый мир. Если раньше игры про Геральта были строго разбиты на акты (с началом каждого менялось место действия), то теперь ведьмак может свободно путешествовать по всей Темерии. И здесь не будет слишком серьезных взаимоисключающих решений, как во второй части, где выбор союзника целиком менял события второго акта.

Добро пожаловать в Белый Сад. На столбах висят люди, на перекрестке разворотило человека, вдалеке заброшенная деревня. На обочине поле битвы, что-то еще дымится, упыри лениво жуют трупы.

The Witcher 3: Wild Hunt работает по-другому. Он спокойнее и скорее напоминает классическую Gothic: мотивирует изучать окружение не потому, что вон в том углу карты нужно обязательно выполнить квест, а потому что вам любопытно.

Демонстрация началась с пролога — тут показали разные механики и принципы работы игры. После непродолжительного вступления Геральт просыпается от кошмара. Вместе с ведьмаком Весемиром они идут по следу колдуньи Йеннифер — последний раз ее видели как раз в Белом Саду рядом с Вызимой. Туда и идем.

По пути в местную деревню видим, как на караванщика нападает грифон. Геральт с Весемиром отбиваются от волшебной твари, спасают мужчину, и тот указывает на местную таверну. Колдунью наверняка могли видеть там.

В таверне на балке висит темерский щит с лилиями — символ надежды. Земля здесь под контролем Нильфгаарда — отсюда и вооруженные столкновения и волнения в народе. Люди с трудом осознают, что проиграли войну, и все равно пытаются сопротивляться захватчикам. Один из торговцев рассказывает, что Йеннифер последний раз видели в ставке Нильфгаарда неподалеку, так что скачем туда.

Подданные императора Эмгыра не такие уж и агрессивные, зато очень несговорчивые. Офицер в черной броне не хочет общаться и предлагает сделку. В обмен на информацию о Йеннифер ведьмаку нужно убить грифона — тот внезапно начал всем докучать, несколько человек уже погибло.

С наскока чудовище не одолеть, нужно как следует подготовиться к охоте. Узнать, где у грифона гнездо, найти приманку, выяснить, какой тактике следовать при столкновении с крылатым монстром. В прологе Геральт делает это все не самостоятельно: он через квесты знакомится с местным лесничим, а тот указывает ему на гнездо. Знахарка неподалеку рассказывает, где найти особую приманку.

Ситуация вырисовывается следующая: солдаты как следует напились, наткнулись на гнездо грифонов, убили спящую самку и разбили яйца. Грифон-самец после этого сошел с ума и принялся терроризировать земли. Начал с привала тех самых бравых охотников. Геральт с ухмылкой смотрит на обезображенные тела — как бы самому не стать жертвой разъяренного чудища.

После непродолжительной подготовки остается только снова встретиться с Весемиром в таверне и отправиться убивать монстра. Однако прежде неплохо бы решить другие проблемы.

Ведь мы идем исключительно по сюжетным поручениям и не отвлекаемся на тот самый открытый мир и дополнительные задания — а впереди бой с серьезным противником, и у Геральта не готовы зелья, нет запаса еды, да и экипировка получше не помешала бы. Побочных квестов в Белом Саду немного: несколько наводок на доске объявлений, и еще пара деревенских делится своими бедами.

Другой пример — у мужчины на ферме брат отправился воевать с нильфгаардскими солдатами и не вернулся. Скорее всего он умер, и его нужно похоронить. Отряд, в котором он служил, помечал свои щиты особым узором, поэтому мы вместе с фермером и его собакой идем на поле боя и смотрим, что случилось с тем самым отрядом. Наш помощник никак не может опознать тело. Но вот его пес находит нужный щит, берет след и бежит к хижине — а в ней раненый родственник. Рядом сидит слепой нильфгаардец. Солдаты получили серьезные увечья в бою, но решили друг друга вытащить, и нам опять же нужно решить — пощадить врага или укрыть его на ферме.

Последствия наших решений мы пока не видим, но вполне возможно, что эти незначительные квесты каким-то образом отзовутся нам в долгосрочной перспективе.

