Ложноположительный анализ на вич у кого было такое

— Приходится констатировать, что, к сожалению, в Киевской области, которую обслуживает наш центр, как и во всей Украине, количество ВИЧ-инфицированных постоянно увеличивается. Причем меняется и контингент больных. Раньше нашими пациентами были в основном инъекционные наркоманы и представители т. н. групп риска. Теперь же в сети опасного вируса все чаще попадает социально адаптированное население, составляющее уже почти 60 процентов от всего количества ВИЧ-инфицированных, зарегистрированных в области.

Представьте, каково людям, особенно беременным женщинам, получить при обследовании позитивный результат на ВИЧ. Это шок, стресс — назовите его как угодно. В такой ситуации нередки разлады в семье, стремление избавиться от будущего ребенка. И вдруг, слава Богу, повторный анализ показывает: диагноз оказался ошибочным. Подобное — не редкость. Практически четвертая часть пациентов, обращающихся к нам с первичным позитивным анализом на ВИЧ, оказываются здоровыми.

— Почему это происходит?

— Причин много, но, на мой взгляд, самая главная — отсутствие надлежащего контроля за забором крови, ее обработкой и самим лабораторным процессом. Исследование крови на антитела к ВИЧ начинаются с выделения из крови в пробирках пациентов плазмы, которая и служит основой для дальнейших исследований. Для этого пробирки помещают в центрифугу, где по истечении определенного времени слой плазмы оказывается сверху. Лаборант должен переместить плазму из пробирки в другой сосуд с помощью специальной системы, имеющей на конце съемную одноразовую насадку из пластика. Из-за нее как раз и может произойти сбой. Предположим, таких пробирок было десять. Если в первой была кровь ВИЧ-позитивного пациента, а для забора плазмы из всех пробирок лаборант пользовался одной и той же насадкой, то инфекция может быть перенесена во все остальные. И анализы всех десяти обследуемых пациентов дадут позитивный результат.

— Получив результат на руки, даже если он был ложным, человек становится на учет как ВИЧ -инфицированный со всеми вытекающими из этого последствиями?

— Но ведь вы таковой располагаете?

— Как раз Киевский областной центр — единственный в Украине, в структуре которого нет столь важного звена. Он был создан в 2001 году как подразделение Киевской областной клинической больницы №1, располагающей большой комплексной лабораторией. В ноябре 2004 года Центр СПИДа стал самостоятельной организацией с юридическими правами. Но в его состав вошли лишь поликлиника и отдел эпидмониторинга. Мы по-прежнему отправляем анализы в лабораторию областной больницы, в состав которой входит и лаборатория СПИДа — она обязана тестировать на ВИЧ всю Киевскую область. Хотя лабораторная служба, согласно приказу №33 МЗ Украины, должна быть введена в состав центров СПИДа. И, насколько мне известно, в Украине единственный центр СПИДа, в котором отсутствует лабораторная база, — это киевский областной. Хотелось бы также, чтобы и в структуре Украинского центра профилактики и борьбы с ВИЧ/СПИДом была создана референц-лаборатория, которой бы подчинялись соответствующие лабораторные службы на местах.

— Много ли бывает таких случаев?

— Было даже так: к нам пришла женщина с новорожденным ребенком, чтобы поставить его на учет как ВИЧ-инфицированного. Мы ознакомились с результатами анализов и уже намеревались завести на него медицинскую карточку. Но перед этим, как всегда, начали уточнять подробности относительно родителей, поинтересовались их анализами. Выяснилось, что они оба здоровы. А их месячный ребенок, кровь которого из роддома была отправлена в лабораторию, оказался инфицированным. Естественно, родители были убеждены, что младенец заразился в роддоме.

— А что другое может прийти в голову?

