Отношение к вич инфицированным людям в россии

В нашей стране более 12 тыс. ВИЧ-положительных детей. Многие из них живут в семьях, в том числе приемных. Но если из факта усыновления сейчас всё чаще не делают тайну, то диагноз родители стараются сообщить ребенку как можно позже, хотя ВОЗ рекомендует это делать в период от 6 до 12 лет. Усыновители боятся, что маленький ребенок расскажет кому-нибудь о своей болезни, и тогда с непониманием, осуждением и необоснованными страхами может столкнуться вся его семья. Современный уровень медицины позволяет ВИЧ-положительным детям прожить долгую и счастливую жизнь, но общество пока не готово их принять. Поэтому большинство таких семей предпочитает молчать о вирусе и надеется, что разоблачения удастся избежать.

Дискриминация с детского сада

Люди с ВИЧ часто скрывают свой диагноз, боясь изоляции, презрения и осуждения. Немногие открываются и держат удар, пытаются повлиять на общественное мнение.

В лаборатории центра по профилактике и борьбе со СПИДом и инфекционными заболеваниями

— Путь заражения ВИЧ — это кровь-кровь. То есть при инъекции и половом контакте, который тоже связан с кровью из-за микротрещин. Другие биологические жидкости содержат мало вируса, его недостаточно для заражения, — пояснил Евгений Смирнов. — Наши дети идут в обычные садики, и не стоит бояться, если ребенок кого-то поцарапал или укусил. Кровь из любой раны выходит под давлением, она выталкивает микробы и другую заразу. Мы не знаем ни одного случая бытового заражения от ребенка в России.

Запрет на дружбу

История Надежды Ивановны У. из Набережных Челнов:

Не то чтобы мы панически боимся разглашения, но всё же не афишируем. Я, конечно, предупреждала ее, что об этом никому не надо говорить, потому что люди еще не совсем готовы к такому. Но она болтушка и не смогла не поделиться с самой близкой подругой. Девочки очень крепко дружили, очень любили друг друга, и Катя доверилась. А Соня рассказала маме. Она объяснила, что ничего от мамы не скрывает. Последствия были очень тяжелые: Сонина мама позвонила мне в тот же вечер и сказала, что запрещает своей дочери эту дружбу. Больше девочки никогда не общались. Я сначала думала зайти к Сониной маме и поговорить с ней по душам. Но мы с Катей очень сильно заболели из-за этой истории: у внучки резко поднялась температура, а у меня давление. А когда пришли в себя, решили, что ничего не надо делать.

Сейчас внучка повзрослела, у нее появился парень, и она не стала скрывать от него свой диагноз. Но мальчика он не испугал. Он даже ездит с ней в СПИД-центр и следит, чтобы она регулярно принимала лекарство.

Времена меняются. И всё же если внучка решит открыться, я буду советовать ей этого не делать. Ну зачем? Не вижу смысла. Но решать, конечно, ей.

История жительницы Подмосковья Светланы М.:

О Машиной болезни даже брат и сестра не знают — мы решили, что это не наша тайна. Сама расскажет, если когда-нибудь захочет. А остальных это вообще не касается, и мы никому не скажем.

Мой самый большой страх, что Маша поделится с кем-то из друзей. У наших знакомых ВИЧ-положительная девочка рассказала о диагнозе близкой подруге, и та стала ее шантажировать, что всем расскажет. Но пока нас эта проблема не коснулась.

История Натальи З. из Москвы:

Мать после этого полтора года со мной не разговаривала, хотя я ее подготавливала к появлению приемного внука. Она всем на даче рассказала, что я взяла не просто детдомовца, а ВИЧ-инфицированного. Потом сильно полюбила внука, спохватилась, стала говорить соседям, что перепутала диагноз, но люди всё поняли.

Когда сын повзрослел, влюбился в девочку. Она всем рассказала в школе про своего ВИЧ-инфицированного парня, так ее стали называть спидоноской.

Для своего окружения я особо тайны из детских диагнозов не делала, но потом заметила, что меня стали реже приглашать в гости и заранее предупреждали, чтобы приходила без детей. Недавно подруга отказалась стричь моих ребят в своем салоне. Я не стала на этом акцентировать внимание — так можно всех друзей порастерять. Некоторые со временем привыкли.