По Белому Саду разбросаны лагеря разбойников, по болотам гуляют утопцы, по полям бегают стаи диких собак. Под мостом можно найти сокровище, а потом напороться на неведомое чудище в какой-нибудь пещере и сложить голову. Как и в случае со второй частью, игра заточена под прохождение на высоком уровне сложности — именно тогда начинаешь обращать внимание на разные травки под ногами, не забываешь варить зелья, цепляешься за каждое очко опыта и стараешься отыскать мощное оружие. Именно тогда игра по-настоящему раскрывается и становится понятно, что даже в прологе соваться к грифону, который вроде как часть обучения, без должной подготовки не следует.

Но рано или поздно с чудовищем все-таки предстоит столкнуться. Все готово к охоте: чучело овцы набивают приманкой, Весемир вручает нам арбалет, Геральт выпивает специальное зелье и идет вместе с товарищем резать монстра. Получается неплохо.

Боевая система, по сравнению с тем, что было во второй части, стала более плавной, но основная идея не изменилась. У Геральта в бою много вариантов: знаки, ловушки, зелья, оружие дальнего боя. Главное — правильно пользоваться этим по ситуации. Ведьмак красиво дерется на открытых пространствах, ловко уворачивается от ударов, изящно уходит в перекат и технично контратакует. В помещениях все немного сложнее: чужие выпады срывают ваше наступление, маневрировать становится неудобно. Впрочем, в первый раз Геральта загрызла свора псов. Их много, нападают они быстро, и вовремя среагировать не получилось.

Битва с грифоном чем-то напомнила охоту на чудовищ в Monster Hunter — долго готовимся, а потом сражаемся с мифической тварью в несколько стадий. Грифон уязвим к огню, и его проще одолеть, если бить по хвосту, — спереди он слишком больно кусается. После десятка ударов тварь пытается улететь, и мы бросаемся в погоню — сцена заскриптована, приземляется монстр всегда на одном и том же месте. Там он начинает вести себя агрессивнее, но нет ничего, с чем не справился бы серебряный меч. Монстр повержен, нильфгаардский офицер доволен, а пролог заканчивается достаточно неожиданной встречей.

После этого мы переносимся на архипелаг Скеллиге, где бушуют ураганы. С пролога прошло изрядно времени, у Геральта уже совсем другая экипировка. Он стоит перед Каэр Трольде — крепостью местных викингов, где устроили очередное пиршество. Ярлы выбирают нового лидера. Один из детей Краха, повелителя Каэр Трольде, должен возглавить клан, но, к сожалению, выборам не бывать. Праздник прерывается жестокой атакой медведей-оборотней — кому-то обглодали лицо, другим переломали кости. Все очень плохо.

Стоит только ворваться в эту экосистему, и вскоре станут заметны изменения. Например, если истребить какой-то вид животных, другие твари займут освободившуюся нишу. Если убьете слабых монстров, на их место могут прийти другие, более злые. Уничтожили крупное чудовище — скорее всего, прибегут мелкие, им уже некого бояться, а у местных могут возникнуть проблемы. Сдохший монстр начинает источать запах. Сначала свежий, и на него сбегаются разные хищники, потом гнилостный — это привлекает разных падальщиков и чудовищ.

Его отдельная гордость — поведение гусей. Монье рассказывает, что впечатление об игре составляется из самых незначительных мелочей, которые и заметит не каждый. Так вот, по его словам, гуси ведут себя как живые — это не просто декоративные объекты, работающие на простом скрипте. Сам Монье может сидеть в офисе и весь рабочий день смотреть трансляции с веб-камер или YouTube — наблюдать за поведением птиц.

Я провел три часа в этой кессонной камере, отвыкая от бесконечных побочных квестов и однотипных поручений. За кадром осталось много всего интересного — скажем, в какой-то момент мы сможем сыграть за дополнительного персонажа. Подробностей пока не сообщают, кроме того, что по стилю игры вторая героиня, Цири, будет напоминать Геральта.

Я так и не увидел серьезных многоступенчатых квестов, которые показывали год-полтора назад, но теперь очень хочу посмотеть, что будет дальше. Это значит, что Геральту придется плыть сквозь шторм по архипелагу Скеллиге, сразить несколько дюжин чудовищ и раскрыть еще десяток заговоров. Ему не привыкать.