— Конечно. Мы взяли кровь у матери и ребенка на повторное исследование. В результате выяснилось, что никакого ВИЧ у них нет. Но то, что за это время испытала молодая семья, ужасно… А каково врачам — инфекционисту, педиатру, психологу, которые чуть ли ни каждый день сталкиваются с одним-двумя подобными случаями?

В январе этого года наши специалисты проверили работу лаборатории СПИДа Киевской областной больницы. Оказалось, что, во-первых, нарушаются технологии обработки крови больных, во-вторых, кровь, которую сдают на ВИЧ жители районов Киевской области, доставляется в течение пяти-шести дней вместо необходимых трех суток.

— Но хоть что-нибудь предпринимается для изменения ситуации?

— Дальше разговоров пока дело не сдвинулось. Специальная комиссия Минздрава в своем заключении подтвердила необходимость создания такого стационара. Но предложенная в качестве базы больница в Белой Церкви далеко не лучший выбор. А как быть больным, проживающим, скажем, в том же Ирпене, Буче, Гостомеле, тем более — в районах левобережья? Жителям Березани, например, до Белой Церкви добираться как минимум часа четыре. Если же речь идет о дневном стационаре, то это вообще нереально. Поэтому руководители областного управления здравоохранения должны в конце концов выбрать для стационара место, которое устраивало бы жителей всех районов Киевской области.

Кстати, во всех регионах стараются такие структуры создавать в областных центрах, например, в Днепропетровске, Одессе, Симферополе.

Конечно, мы понимаем, что сейчас сложное время, перед страной стоят серьезные задачи, не допускающие отлагательства. Но существуют проблемы, в том числе и ВИЧ/СПИДа, которые нельзя отодвигать на второй план. Ведь от их решения зависит не только судьба людей, но и темпы распространения эпидемии ВИЧ в Украине. Нельзя также не учитывать того, что негативно настроенные больные, оказавшиеся без специализированной помощи, могут превратиться в СПИД-террористов. Поэтому мы убеждены, что такие проблемы найдут понимание у новой власти. И работники здравоохранения смогут, наконец, оказывать полноценную помощь своим пациентам.

У больного пневмонией в горбольнице обнаружили СПИД, о чем сообщили его родственникам и соседям. От него ушла жена, начались пересуды. После того, как вскрылась врачебная ошибка, пациент потребовал компенсацию в 1 млн руб. за ложный диагноз, но суды ему отказали. Они посчитали, что истец не доказал вину учреждения. ВС разобрался, на кого должно ложиться бремя доказывания, и указал на очевидные ошибки коллег. Это определение имеет большую практическую ценность и меняет сложившуюся практику, считают эксперты.

Официальной статистики медицинских ошибок в России не существует, но по приблизительным подсчетам, они становятся причиной гибели 40 000 - 50 000 человек ежегодно. Еще больше пациентов, узнав неправильный диагноз, долгое время безуспешно лечат "не ту" болезнь, затрачивая на это здоровье, деньги, нервы и время. Единственный относительно действенный способ защитить их права - это иск о компенсации морального вреда.

Еще одна проблема в том, что в российском законодательстве нет четких критериев, позволяющих определить размер такой выплаты. Ее назначает суд, который опирается на "разумность и справедливость, характер и степень страданий, степень вины причинителя" (ст. 1101 ГК). "Суды на формальном и психологическом уровне не способны выносить решения о взыскании значительных сумм. Как следствие - жизнь и здоровье людей ценится крайне низко," – комментирует партнер юридической фирмы "ЮСТ" Александр Боломатов.

Кроме того, сегодня очень непросто доказать медицинскую ошибку, рассказывает Павел Хлюстов, партер КА "Барщевский и партнеры". "Сложно установить факты, которые подтверждали бы неправильное лечение, - объясняет он. - К тому же, многие эксперты, проводящие судебно-медицинские экспертизы, проявляют профессиональную солидарность".

В конце 2014 года житель Липецка Семен Курьянов* попал в горбольницу № 4 с пневмонией. На 25 декабря был назначен очередной анализ крови, а на следующий день пациента выписали без объяснений. Долечиваться ему пришлось самостоятельно и за свой счет.