История Карины Л. из Москвы:

Мне трудно будет объяснить еще маленькому ребенку, почему я не могу исполнить его мечту. Мы бы хотели отдать его в кадетскую школу, но туда детей с ВИЧ не берут. Мне это непонятно. Противопоказаний по здоровью нет. Родов войск много, далеко не все военные работают на линии огня. В чем проблема? На этот вопрос у меня ответа нет.

No media source currently available

Кирилл Барский – ВИЧ-инфицированный и не боится говорить об этом публично. Более того, он руководитель программ благотворительного фонда борьбы со СПИДом "Шаги". В эфире "Вечера с Ириной Ромалийской" Кирилл рассказал, для кого на самом деле опасен ВИЧ и как жить с таким диагнозом в России.

— Есть ли у вас данные о том, какие основные каналы распространения ВИЧ сейчас в России? Меняется ли как-то эта динамика?

— Официально меняется динамика, на самом деле есть определенные тонкости и нюансы, все, что касается вопросов распространения ВИЧ-инфекции. Если говорить, например, о Московском регионе, Санкт-Петербурге, то у нас там 25% и 25% – это потребители инъекционных наркотиков и мужчины, практикующие секс с мужчинами.

Однако эти пресловутые 50% гетеросексуального пути, из которых почти 70% – это мужчины, вызывают вопросы: кто эти мужчины на самом деле, действительно ли это гетеросексуальный путь передачи.

Что же касается по стране, действительно остаются вопросы по инъекционному пути. Это действительно особенно [распространено] в регионах с большим наркотрафиком. Там действительно бушует инфекция в основном среди наркопотребителей.

— Вы сам ВИЧ-инфицированный, не боитесь об этом говорить публично. Скажите, с какими сложностями вы сталкиваетесь, живя в России?

— Я сталкиваюсь, в первую очередь, с массовой стигмой и дискриминацией в обществе. Но лично что касается меня, благо, сильно не сталкиваюсь с какими-то личными вопросами, потому что я работаю в Фонде по борьбе со СПИДом, я занимаюсь активизмом и живу с открытым лицом. В свое время – в 19 лет – я принял это решение, и вот теперь я так живу.

— Сложно было принять такое решение?

— Да, действительно было, с одной стороны, сложно. С другой стороны, это была случайность в моей жизни, просто случайно дал интервью, и так получилось, что кадр моего лица оказался напечатан в издании. И я подумал: а почему бы и нет – и раскрыл свое лицо. И действительно стало мне лично легче. Что касается моего окружения близкого, оно не покинуло меня, в XXI веке в целом люди более-менее осведомлены, я бы сказал.

— Что вы имеете в виду, когда говорите об истерии в обществе?

— Истерия в обществе – имеется в виду в принципе к вопросу профилактики или в отношении ВИЧ-положительных людей?

— Отношение к ВИЧ-положительным.

— Есть определенного типа истерия в плане того, что у нас очень плохой уровень знаний в принципе о ВИЧ-инфекции в обществе в целом. То есть в плане путей передачи, в плане как реально жить с ВИЧ-инфекцией.

Более-менее у нас люди поняли, что бояться нас не надо, однако продолжают дискриминировать на рабочих, продолжают дискриминировать в личных отношениях. И связано это с тем, что люди не знают элементарного: как передается ВИЧ-инфекция, как с ней реально жить. И то, что, например, ВИЧ-положительный человек, принимающий лечение, не может заразить, например, своего полового партнера, потому что в бытовых условиях вообще в принципе ВИЧ-инфекцию невозможно передать даже теоретически.

— Как можно изменить эту ситуацию, по вашему мнению, эту историю, о которой мы говорим?

— Нужно просвещать население, в первую очередь тех людей, которые как раз-таки больше подвержены риску и одновременно самые дискриминируемые, стигматизированные, – это 30-40 лет.

— Правильно ли я понимаю, что пока в России этим занимаются только некоммерческие организации?

— Это будет не совсем честно сказать. Государственная система действительно делает профилактику по-своему, видит ее по-своему, но она делает ее, со скрипом, но делает. На сегодняшний день появилась не только национальная стратегия, но и "дорожная карта" ее реализации. Мы надеемся, что она сдвинет с мертвой точки очень многие вопросы, все, что связано с профилактической работой. Однако вопрос, как это просвещение происходит, – да, это вызывает вопросы с государственной точки зрения.