Существуют две клинические разновидности чумы – бубонная и легочная. Первую можно заполучить от укуса блохи. Вторая представляет собой осложнение бубонной чумы. Легочная чума передается, как грипп, и вызывает стопроцентную смертность. Если в ближайшие два дня поставить верный диагноз заболевшему бубонной чумой, то есть надежда на благополучный исход. Если это случится позже, то человек умирает от интоксикации – при введении активных антибиотиков токсичные микробы погибают, выделяя токсин в организм человека. Легочная чума может привести к смертельному исходу уже на второй день. И умирают люди чаще всего потому, что местные врачи в большинстве своем не могут поставить точный диагноз и принимают чуму за грипп, менингит, пневмонию.

Пока СССР дурил ВОЗ, медики боролись с эпидемиями чумы. Перечислим лишь некоторые из них: 1939 г. – Москва; 1945 г. – юг Волжско-Уральского региона, Средняя Азия; 1946 г. – Прикаспийская зона, Туркмения; 1947–1948 гг. – Астраханская область, Казахстан; 1949 г. – Туркмения; 1953, 1955, 1958 гг. – Средняя Азия; 1970 г. – Приэльбрусье; 1972 г. – Калмыкия; 1975 г. – Дагестан; 1979 г. – Калмыкия; 1980 г. – Прикаспийская зона; 1981 г. – Узбекистан, Казахстан.

С 1920 по 1989 год чумой заболели 3639 человек, умерли 2060. Но если до войны от чумы умирали сотни, то с середины 40-х годов, когда начали лечить людей сульфидином, противочумной сывороткой и синькой, смертность исчислялась десятками, а с конца 50-х, когда стали использовать стрептомицин, – единицами. Жертв чумных эпидемий было бы неизмеримо больше, если бы не деятельность сотрудников противочумной службы. Деятельность, которая постоянно секретилась. Чумологи не имели права рассказывать о своей работе даже родственникам. В 60–70-е годы за нарушение подписки о неразглашении запросто увольняли по статье. Нередко о месте и целях командировки люди узнавали только в аэропорту.

На второй день после прибытия нашего эпидотряда поступил сигнал о наличии больных и умерших в одном из аулов. На подъезде к месту, примерно за километр, мы заметили оцепление из солдат. Две черные юрты одиноко стояли среди степи. Подошли военные врачи, офицеры. Рассказали, что, по их сведениям, в ауле умерли шесть человек. Несколько женщин с детьми разбежались и пока не найдены. Ни у кого не вызывало сомнения, что это – чума. Однако требовалось бактериологическое и патологоанатомическое подтверждение диагноза.

Нагруженные инструментами, канистрами с дезраствором и другим необходимым снаряжением, мы медленно брели по раскаленной почве к пораженному заразой аулу. Наша одежда состояла из комбинезона, двух халатов, надетых друг на друга, белой косынки, медицинской шапочки, толстого ватно-марлевого респиратора, очков-консервов, похожих на мотоциклетные, резиновых сапог, клеенчатого фартука и двух пар резиновых перчаток. В этом одеянии мы были похожи на космонавтов, неуклюже передвигающихся по поверхности Луны. Солнце палило нещадно, и пот струями стекал вниз, скапливаясь в резиновых сапогах.

Откинув полог юрты, мы заглянули внутрь. Перед глазами предстала страшная картина. Трупы мужчин и женщин в беспорядке лежали на кошмах и земляном полу. Чума обезобразила их лица, а кожа казалась черной. Запах тления проникал даже через толстый слой респиратора. Мы сделали поверхностный осмотр и описание погибших. Затем вытащили трупы наружу и произвели вскрытие. После обработали раствором лизола юрту и одежду, распылили дуст по кошмам и коврам для уничтожения блох и засыпали трупы хлорной известью. Вернувшись в лагерь, я не смог удержаться от соблазна немедленно посмотреть под микроскопом сделанные на месте мазки. Увиденное потрясло меня. казалось, вся ткань умершего состояла из чумных бацилл. Утром следующего дня половина персонала нашей экспедиции была занята неприятным, но необходимым делом сжигания трупов умерших от чумы. В условиях безлесной пустыни это мероприятие оказалось далеко не простым. Одни грузовые машины воинской части откуда-то издалека привозили дрова, другие – собранный в округе саксаул. Огромные костры горели целый день. Когда кончились дрова, выяснилось, что трупы до конца не сгорели. К вечеру подъехала цистерна с нефтью, и солдаты направили толстые шланги в недогоревшие костры. Пламя вспыхнуло с новой силой.