Перед самым Новым годом, 31 числа, Курьянову позвонили из областного СПИД-центра и сообщили, что анализ крови показал положительную реакцию на ВИЧ. Ошеломленный, он в тот же день примчался в лечебное учреждение, полагая, что произошла какая-то ошибка. Однако там заверили, что сомнений быть не может: мужчина болен больше года, это ставит под угрозу здоровье близких и родственников инфицированного, поэтому сотрудники СПИД-центра уже сообщили обо всем его жене. Курьянов продолжал настаивать на том, что заразиться нигде не мог, и потребовал провести повторный анализ. Исследование экспресс-методом, а позже - полное, подтвердили, что произошла ошибка, и пациент здоров. Но супруга уже разорвала с ним отношения.

А 16 февраля 2015 года сотрудники центра пришли к Курьянову домой, пока его не было, чтобы "проконтролировать состояние здоровья ВИЧ-инфицированного", о чем они прямо сообщили пожилому отцу мужчины. Разговор состоялся на лестничной площадке, его слышали соседи. С момента сообщения о диагнозе Курьянов, по его словам, испытывал "сильные нравственные страдания", что и побудило его обратиться в Октябрьский районный суд Липецка. Истец требовал выплатить ему компенсацию морального вреда в размере 1 млн руб.

В ходе заседаний выяснилось, что в горбольнице № 4 лечился ВИЧ-инфицированный Р., кровь которого, возможно, и попала в пробирку Курьянова. Кто, кроме медиков, мог их перепутать? Однако для суда этого оказалось недостаточно, чтобы возложить на них вину. Ее должен был доказать истец, указал райсуд. Кроме того, он пришел к выводу, что диагноз не причинил вреда жизни и здоровью Курьянова. Да, тот испытал моральные страдания, но при заборе крови врач предупреждал его, что результат тестирования на ВИЧ может быть ложноположительным или ложноотрицательным. Апелляция с этими доводами согласилась, а вот Верховный суд - нет.

"Тройка" судей (Вячеслав Горшков, Сергей Романовский, Александр Киселев) направила дело на пересмотр в Липецкий областной суд, указав апелляции на ее очевидные ошибки.

Так, судьи ВС установили, что ошибочный диагноз был поставлен не в результате ложноположительного тестирования, на что указывали представители медицинских учреждений, а именно потому, что кто-то из сотрудников перепутал пробирки с кровью. Доказательство тому - то, что образец, взятый у больного СПИДом Р. на исследование в СПИД-центр так и не поступил, зато кровь, которая находилась в контейнере с фамилией истца, оказалась ВИЧ-положительной.

Эксперты посчитали случай Курьянова из ряда вон выходящим. "Ситуация жуткая - медицинские работники должны были уладить спор до суда, но им даже не пришло в голову это сделать", - возмущается адвокат Алексей Михальчик. По его словам, большинство подобных исков отклоняются, но ВС начинает вводить споры с медицинскими учреждениями в цивилизованное русло. "Суды, как правило, возлагают на бывших пациентов обязанность доказать факт причинения вреда, хотя закон требует иного распределения бремени доказывания", - комментирует он.

Павел Хлюстов из КА "Барщевский и партнеры" также говорит о том, что вопрос о виновности ответчика был очевиден, но решения нижестоящих судов отвечают общей тенденции под любым предлогом отклонять требования по медицинским спорам. По его мнению, Верховный суд сделал шаг тому, чтобы прекратить порочную практику, но одного дела здесь будет недостаточно. Изменить ситуацию можно с помощью судов субъектов, которые способны более оперативно корректировать практику, считает Хлюстов.