Несчастные, испуганные родственники и соседи умерших от чумы в панике разбегались подальше от очага заболевания. Они знали, что их будут искать, и поэтому прибегали к любой хитрости, чтобы избежать помещения в карантин. Поиски и выявление контактных иногда напоминали детективные истории с погонями и захватом.

Описанные события происходили в 1949 году, но с тех пор чума не стала краше.

С 20-х годов советские специалисты неоднократно боролись с чумой в Монголии, Китае, Корее, Афганистане, Вьетнаме. Несмотря на закрытость советских НИИ, занимавшихся особо опасными инфекциями, на Западе имели представление о работах наших ученых и весьма высоко их ценили. В войну появление на фронтах известных советских чумологов приводило порой к неожиданным последствиям. Летом 1942 года в Астрахань для организации борьбы с эпидемией туляремии в войсках прибыл И.И.Рогозин – начальник управления противоэпидемических учреждений Наркомздрава. Водитель рогозинской автомашины, работавший до войны в ставропольской противочумной лаборатории, упросил отпустить его домой для эвакуации семьи. Но выбраться из Ставрополя он не успел, в город вошли немцы. Их сразу заинтересовала машина с московскими номерами, и они допросили водителя. Тот сознался, что привез в Астрахань Рогозина. Известие об этом быстро дошло до высокопоставленных фашистских медиков. Те переполошились. Рогозин был известен им своими работами в области профилактики чумы, следовательно, на юге России вполне может бушевать эпидемия. Тут же весь личный состав немецких соединений, продвигавшихся на юг, был привит от чумы, что вызвало панику среди фашистов. Наши разведчики, в руки которых попали документы об этой акции, передали их командованию. Советские медики, предположив возможность проведения немцами бактериологической диверсии, также провели вакцинацию бойцов Красной Армии.

«Хотя служба создавалась как противочумная, но заниматься ей пришлось и другими особо опасными инфекциями – холерой, сибирской язвой, бруцеллезом, туляремией, – рассказывает профессор Сучков. – Если верить официальным данным, до 1965 года холеры в СССР не было. (Информация о холерной вспышке в Сталинграде в 1942–1943 годах была засекречена. Тогда холеру признали занесенной немцами. Правда, опытные врачи прекрасно понимали, что это – бред, у немцев не было больных холерой.) В 1965 году – одновременно начинаются эпидемии холеры в Афганистане и в Узбекистане – в Кара-Калпакии заболели 560 человек. Местные врачи на призыв включиться в борьбу с холерой заявляли чумологам: вы специалисты, вот и занимайтесь, нас этому не учили и мы не хотим заразиться. Патологоанатомы наотрез отказывались вскрывать трупы умерших. Так что бороться с холерой пришлось одним чумологам. Хорошо, что служба заранее подготовила для себя специалистов широкого профиля – они могли выявить источник эпидемии, провести лабораторную диагностику, лечение, вакцинирование. На охрану карантинной зоны власти направили девять тысяч солдат, милиционеров и дружиников. Вынос холеры в центральные регионы был предотвращен. Но в район Хорезма и прилегающие к Кара-Калпакии районы Туркмении холера все-таки была занесена торговцами наркотиков.

В самом начале этой эпидемии врач Туркменской противочумной станции Д.В.Жеглова выделила из воды реки Кушки холерный вибрион Эльтор. Получалось, что холера – местного происхождения. Но республиканской санэпидстанции дурная слава была ни к чему. И ее сотрудники накатали заявление на Жеглову, дескать, она, взяв холерный вибрион из музея живых культур противочумной станции, заразила им воду Кушки. Врача обвинили в совершении диверсии и завели на нее уголовное дело. Этим вопросом целый месяц занималась специальная комиссия, и Жеглова была реабилитирована. А холеру в Кара-Калпакии все-таки признали завезенной из Афганистана.

К 1991 году в ведении Главного карантинного управления Минздрава СССР находилась мощная противочумная система, куда входили шесть научно-исследовательских институтов (Саратов, Ростов-на-Дону, Ставрополь, Иркутск, Волгоград, Алма-Ата), 21 противочумная станция, 52 отделения и более двухсот эпидотрядов, где работали грамотные, специально подготовленные люди. Все противочумные отделения и эпидотряды следили за ситуацией в природных очагах.

Знакомясь с мемуарами ветеранов-чумологов, я не уставала удивляться. Каждый день эти люди имели дело с разнообразной заразой в лабораториях, большую часть жизни занимались ловлей чумных блох, мышей и сусликов. Месяцами они работали в районе эпидемий в жутких условиях. В Гадруте (Карабах), например, им пришлось дежурить на кладбище и отнимать у местных жителей чумные трупы. Аборигены пытались есть внутренности покойников, веря, что тогда болезнь их не коснется. В Баканасе (Казахстан) врачи собирали по домам тела умерших (всего их было 250) и складывали вдоль улицы в штабеля, тут же производили и вскрытия. А каково было сутками находиться в воняющих лизолом палатах, где пол и стены в кровавых плевках, где буйные больные в любой момент могли сорвать с тебя маску, очки, и вот уже ты – чумной. Но, несмотря на все эти ужасы, трудности и тягости, большинство чумологов влюблены в свою профессию и гордятся ею. И слава Богу, что такие фанатики были и есть. Только вот с каждым годом их становится все меньше.

В 1995 году Всемирная организация здравоохранения сообщила нам об эпидемии легочной чумы в Индии. Тогда в Москве были развернуты карантинные госпитали, в которых выдерживали и проверяли всех, кто прилетал из Индии. А как вы думаете, что случится, если эпидемия легочной чумы вспыхнет (не дай то Бог!) в той же Чечне, где нет не только противочумной станции, но и обычных врачей раз-два и обчелся? Только люди, посвятившие борьбе с чумой десятки лет, осознают, какой ужас ожидает всех нас.

Два года назад в письме к помощнику президента А.Я.Лифшицу ветераны-чумологи популярно объясняли, к чему приведет недофинансирование противочумной системы. На какое-то время положение улучшилось, а потом деньги снова перестали выделять. В 1997 году чумологи не выдержали и написали письмо в Минздрав России. Если государство не может, как раньше, финансировать противочумную службу, то давайте проведем разумную реорганизацию. Вот вам ее план, где учтено все. Новая служба будет способна обеспечить эпидемиологическое благополучие России и обойдется ей не дороже, чем в 1996 году. Письмо подписали известные ученые – академик И.В.Домарадский, профессора М.И.Леви и Ю.Г.Сучков, доктора наук Н.Н.Басова, Л.А.Ряпис, Е.В.Ротшильд, бывшие руководители Главного управления карантинных работ и отдела особо опасных инфекций Л.М.Марчук, К.А.Кузнецова, Г.Д.Островский, сотрудники, проработавшие в противочумной системе десятки лет, – Р.С.Зотова, И.В.Худяков и другие. Ответить им никто не соизволил.

Господа чиновники всех рангов и мастей, от которых зависит судьба противочумной службы! Контроль за чумой и иной заразой утрачивается не по дням, а по часам! Мы не знаем, где и когда может вспыхнуть эпидемия. В природных очагах, там, где еще работают противочумные станции, специалисты постоянно выделяют у грызунов культуру чумного микроба. Прививки против чумы у нас делают по строгим показаниям лишь тем, кто работает в опасных зонах. К тому же вакцина не спасает от заражения, а только облегчает течение болезни. Так что подхватить чуму народу – раз плюнуть! Учитывая же общее состояние отечественного здравоохранения, можно предсказать наше будущее. Если в ближайшее время не укрепить противочумную службу, то месть чумы будет жестокой. И вполне вероятно, что в 2000 году россияне начнут вымирать, как мамонты.