По словам Боломатова, обычно компенсация морального вреда не превышает 300–400 тыс. руб. и возрастает до 1 млн руб. в случае гибели пациента (см. "Плата за ошибку: за неправильные действия медиков присудили рекордные компенсации"). Это подтверждается судебной практикой:

850 000 руб. получила мать погибшего мужчины, которому в Бутурлиновской районной больнице Воронежской области поставили неверный диагноз (см. "Апелляция до 850 000 руб. увеличила компенсацию матери пациента, погибшего из-за ошибки в диагнозе");
компенсацию морального вреда в 250 000 руб. присудили пациентке из Владимирской области, которой диагностировали онкозаболевание и даже провели ненужную операцию, только ухудшившую ее состояние (см. "Суд взыскал с больницы 375 000 руб. в пользу пациентки, которую прооперировали по ошибке").
280 000 руб. должна выплатить поликлиника № 17 и инфекционная поликлиника города Тюмени десятилетнему мальчику, который едва не погиб из-за того, что медики не смогли вовремя направить его на операцию по удалению аппендицита. В тяжелом состоянии маленький пациент попал в больницу, где у него выявили гангренозно-перфоративный аппендицит, разлитой фибринозно-гнойный перитонит и экстренно прооперировали (см. "Больницы, поздно диагностировавшие у ребенка аппендицит, спустя три года выплатят ему 280 000 руб.").
10 млн руб. просил взыскать с республиканской психиатрической больницы житель Мордовии, которого пытались лишить водительских прав из-за того, что в течение 45 лет медики диагностировали у него психическое расстройство. Центр имени Сербского в Москве подтвердил недействительность этого диагноза. Лямбирский райсуд Мордовии посчитал, что больница должна выплатить "оклеветанному" водителю 250 000 руб. (см. "Водитель отсудил 250 000 руб. у психбольницы, где ему 45 лет неверно ставили диагноз").

Рекордной для России стала компенсация морального вреда в 15 млн руб., которую Первый санкт-петербургский госмедуниверситет им. академика И. П. Павлова выплатил петербурженке Ирине Разиной. Из-за ошибки медиков при родах ее ребенок родился с необратимым повреждением мозга и прожил чуть больше двух лет. В 2012 году Приморский районный суд Санкт-Петербурга принял решение о 15-миллионной компенсации, а в ноябре того же года его засилила апелляция.

Хорошо еще, когда пациенты, разозленные неверным лечением или неправильно поставленным диагнозом, подают на медиков в суд, а не начинают личную вендетту, как это сделала Ольга Гисич, адвокат самарской коллегии адвокатов "Коган и партнеры". Женщине сделали несложную гинекологическую операцию в местной клинике "ИДК", а изъятые материалы отправили на гистологию в областной онкоцентр. Там анализы перепутали, и женщине сообщили, что у нее нашли онкологическое заболевание. Когда выяснилось, что произошла ошибка, Гисич сначала потребовала от "ИДК" оплатить ей $1 млн ущерба, а затем наняла мужчину, который избил двух сотрудников медучреждения и поджёг автомобили, принадлежащие врачам клиники. Общий ущерб оценивался на сумму в более 2,5 млн руб. (см. "Адвоката судят за поджог автомобилей врачей, напугавших ее ложным диагнозом"). В марте этого года женщина получила по приговору суда 8,5 лет колонии.

* - имена героев истории изменены редакцией

Как живут инфицированные вирусом иммунодефицита

Сергею под 50, он бывший наркоман и в прошлом, как признается, немного бандит. С виду — обычный мужчина с приятными чертами лица и в хорошей физической форме, хотя немного худоват. Мы знакомимся, кратко планируем предстоящую беседу, и Сергей начинает свой рассказ.

В детстве я часто задавал себе вопрос: зачем я живу? Так и не найдя ответа, решил, что от жизни нужно брать все. Я был простым деревенским пацаном, любил спорт и не был отличником. С 15 лет начались дискотеки, карманных денег не было. Начал подворовывать, поигрывать в картишки на деньги. Дурная компания, небольшие преступные группировки. Потом пришли бурные 90-е, стали доступны наркотики. В общем, погряз в этой среде.

Время шло. Я решил завязать и понял, что не могу. Боролся с зависимостью лет 8-9, лежал в клиниках, уезжал на Север и жил в деревнях. Ничего не помогало. К концу 99-го года я осознал, что крепко встрял. Пришла наркотическая депрессия. Жить мне уже не хотелось, но я понимал, что если сейчас умру, то точно попаду в ад, так как ничего хорошего в жизни не сделал.

Где-то внутри еще теплилась надежда , что я брошу наркотики и что-то кому-то еще докажу в этой жизни. Я снова перестал употреблять, начал читать Библию. Жить как раньше я не мог, а поверить в Бога было страшно: у меня ни профессии, ни образования, ни дня рабочего стажа. Мне 30 лет, я в долгах, ничего не могу и не умею.

Страшный диагноз

Когда я сдавал анализы в самый первый раз и ждал результата, то думал: если инфицирован, что буду делать? Решил, что начну работать среди ВИЧ-положительных людей. Но результат был отрицательный, я успокоился и забыл обо всём этом.

Через год я снова сдал анализы и получил положительный результат. Для меня это было шоком. Я не мог понять, почему это произошло именно со мной: я же уже ничего плохого не делаю. Но потом я вспомнил, что у вируса есть инкубационный период, а я был инфицирован до того, как решил поменять все в своей жизни.

Я ходил в церковь, ставил свечки за исцеление, молился. Давал обещание Богу, что если он меня исцелит, то я никогда больше не буду делать ничего плохого. Когда это не сработало, у меня была обида на людей, я искал виновного — того, кто меня мог заразить. Потом я понял, что всему виной мой образ жизни. Что случилось, то случилось.

Я закрылся в квартире, и четыре дня разговаривал с Богом. Я вспомнил, что хотел помогать людям. Я увидел, что та слабость, которая у меня есть, может быть сильной стороной. Это придало смысл моей жизни. И с этого момента я принял решение помогать не только наркозависимым, но и носителям ВИЧ. После того, как я определился, мне стало проще и понятнее, как жить дальше.

Жизнь с ВИЧ

Я стал иначе относиться к жизни, стал больше ее ценить. И стал понимать людей, которые получают смертельный диагноз. Потому что на тот момент я свой диагноз считал смертельным.

Честно скажу, вначале я думал, что проживу еще лет 5-7. Я долго размышлял, как я их проживу. Но потом познакомился с другими носителями, живущими с инфекцией по 12-15 лет и более. Стала появляться терапия, я больше узнал о самом вирусе, о том, что ВИЧ-инфекция — не смертельное заболевание, а хроническое. Обязательно отметь это! И когда где-то через 6-7 лет пришло время принимать антиретровирусную терапию, я принял ее спокойно. Сейчас я на ней уже почти 10 лет, и мои 17 лет с диагнозом пролетели очень быстро. Особого влияния вируса на свою жизнь я не заметил. Негативного влияния.

Конечно, в этом есть свои сложности: ты стараешься думать о здоровье, не переутомляться, нормально питаться. Это самодисциплина, не более.

О реакции людей

Для меня не было проблемой открыто рассказать о своем диагнозе. Но я понимал, что общество было не готово воспринимать ВИЧ-положительных людей. Я понимал: если я хочу заниматься профилактикой и помогать ВИЧ-положительным людям, меня с моим диагнозом будут принимать с опаской. Поэтому я решил публично не заявлять о нем. Я рассказываю об этом только в личных беседах с друзьями, знакомыми и другими ВИЧ-положительными, кому я помогаю. И когда мои друзья узнавали о моем диагнозе, ни один из них не отвернулся.