За горами, за лесами,
За широкими морями,
Не на небе — на земле
Жил старик в одном селе.
У старинушки три сына:
Старший умный был детина,
Средний сын и так и сяк,
Младший вовсе был дурак.
Братья сеяли пшеницу
Да возили в град-столицу:
Знать, столица та была
Недалече от села.
Там пшеницу продавали,
Деньги счетом принимали
И с набитою сумой
Возвращалися домой.

В долгом времени аль вскоре
Приключилося им горе:
Кто-то в поле стал ходить
И пшеницу шевелить.
Мужички такой печали
Отродяся не видали;
Стали думать да гадать —
Как бы вора соглядать;
Наконец себе смекнули,
Чтоб стоять на карауле,
Хлеб ночами поберечь,
Злого вора подстеречь.

Вот, как стало лишь смеркаться,
Начал старший брат сбираться:
Вынул вилы и топор
И отправился в дозор.

Стало сызнова смеркаться;
Средний брат пошел сбираться:
Взял и вилы и топор
И отправился в дозор.
Ночь холодная настала,
Дрожь на малого напала,
Зубы начали плясать;
Он ударился бежать —

Поле всё Иван обходит,
Озираючись кругом,
И садится под кустом;
Звёзды на небе считает
Да краюшку уплетает.

«Всю я ноченьку не спал,
Звёзды на небе считал;
Месяц, ровно, тоже светил, —
Я порядком не приметил.
Вдруг приходит дьявол сам,
С бородою и с усам;
Рожа словно как у кошки,
А глаза-то — что те плошки!
Вот и стал тот чёрт скакать
И зерно хвостом сбивать.
Я шутить ведь не умею —
И вскочи ему на шею.

Много ль времени аль мало
С этой ночи пробежало, —
Я про это ничего
Не слыхал ни от кого.
Ну, да что нам в том за дело,
Год ли, два ли пролетело, —
Ведь за ними не бежать…
Станем сказку продолжать.

Время катит чередом,
Час за часом, день за днём.
И на первую седмицу
Братья едут в град-столицу,
Чтоб товар свой там продать
И на пристани узнать,
Не пришли ли с кораблями
Немцы в город за холстами
И нейдёт ли царь Салтан
Басурманить христиан.
Вот иконам помолились,
У отца благословились,
Взяли двух коней тайком
И отправились тишком.

Вечер к ночи пробирался;
На ночлег Иван собрался;
Вдоль по улице идёт,
Ест краюшку да поёт.
Вот он поля достигает,
Руки в боки подпирает
И с прискочкой, словно пан,
Боком входит в балаган.

Тут конёк пред ним ложится;
На конька Иван садится,
Уши в загреби берет,
Что есть мочушки ревет.
Горбунок-конёк встряхнулся,
Встал на лапки, встрепенулся,
Хлопнул гривкой, захрапел
И стрелою полетел;
Только пыльными клубами
Вихорь вился под ногами.
И в два мига, коль не в миг,
Наш Иван воров настиг.

Стало на небе темнеть;
Воздух начал холодеть;
Вот, чтоб им не заблудиться,
Решено остановиться.
Под навесами ветвей
Привязали всех коней,
Принесли с естным лукошко,
Опохмелились немножко
И пошли, что боже даст,
Кто во что из них горазд.

Тут коней они впрягали
И в столицу приезжали,
Становились в конный ряд,
Супротив больших палат.

Гости денежки считают
Да надсмотрщикам мигают.
Между тем градской отряд
Приезжает в конный ряд;
Смотрит — давка от народу.
Нет ни выходу ни входу;
Так кишмя вот и кишат,
И смеются, и кричат.
Городничий удивился,
Что народ развеселился,
И приказ отряду дал,
Чтоб дорогу прочищал.