Преодолеть это отношение помогли только время, информация о ВИЧ (много интересного и полезного можно узнать на портале Минздрава России о профилактике ВИЧ/СПИДа — прим. редакции) и общение с другими людьми. Ведь, на самом деле, когда рассказываешь им о своем диагнозе, у многих вполне нормальная реакция.

Опять же, мнение ВИЧ-отрицательных о ВИЧ-положительных меняется после получения правильной информации о заболевании. Я знаю ситуации, когда родители отгораживались от детей, выдавали им отдельную посуду, постельное белье. Но когда они узнавали, что вирус не передается в быту, отношение к ребенку менялось. Этому предшествовала огромная работа.

Я часто вижу, что люди пожилого поколения вообще ничего не хотят слышать о ВИЧ, считают это проблемой молодежи. А молодежь всегда принимает участие в анкетировании, акциях, и проще относится к этой проблеме. И когда эти люди вырастают и заводят семьи, они сохраняют это отношение. Общество меняется только когда оно получает правильную информацию о вирусе. Пока этого нет — будут стереотипы, страхи и предвзятое отношение.

Кстати, своей матери я до сих пор не рассказал. Она не готова услышать, а я не собираюсь умирать. Надеюсь, что не она меня похоронит, а я ее. Как это и должно быть по закону жизни.

О лекарствах и Центре СПИД

Когда человек получает диагноз, он встает на учет в Красноярском Центре СПИД. Сперва это просто учет — наблюдаешься раз в полгода, врач следит за количеством вируса в крови. Рано или поздно вируса становится все больше, и тогда предлагается терапия. Она блокирует вирус и не дает ему поражать клетки.

Европейские стандарты говорят о том, что лечение желательно начинать сразу после постановки диагноза. Но там, скорее всего, есть на это деньги, а люди частично самостоятельно покупают препараты. Кроме того, европейские лекарства более качественные. Сейчас мы переходим на отечественного товаропроизводителя. Как правило, эти препараты отстают лет на 5-10.

Препараты выдают на три месяца, в это же время ты приходишь сдавать анализы в СПИД Центре. Объем лечения зависит от состояния. Сложности с приемом нет — главное, чтобы препараты были всегда. Перебои с поставками бывают, это связано с процедурой государственных закупок, но все центры контролируют ситуацию и делают запасы.

О дискриминации

Лично я не сталкивался с дискриминацией. Но мы проводили исследование среди 11 городов, и 98% респондентов отвечали на этот вопрос положительно. Чаще это был отказ от интимных отношений, брака, в приеме на работу или оказании медицинских услуг. Оставшиеся два процента — это те люди, которые нигде и никогда не говорили о своем диагнозе. Но у них всегда есть внутренний страх, что кто-то о нем узнает. Это другая грань.

Другая моя знакомая хотела сделать операцию по лечению варикоза, и в платной клинике ей отказали. Вообще, ВИЧ-положительные люди не обязаны говорить о диагнозе в клиниках: любое медучреждение должно относиться к пациентам как к потенциальным носителям.

О ВИЧ-диссидентах

ВИЧ-диссиденты отрицают наличие вируса и считают, что это заговор фармкомпаний, что препараты не помогают, а убивают. Я на своей практике вижу совершенно другое: люди, которые отказываются от препаратов, умирают.

Есть и те, кто был в пограничном состоянии. Начав принимать лекарства, они восстанавливались. Мы семь лет знакомы с парнем, который был практически ходячим трупом . Сейчас у него все нормально — жена, ребенок.

О заражении

Очень многие люди узнают о диагнозе, когда иммунная система уже обвалилась. Был всплеск заражения порядочных женщин в Норильске. Причина оказалась проста: мужья работали в шахте сутки через трое, а в свободное время таксовали. Вечерами коммерческие секс-работницы пользовались их услугами и заражали их. А те приносили ВИЧ домой. Честные и порядочные жены ничего не знали. Само заражение никак не проявляет себя. На начальном этапе может подняться температура, которую спишут на ОРЗ.

Я не знаю, как бы сложилась моя жизнь, не будь у меня диагноза. Но на сегодняшний день я вижу много положительных моментов. Периодически я думаю о том, что рано или поздно мне придется отойти в вечность, но в последнее время я стал любить жизнь. Она не гнетет меня, мне нравится жить. Я не могу сказать, что диагноз для меня — это плохо. Он просто есть.

Беседовал Григорий Денисенко специально для интернет-газеты Newslab.ru

Все новости

Родители борются за то, чтобы не пичкать химиопрепаратами полугодовалую дочь

Родители борются за то, чтобы не пичкать химиопрепаратами свою полугодовалую дочь

Фото: Алексей Волхонский

Начало положила беременность

О своём диагнозе супруги узнали чуть больше года назад. В конце января Анна попала в больницу на сохранение, там у неё и взяли анализ. Через две недели шокирующую новость будущей маме сообщила врач-гинеколог и направила к инфекционисту.

После установления диагноза Анне на обследование направили мужа.

— На момент сдачи анализа я был простужен, у меня была повышена температура тела, насморк, кашель, чихание. В итоге ИФА (иммуноферментный анализ. — Прим. авт.) пришёл положительный, — продолжает Леонид. — Через некоторое время мы решили перепроверить анализы, обратились в частный медцентр в Южноуральске и были сильно удивлены, когда на руки получили переписанные результаты первых анализов. Выяснилось, что подтверждающий анализ на ВИЧ — иммуноблот — делают раз в жизни, он попадает в общую базу данных, и опровергнуть его практически невозможно.

Первый анализ пришёл положительный, но семья уверена, в нём ошибка не только в дате

Фото: Илья Бархатов

Пригожины взяли паузу до рождения ребёнка. От химиопрофилактики во время беременности Анна отказалась.

Анализ, подаривший надежду

После выписки из роддома пара снова решила сдать анализы в двух разных клиниках, из одной результат пришёл положительный, из второй — отрицательный.

Последний анализ подарил паре надежду

Фото: Илья Бархатов

Пригожины решили искать правду через суд.

— Мы оспариваем не сам по себе диагноз — не знаем, есть заболевание у обоих супругов или нет. Мы оспариваем порядок его установления, — объяснила представитель семьи Елена Меньшикова. — Мы говорим о том, что без осмотра такой диагноз, как ВИЧ-инфекция, поставить невозможно. Если говорить об Анне, ей инфекционист и стадию установила, и синдром Жильбера записала как вторичное заболевание, но пациентку никто не осматривал. Ещё неизвестно, что первично. Может, это хроническое заболевание, с которым она родилась и которое даёт сбой иммунитета? Если это будет доказано, тогда такого диагноза, как ВИЧ, вообще нет, а есть состояние иммунного сбоя. Если бы у неё имелось заболевание ВИЧ-инфекцией, то без лечения оно бы только ухудшало состояние здоровья, а мы, наоборот, имеем отрицательные анализы. Разве такое возможно?

Но если Анна хотя бы была на приёме у инфекциониста, то её муж точно не был, акцентирует юрист.

— Более того, не выяснены пути заражения, в этой семье отсутствуют риски, — говорит Елена Меньшикова. — В отношении ребёнка родителей постоянно пугают прокуратурой, но ведь он, вполне возможно, здоров. Тем не менее им навязывают лечение сильнейшими химиопрепаратами, когда не выяснено, а больны ли родители, болен ли ребёнок?

Юрист и сами супруги настаивают — врачи не предлагают им пройти нормальное обследование, а требуют лечиться. Но в ответах областного СПИД-центра на запросы семьи, которые имеются в распоряжении редакции, несколько раз с конца прошлого года звучало предложение пройти именно дообследование.