Пред глазами конный ряд;
Два коня в ряду стоят,
Молодые, вороные,
Вьются гривы золотые,
В мелки кольца завитой,
Хвост струится золотой…

Но теперь мы их оставим,
Снова сказкой позабавим
Православных христиан,
Что наделал наш Иван,
Находясь во службе царской,
При конюшне государской;
Как в суседки он попал,
Как перо своё проспал,
Как хитро поймал Жар-птицу,
Как похитил Царь-девицу,
Как он ездил за кольцом,
Как был на небе послом,
Как он в солнцевом селенье
Киту выпросил прощенье;
Как, к числу других затей,
Спас он тридцать кораблей;
Как в котлах он не сварился,
Как красавцем учинился;
Словом: наша речь о том,
Как он сделался царём.

Начинается рассказ
От Ивановых проказ,
И от сивка, и от бурка,
И от вещего коурка.
Козы на море ушли;
Горы лесом поросли;
Конь с златой узды срывался,
Прямо к солнцу поднимался;
Лес стоячий под ногой,
Сбоку облак громовой;
Ходит облак и сверкает,
Гром по небу рассыпает.
Это присказка: пожди,
Сказка будет впереди.
Как на море-окияне
И на острове Буяне
Новый гроб в лесу стоит,
В гробе девица лежит;
Соловей над гробом свищет;
Черный зверь в дубраве рыщет,
Это присказка, а вот —
Сказка чередом пойдёт.

Ну, так видите ль, миряне,
Православны христиане,
Наш удалый молодец
Затесался во дворец;
При конюшне царской служит
И нисколько не потужит
Он о братьях, об отце
В государевом дворце.
Да и что ему до братьев?
У Ивана красных платьев,
Красных шапок, сапогов
Чуть не десять коробов;

Ест он сладко, спит он столько,
Что раздолье, да и только!

В тот же вечер этот спальник,
Прежний конюших начальник,
В стойлы спрятался тайком
И обсыпался овсом.

Вот и полночь наступила.
У него в груди заныло:
Он ни жив ни мёртв лежит,
Сам молитвы всё творит.
Ждет суседки… Чу! в сам-деле,
Двери глухо заскрыпели,
Кони топнули, и вот
Входит старый коновод.
Дверь задвижкой запирает,
Шапку бережно скидает,
На окно её кладет
И из шапки той берёт
В три завёрнутый тряпицы
Царский клад — перо Жар-птицы.

А убрав их, в оба чана
Нацедил сыты медвяной
И насыпал дополна
Белоярова пшена.
Тут, зевнув, перо Жар-птицы
Завернул опять в тряпицы,
Шапку под ухо — и лёг
У коней близ задних ног.

Только начало зориться,
Спальник начал шевелиться,
И, услыша, что Иван
Так храпит, как Еруслан,
Он тихонько вниз слезает
И к Ивану подползает,
Пальцы в шапку запустил,
Хвать перо — и след простыл.

И посыльные дворяна
Побежали по Ивана,
Но, столкнувшись все в углу,
Растянулись на полу.
Царь тем много любовался
И до колотья смеялся.
А дворяна, усмотря,
Что смешно то для царя,
Меж собой перемигнулись
И вдругоредь растянулись.
Царь тем так доволен был,
Что их шапкой наградил.
Тут посыльные дворяна
Вновь пустились звать Ивана
И на этот уже раз
Обошлися без проказ.

Вот к конюшне прибегают,
Двери настежь отворяют
И ногами дурака
Ну толкать во все бока.
С полчаса над ним возились,
Но его не добудились.
Наконец уж рядовой
Разбудил его метлой.

Тут надел он свой кафтан,
Опояской подвязался,
Приумылся, причесался,
Кнут свой сбоку прицепил,
Словно утица поплыл.

Вот конек по косогору
Поднялся на эту гору,
Вёрсту, другу пробежал,
Устоялся и сказал:

«Скоро ночь, Иван, начнется,
И тебе стеречь придется.
Ну, в корыто лей вино
И с вином мешай пшено.
А чтоб быть тебе закрыту,
Ты под то подлезь корыто,
Втихомолку примечай,
Да, смотри же, не зевай.
До восхода, слышь, зарницы
Прилетят сюда жар-птицы
И начнут пшено клевать
Да по-своему кричать.

Вот полночною порой
Свет разлился над горой, —
Будто полдни наступают:
Жары-птицы налетают;
Стали бегать и кричать
И пшено с вином клевать.
Наш Иван, от них закрытый,
Смотрит птиц из-под корыта
И толкует сам с собой,
Разводя вот так рукой:
«Тьфу ты, дьявольская сила!
Эк их, дряней, привалило!

Едут целую седмицу,
Напоследок, в день осьмой,
Приезжают в лес густой.

На другой день наш Иван,
Взяв три луковки в карман,
Потеплее приоделся,
На коньке своем уселся
И поехал в дальний путь…
Дайте, братцы, отдохнуть!

Ну-с, так едет наш Иван
За кольцом на окиян.
Горбунок летит, как ветер,
И в почин на первый вечер
Верст сто тысяч отмахал
И нигде не отдыхал.

Вот въезжают на поляну
Прямо к морю-окияну;
Поперёк его лежит
Чудо-юдо рыба-кит.
Все бока его изрыты,
Частоколы в рёбра вбиты,
На хвосте сыр-бор шумит,
На спине село стоит;
Мужички на губе пашут,
Между глаз мальчишки пляшут,
А в дубраве, меж усов,
Ищут девушки грибов.

Едут близко ли, далёко,
Едут низко ли, высоко
И увидели ль кого —
Я не знаю ничего.
Скоро сказка говорится,
Дело мешкотно творится.
Только, братцы, я узнал,
Что конёк туда вбежал,
Где (я слышал стороною)
Небо сходится с землею,
Где крестьянки лён прядут,
Прялки на небо кладут.

Подъезжают; у ворот
Из столбов хрустальный свод;
Все столбы те завитые
Хитро в змейки золотые;
На верхушках три звезды,
Вокруг терема сады;
На серебряных там ветках
В раззолоченных во клетках
Птицы райские живут,
Песни царские поют.
А ведь терем с теремами
Будто город с деревнями;
А на тереме из звезд —
Православный русский крест.

На другой день наш Иван
Вновь пришел на окиян.
Вот конёк бежит по киту,
По костям стучит копытом.
Чудо-юдо рыба-кит
Так, вздохнувши, говорит:

Чудо-кит зашевелился,
Словно холм поворотился,
Начал море волновать
И из челюстей бросать
Корабли за кораблями
С парусами и гребцами.

Осетры тут поклонились,
В земский суд бежать пустились
И велели в тот же час
От кита писать указ,
Чтоб гонцов скорей послали
И ерша того поймали.
Лещ, услыша сей приказ,
Именной писал указ;
Сом (советником он звался)
Под указом подписался;
Черный рак указ сложил
И печати приложил.
Двух дельфинов тут призвали
И, отдав указ, сказали,
Чтоб, от имени царя,
Обежали все моря
И того ерша-гуляку,
Крикуна и забияку,
Где бы ни было нашли,
К государю привели.

Тут дельфины поклонились
И ерша искать пустились.
Ищут час они в морях,
Ищут час они в реках,
Все озёра исходили,
Все проливы переплыли,
Не могли ерша сыскать
И вернулися назад,
Чуть не плача от печали…

Там котлы уже кипели;
Подле них рядком сидели
Кучера и повара
И служители двора;
Дров усердно прибавляли,
Об Иване толковали
Втихомолку меж собой
И смеялися порой.

Вот конёк хвостом махнул,
В те котлы мордой макнул,
На Ивана дважды прыснул,
Громким посвистом присвистнул.
На конька Иван взглянул
И в котёл тотчас нырнул,
Тут в другой, там в третий тоже,
И такой он стал пригожий,
Что ни в сказке не сказать,
Ни пером не написать!
Вот он в платье нарядился,
Царь-девице поклонился,
Осмотрелся, подбодрясь,
С важным видом, будто князь.

Царь велел себя раздеть,
Два раза перекрестился,
Бух в котёл — и там сварился!

Царь царицу тут берёт,
В церковь божию ведёт,
И с невестой молодою
Он обходит вкруг налою.

Во дворце же пир горой:
Вина льются там рекой;
За дубовыми столами
Пьют бояре со князьями.
Сердцу любо! Я там был,
Мёд, вино и пиво пил;
По усам хоть и бежало,
В рот ни капли не попало.