Семья ведёт активную переписку с медиками, но к согласию стороны пока не пришли

Фото: Илья Бархатов

— Мы хотим добиться проведения экспертизы в учреждении, неподконтрольном Минздраву. Чтобы наши права не ущемляли, — объясняет Леонид. — В СПИД-центре нам предлагают стандартные методы обследования — ИФА и иммуноблот, они при генетическом отклонении, имеющемся у жены, неинформативны. Мы просили их провести более сложный анализ, выделить вирус, но нам ответили, что такой анализ проводится лишь в одной специализированной лаборатории в Москве, опять же подконтрольной Минздраву. Не доверяем мы государственной системе…

Шанс на миллион

Врачи комментировать отказы семьи от обследований не могут по закону, но, чтобы внести хоть какую-то ясность в запутанную историю, мы попросили специалистов СПИД-центра рассказать, как проводится анализ на ВИЧ и насколько вероятны ошибки в результатах.

По словам заведующей отделением профилактики областного СПИД-центра, врача-инфекциониста высшей категории Натальи Кущевой, анализ на ВИЧ всегда выполняется в несколько этапов, поэтому ошибки здесь практически исключены.

— Для первичного скрининга на ВИЧ применяется иммуноферментный анализ (ИФА) или иммунохемилюминесцентный (ИХЛА). При положительном результате этот анализ проводят ещё дважды, чтобы исключить ложноположительные реакции, — объясняет специалист. — Если лаборант получает два положительных результата, он направляет сыворотку в референс-лабораторию для дальнейшего исследования. На втором этапе сыворотку снова перепроверяют на ИФА или ИХЛА, но уже в других тест-системах, отличающихся от первой по составу антигенов, антител или формату тестов. Если во второй и третьей системах результат оказывается положительным, сыворотку направляют на иммуноблот — высокочувствительный подтверждающий метод диагностики ВИЧ-инфекции.

И если при ИФА ложноположительные реакции редко, но возможны, например, при некоторых аутоиммунных заболеваниях, болезнях печени и даже беременности, то специфичность иммуноблота очень высока, этот тест исключает ложноположительные реакции при любых заболеваниях и состояниях человека. Результат иммуноблота действительно заносят в единую базу данных, и, чтобы его опровергнуть, необходимо предоставить три отрицательных результата ИФА.

Что же касается домашних экспресс-тестов, то их чувствительность на порядок ниже лабораторных — около 93%, поэтому врачи, естественно, не доверяют таким анализам.

— Выдача заключений о наличии или отсутствии ВИЧ-инфекции только по результатам быстрого теста в нашей стране не допускается, — говорит Наталья Кущева. — Самотестирование не обеспечивает окончательного диагноза и не заменит тестирования по алгоритму.

В заложниках дети

Казалось бы, принимать диагноз или не принимать, лечиться или отказаться от терапии — дело сугубо личное каждого, у кого анализ на ВИЧ вдруг показал плюс. Так считают и врачи. Но в этой ситуации заложником стал ребёнок — полугодовалая дочка Пригожиных. Девочка родилась вполне здоровой и доношенной, но дальнейшая её судьба не может не беспокоить специалистов. На Южном Урале уже был прецедент с семьёй Маркеловых, в которой родители отрицали диагноз у сына, в итоге мальчик умер, несмотря на усилия врачей. На днях похожий случай произошёл в Иркутске, где от пневмонии на фоне ВИЧ-инфекции скончалась четырёхмесячная малышка.

Сейчас здоровье дочери Пригожиных опасений не вызывает ни у родителей, ни у педиатра, который её наблюдает. Но в интересах ребёнка как можно быстрее определиться, есть у родителей плюс или нет. Впрочем, для малышей тоже есть диагностика, им обычно проводят анализ крови методом ПЦР, он более чувствительный, чем ИФА, который неинформативен у малышей до полутора лет. Из переписки семьи с врачами видно, что медики предлагают диагностику и ребёнку, но родители не уверены в объективности исследования, за которым может моментально последовать назначение серьёзных лекарств, поэтому пока решили дождаться решения суда.

Читайте также: