Тундра чум и олени фото

Коренные народы Севера в современном мире

На Ямале люди стараются жить в ладу с природой, как жили их предки. В Заполярье пасется крупнейшее в мире стадо оленей — 700 тыс. голов, вместе с ним кочуют ненцы — представители коренной народности Крайнего Севера. Цивилизация здесь пока еще не победила.

Фото Романа Мухаметжанова

Ходьба без правил

Строительство все новых и новых объектов нефтегазового комплекса оборачивается острой нехваткой пастбищ. Они сократились уже практически на треть от былых 700 миллионов гектаров. Стада вынуждены уходить все дальше в зону арктических пустынь.

— Столкновение с техногенной цивилизацией становится для этноса не просто испытанием, а самой серьезной угрозой для выживания, — рисует апокалиптическую картину эколог Худи. — Пугливым оленям не забодать железного соперника, они вынуждены отступать, по пути теряя поголовье. А когда исчезает оленеводческая отрасль, то вслед за ней исчезают целые народы.

Фото Романа Мухаметжанова

— Для всех скорость не больше шестидесяти, — не без обиды рассказывал один газпромовский деятель. — А эти прут напролом, и ничего не сделаешь. Тащусь за ними, как пастух, на джипе.

От полярной звезды слева

Фото Романа Мухаметжанова

Бригада Сэротетто каслает в самой северной части Ямальского полуострова. Три тысячи оленей, восемь чумов, одиннадцать пастухов и восемь чумработниц (эти должности занимают жены оленеводов). В отличие от обыкновенных домохозяек, им идет стаж и начисляется пенсия, что справедливо — все тяготы кочевой жизни они делят наравне с мужчинами.

К приезду гостей забили оленя. Такая традиция: преподнести прибывшим свежевырезанную почку с кровью. Отважился принять угощение только пилот Николай – у него дедушка был оленеводом, детство прошло на стойбище. Остальным досталось сваренное в котле оленье мясо. Руководила котлом жена Сергея Галя, без всякой пробы, на глазок, определяя готовность. Куски получились недоваренными.

– Сырое есть полезнее, — сказала она. – От цынги помогает, а после долгой варки никакой пользы.

У самой Галины все зубы на месте, что косвенно подтверждало ее жизненные выводы. Но некоторые члены бригады явно злоупотребляли кулинарией.

– В городе учились, — утонила Галя. — У всех, кто после института, плохие зубы.

Похоже, гранит науки оленеводам не на пользу.

– Как же без учебы? – не поняла шутку Галина. – В тундре нужны ветврачи, зоотехники. Один мальчик на рентгенолога учится. УЗИ будет делать оленям, как в Финляндии. Уже и аппарат в чемоданчике купили.

Это какой-то сюр! Сидим на краю земли, в чуме с печкой-буржуйкой, на шкурах, поджав ноги, потому что другой мебели здесь нет, едим, как первобытные, руками, а тут – УЗИ! Оленям! Буднично так…

Сергей, в своем углу живописавший приезжим, как правильно бросать аркан с плеча, доволен, что и его благоверная не подкачала, удивила гостей. Галина от смущения зарывается лицом в подушку: тише надо было говорить, все-таки не она здесь главная, а муж,. Ему решать, что про ненцев рассказывать, а что нет.

Сэротетто – знатный оленевод, с заслугами перед Родиной: лауреат Государственной премии, заслуженный работник сельского хозяйства, орденоносец и т.д. В такт каждой заслуге его жена Галя загибает пальцы, чтобы муж чего-нибудь не упустил. И правильно, а то однажды не сказал сразу, кто он такой — приезжий чиновник полчаса тыкал в карту, показывая дремучему аборигену город Москву.

.Знатный оленевод Сергей Сэротетто. Фото Романа Мухаметжанова

– Не все! – поправляет жену Сергей под дружный хохот бригады.– У нас еще олени без партбилетов.

– Ну ее, эту политику, — пугается Галя, — давай лучше чаю попьем.

Галина — хранительница очага и любимая жена ясавея Сэротетто. Фото Романа Мухаметжанова

Чум у ненцев ставит только женщина. Никаких исключений – будь ты хоть больная или беременная. Однажды, на восьмом месяце, Галя неловко повернулась под грузом и родила мальчика прямо посреди тундры.

– Ничуть не испугалась, – уверяет она. – Быстро обложила ребенка сухим ягелем, обмотала в теплое и, уже пустая, стала заканчивать чум. Муж стадо пригнал, а у нас и печка горячая, и сынок спит.

Похоже, небесный знак был и при рождении галиного первенца. Со счастливой улыбкой она вспоминает, что тогда Сергей поцеловал ее первый раз в жизни. Такого не было, даже когда поженились. Ненцы очень сдержанны в чувствах, на людях стараются вообще их не показывать. Если в тундре заискрила любовь и рождается новая семья, миру об этом объявляют самым простым способом: девушка начинает ладить новый чум, а парень ставит нарты поближе к этому месту.

Бывает и по другому. Лиде, распивающей с нами чай, нашел жениха отец. Девушка суженого знать не знала, он каслал в другой бригаде, за тысячу километров отсюда. Но любовь получилась, потому что отец не мог ошибиться, выбирая для дочери судьбу.

– Пока еще у ненцев принято слушать старших, — просто говорит Лидия. — Это важно: как ветка питается от корня, так и детям передается родительская мудрость.

Лида, между прочим, закончила институт, имеет диплом ветеринара. С образованием бы и в городе не пропала, но тоска по тундре была такой сильной, что девушка едва не зачахла, пришлось отцу поторопиться с выбором жениха.

Высшее образование не разлучило чумработницу Лиду с тундрой. Фото Романа Мухаметжанова

Сейчас у них уже двое детей – пяти и шести лет. Еле-еле вытолкали в поселок, чтобы родила там, под присмотром аккушерки. С первым Лида сбежала в тундру через неделю, второго родила в вертолете, едва приземлились. Еще и требовала, чтобы летели обратно.

– Такая сила сюда тянет, что пешком уйдешь… — с пониманием поддакивает Галина. – В поселке у нас есть квартира, но я уже лет пять там не была и не тянет. Что там хорошего? Душа скована. Есть не могу, спать не могу. Шкур настелешь, а все равно не чум.

– Но там, — говорю, — хотя бы ванна, туалет теплый, а здесь-то куда ходите?
– Под ветер, — смущаются женщины. – Если мужчины на улице, то и терпишь до темноты.

Помыться, похоже, тоже есть где – в чуме умывальник, привязанный к палке, под ним таз, на печке чайник с горячей водой. Приспособились. Детей купают редко, у грудничков никаких памперсов или подгузников – лежат в растертом в порошок ягеле – сухо, тепло и никакого запаха. Это же средство гигиены используется женщинами и в критические дни.

Галя Сэротетто, например, за всю жизнь ни разу не пользовалась косметикой, а на лице – ни одной морщинки. Умывается оленьим молоком, руки смазывает оленьим жиром – что еще надо, чтобы выглядеть на все сто? Молодежь, по ее наблюдениям, уже вольничает и многим это не на пользу: от косметики кожа становится как наждачка, накрашенные ресницы слипаются, можно повредить глаза.

Ну какие-то женские радости должны быть в тундре, а то уж такая благостная картина, что скулы сводит.

– Есть радость, — вспоминает Галя. — Халат байковый, новый – Сергей купил. Еще платок был нарядный с кистями, его олешка сжевал.

Ну что ты будешь делать с этими чумработницми! Разводят руками: такой образ жизни.

Но вообще-то в тундре с большей охотой говорят не о себе, а об олене.
– Олень для нас священное животное, — распинался Сергей. — Это наша еда, одежда, транспорт, жилье, наша сберкнижка и пенсия в старости.

Фото Романа Мухаметжанова

Не переводятся советчики, особенно из числа реформаторов оленеводства, которые считают, что забей ненец всех своих оленей на мясо, мог бы жить в Сочи, на проценты, а не в промерзшей насквозь пустыне за весьма скромную колхозную зарплату. А если бы ненцы еще умели считать по-рыночному, и не отдавали бы срезанные панты оленей кому попало за мешок макарон, а сушили их и продавали за границу по 7 долларов за грамм, то к старости можно заиметь и особнячок на Лазурном берегу.

– Если кто пойдет на такую коммерцию, он – не ненец, — сказал как отрезал Сэротетто. — В тундре мера всех вещей — жизнь.

– Не полегло! — возражает Галина. – С оленя все, до последней жилочки, идет в дело и приносит пользу. Мясо едим и сдаем – это раз, мужчинам шьем малицы, женщинам – ягушки. Это два. Лапы идут на обувь – на кисы и бурки, высушенные жилы – на нитки. Косточки – собакам, обломки рогов – играть детишкам. Отходов – никаких. Есть еще где-нибудь такое производство?

Такого – точно нет. Жаль, что олени водятся только в тундре. Другим регионам России они бы тоже не помешали.

История о потерявшихся оленях

Просыпаюсь от того, что меня занесло снегом. Несмотря на температуру в минус двадцать градусов, греет майское солнце, которое на Севере в это время года поднимается уже высоко. Рядом со мной возле нарт спит пастух Илья. Вокруг, до горизонта, снег и три тысячи оленей, которые не давали нам покоя последние сутки. До чума далеко, часа четыре езды на упряжке. Мы очень замерзли, ничего не ели и сейчас ждем, когда нас сменят другие пастухи.

Но вернемся на день назад, когда еще ничего не предвещало беды.

Неудивительно, что мы их так и не нашли: они паслись поодиночке и были совершенно незаметны в темноте. Поняли мы это только к полуночи. Надежды на теплый домик не осталось: начиналась тяжелая работа. Нам предстояло собрать три тысячи разбредшихся оленей в одно стадо.

К утру похолодало. Снег затвердел и стал как камень. Мы уже сутки гнали упряжку и боролись с холодом, в термосе остался еле теплый чай, но он больше не помогал. Устали все: я, пастух, олени. А впереди был еще целый морозный день до вечерней смены. Хотелось спать, и сугроб бы прекрасно подошел.

Илья — пастух второй бригады оленеводов из народа коми, который уже около трехсот лет кочует вдоль Большеземельской тундры. Это заболоченная пустыня на Крайнем Севере — там, где заканчиваются Уральские горы. По историческим меркам коми пришли в этот регион совсем недавно, смешались с семьями местных ненцев и переняли их быт Ульянов Н.И. Очерки истории народа коми-зырян .

В результате освоения Сибири к XVI–XVII векам на Севере прочно закрепились русские купцы, сборщики ясака и чиновники. Появились крупные города — опорные пункты по всей Сибири: Салехард, Сургут. Они стали центром торговли с коренным населением и навсегда изменили его быт. У оленеводов появилось первое огнестрельное оружие, сети, ткани, которые они покупали за пушнину и мех.

Началась эпоха коллективизации. Оленеводческие хозяйства разделились на коллективные и индивидуальные. Причем предпочтение отдавали первым. К 1930-м годам колхозам выдали кочевые земли — варгу — и пометили оленей. Хозяйства больше не принадлежали ненцам.

Уже к 1940-м годам Союз построил железную дорогу до Воркуты — крупного месторождения каменного угля прямо в самом сердце Большеземельской тундры. Воркута стала районным центром, а вдоль воркутинской железной дороги появились мелкие поселки. В Мескашоре занимались экспериментальным сельским хозяйством: пытались выращивать овощи в экстремальном холоде. Пришла цивилизация, и кочевники получили ее блага.

Дети кочевников пошли в школы. Для них открыли специальные интернаты, в которых им предстояло жить вплоть до начала летней кочевки, чтобы потом уйти на каникулы вместе с семьей и многотысячным стадом оленей к Карскому морю. Занятия были только на русском: ненецкий и коми был под запретом. После школы — армия. А там если не нашел работу, то обратно в чум.

Все друг друга знают. Семей мало, и они разбросаны по самым дальним уголкам тундры. И если лето они проводят в диких условиях, где ни с кем не встречаются, то зима — это пора ездить друг к другу в гости. В больших городах в это время проводятся праздники — дни оленевода. Это повод собраться всем вместе и познакомиться. Кто-то после этого уйдет работать с другой бригадой, кто-то найдет себе вторую половину. В любом случае жизнь здесь совсем не стоит на месте. Людей разделяют огромные расстояния, но от этого жить становится еще интереснее.

Работа кочевников и их порядки

Внутри бригады довольно простая иерархия. Бригадир занимается планом кочевки, поиском стоянки и раз в год пытается выбить у соседей самые приятные места для зимовки рядом с поселком, где есть магазины и баня. Женщины практически не покидают чума: приходится много готовить, убирать, шить одежду.

Работа пастухов самая сложная, ведь им приходится больше всего времени проводить со стадом вдали от дома на страшном холоде. А иногда их рабочий день не заканчивается, даже когда они вернулись домой, чтобы поспать.

Особое место в байках второй бригады занимает история знакомства Ильи и его жены Насти. Ее обычно рассказывают где-то между историей про то, как пастух Миша провалился в берлогу и разбудил медведя, и историей пастуха Егора, которого нашли в тундре, когда он был маленький. Вся бригада настояла на том, что Илья должен рассказать ее лично мне.

Утром Илья забрал Настю к себе в чум, и им пришлось несколько дней пересекать Большеземельскую тундру на упряжке — стойбище Ильи было на другом ее конце, у Печорского моря. Настина семья не приняла такой дерзкий поступок, поэтому по следам сбежавших отправился ее брат Ваня. Он взял винтовку покрупнее и вознамерился расправиться с похитителем.

Иван пересек тундру и уже почти добрался до стойбища. Расправа была так близка. Но на подъезде он встретил убитого горем Илью. Тот только что потерял все свое стадо — три тысячи голов, немыслимое по тем временам количество. Нужно было помочь коллеге в беде. Они снова сели в упряжку и отправились обратно в тундру. Расправу пришлось отложить.

Более семидесяти лет прошло с тех пор до развала Советского Союза. Если традиции и не искоренились до конца, то приобрели новый оттенок.

Воркуту начали покидать после развала Советского Союза. В 1990-х годах экспериментальные хозяйства уже закрылись, продукты резко подорожали, зарплаты упали. Перепись населения говорит нам, что в настоящее время по сравнению с 1991 годом только в Воркуте осталась всего половина жителей. Они уехали в крупные города, а поселки вдоль Северной железной дороги и вовсе опустели. Сегодня Север выглядит мрачно. В поселке Сейда, например, осталось человек двадцать — работники железнодорожной станции и бабушка, которая печет хлеб. Половина домов заколочены, хрущевки стоят с выбитыми окнами, и только в паре из них может гореть свет. Прогресс остановился.

В начале 1990-х совхозы приватизировали. Оленеводы так и не получили независимости, но остались при благах цивилизации. Бывшие совхозы, а теперь оленеводческие предприятия, до сих пор снабжают свои бригады едой, топливом и водкой, а также раз за кочевку посылают вертолет с припасами, когда кочевники уходят слишком далеко от жилых районов, ближе к Карскому морю. На вертолете к стойбищам отправляют и детей, когда у многих из них начинаются летние каникулы, а семья уже ушла на север, за Воркуту. Оленеводам платят зарплаты: пастух получает 10 000 рублей, а его жена вдвое меньше — смешная сумма для Севера, где только килограмм яблок или апельсинов может стоить 300 рублей. Но в голой тундре тратить деньги практически некуда. С другой стороны, после развала Советского Союза стало некому контролировать работу предприятий. Начался хаос.

Блюдо

К вечеру бригада собирается вместе. Даже те, кто дежурит в стаде, стараются в это время быть ближе к чуму, чтобы сбежать на пару часов с работы и погреться.

Поднялся ветер, а снежные порывы были настолько мощными, что снег заносило внутрь сквозь окно наверху чума. Пол покрылся тонкой снежной пылью. Чум гудел и гнулся. Пурга была на редкость сильной даже по меркам привыкших ко всему оленеводов — они по очереди вставали и придерживали палки, на которых держится чум. Но буря не утихала, поэтому вскоре всем надоело выполнять роль подпорок. Пастухи Егор и Илья смахнули снег со своих низеньких табуреток и сели вокруг стола. Хозяйка Зоя накрыла на стол.

Ужин в чуме символизирует конец рабочего дня. Все много работали, очень устали, и теперь просто необходимо расслабиться. Звенят стальные рюмки, Зоя подбрасывает в печь березовых дров, и в чуме начинает пахнуть натопленной баней. Она выносит на середину по деревянный столик высотой до колен и заполняет его маленькими тарелочками с горячим и закуской. Работает генератор, наполняя беззвучную тундру мерным тарахтением.

Звучит дико. Но на самом деле это очень вкусная еда.

Лучшая жизнь

Ямальские ненцы освоили северные рубежи задолго до того, как сюда пришли газодобытчики. Они бороздили тундру во времена, когда о нефти еще даже не знали. И с тех пор их жизнь почти не изменилась. Они все так же со стадом оленей кочуют по бескрайним снегам и стараются ужиться с нефтяными вышками и рыночной экономикой, не забывая о своих традициях.

Зимой лютые северные ветра и морозы в -50, летом комары и болота. Для любого горожанина такие условия считаются экстремальными, и он вряд ли сможет в них выжить. Для аборигенов севера — это привычные будни.

Как живут оленеводы в тундре?

Как и сотни лет назад, ямальские оленеводы ведут кочевой образ жизни. Живут в чуме. Это такое сооружение из деревянных шестов, которое обтягивают оленьими шкурами. Самое что ни на есть доступное жилье. Собирается оно буквально за полчаса. При этом ставить чум — исключительно женская работа. Хотя некоторые современные оленеводы временами отходят от этой традиции и помогают своим спутницам устанавливать дом.

А делать это приходится часто. Оленеводы не сидят на месте дольше двух-трех дней. За это время оленье стадо съедает и вытаптывает весь мох в округе — нужно идти дальше, чтобы животным было чем питаться.

Как правило, в одном чуме проживает около 5-10 человек. Это одна или две семьи. Несмотря на тесноту в этом жилище есть много правил, нарушение которых прощают разве что только приезжим гостям, не знающим традиций. Например, есть мужская половина чума. Женщинам на нее вход воспрещен. Обходить печь сзади тоже нельзя. Прислоняться к некоторым шестам, на которых держится чум, категорически запрещается. Не меньше ограничений и снаружи. Женщинам, к примеру, нельзя заходить за чум.

Как современные технологии изменили жизнь кочевников?

Современные технологии не могли повлиять на жизнь оленеводов. В каждом чуме непременно есть электрогенератор. Заводят его нечасто — нет необходимости. Но когда появляется электричество — вокруг розеток собираются многие чумовые обитатели. Как правило, молодежь спешит зарядить свои мобильные телефоны. А если они находятся недалеко от фактории или какого-то поселка и есть связь, то все спешат в интернет: узнать, как дела у друзей, почитать новости. В некоторых чумах есть даже небольшие плоские телевизоры и спутниковые тарелки. Вечерами они собираются у экрана, чтобы вместе посмотреть фильмы.

Как они моются и ходят в туалет?

Несмотря на жизнь в тундре оленеводам тоже нужны деньги. Часть ямальских кочевников работает на местные оленеводческие компании и за зарплату выпасает совхозных оленей, из которых потом сделают колбасу и прочие ямальские деликатесы. Другие пасут только собственное стадо и зарабатывают на сдаче мяса и продаже оленьих рогов и пантов (последние, рога молодого оленя, особенно ценится в Китае).

Александр говорит, что доходы в совхозах небольшие — 30-40 тысяч в месяц на семью. Деньги нужны, чтобы купить топливо для генераторов и снегоходов, крупы и макароны, хлеб, накопить на новый снегоход. А с продажи мяса на забойных комплексах можно откладывать на квартиру в поселке, чтобы было куда переехать из тундры при необходимости.

Но, как и много веков назад, в тундре богатство оленевода до сих пор измеряют размером его стада. Например, у зажиточного кочевника может быть стадо из двух-трех тысяч оленей — тогда его можно считать настоящим миллионером. Тех, у кого стадо меньше 500 голов, уже считают бедными.

Как ненцы ориентируются в тундре?

У ненцев фантастические навигационные навыки. Представьте, что вы посреди тундры: вокруг до самого горизонта только бескрайнее снежное поле. Горожанин сгинул бы в этих снегах, и его никто бы не нашел. Кочевники же знают каждый холмик, каждый кустик, как свои пять пальцев. Для них тундра — как одно большое общежитие. Они всегда точно знают, где находятся сами и знают, где кочуют друзья и родственники несмотря на расстояния и отсутствие связи. Отправиться за сотню километров в гости в чум к друзьям им все равно, что нам сходить к соседям. И несмотря на отсутствие каких-либо видимых горожанину ориентиров они всегда приезжают точно туда, куда ехали.

Как женятся оленеводы?

Дружеские и семейные связи вообще имеют особенное значение для оленеводов. Брачные союзы считаются божественными и нерушимыми. Конечно, в современном мире девушки часто стали выходить замуж за мужчин другой национальности, а парни выбирают себе в жены девушек из городов. Но старшими это не возбраняется. Однако есть и семьи, которые до сих пор чтят старые традиции. Бывает, что юноша и девушка могли встретиться где-то в тундре, познакомиться в поселке, когда приезжали за провизией, или на каком-то празднике. А есть и случаи, когда отцы решают, за кого отдать дочь — сами подыскивают достойного жениха. В таких случаях молодые впервые могут встретиться уже на своей свадьбе.

Свадьба, как и любое торжество здесь, сопровождается забитием оленя. Тундровые жители привыкли есть сырое мясо и запивать его еще теплой кровью животного. Самому почетному гостю вручают деликатес — свежую кровавую почку оленя. Делается все быстро, пока мясо не замерзло.

Как дела у них с религией?

С религией у оленеводов очень специфичные отношения. Все они язычники и поклоняются собственным богам и идолам. Они чтят традиции и с почтением относятся к священным местам. Но современный мир повлиял, в их чумы пришло и христианство. Неудивительно увидеть в чуме уголок с иконами православных святых, стоящих на специальном сундуке, в котором хранятся ненецкие идолы.

Когда живешь в городе и каждый день начинаешь с проверки социальных сетей, чашечки кофе, выбора наряда, даже не думаешь о том, что где-то есть совсем другая жизнь. Реальность, в которой нет интернета, воду нужно греть на костре, а одежду шьют из шкур животных. Где приходится переезжать с места на место в поисках еды и тепла. Где вечная мерзлота – это не термин с урока по географии, а привычная среда обитания. Сегодня в тундре за полярным кругом кочует почти 16 000 человек, десятки общин. Это люди, которые в 21 веке сохраняют традиционный уклад жизни и ни за что не променяют арктическое лето и зиму, чумы и оленьи упряжки на бетонные коробки в душном городе.

Маршрут в небе

Ненецкий автономный округ по размеру как две Франции. И на его территории ни одного шоссе или автомагистрали. Все маршруты проложены в небе. Чтобы попасть на праздник оленя в одну из общин ненцев, нужно пролететь 500 километров из единственного города в Заполярье – Нарьян-Мара, а дальше провести четыре часа в пути. Температура здесь на 10 градусов ниже, чем в городе. Дует промозглый ветер с Баренцева моря. Вертолет жестко садится на болотистую почву тундры, тебя встречает пестрая толпа. Кто в национальных костюмах, а кто в современных куртках и штанах.

Это община Ямб-То. Вдалеке виднеются два чума, как выясняется после – гостевых. Их поставили специально для праздника. Люди преодолели сотни километров в оленьих упряжках. Многие из них не виделись целый год. День Оленя – самый главный для ненцев. Праздник встреч, веселья и день, когда заканчивается лето.

Олень – священное животное для этих людей. О нем слагают легенды, поют песни. На все праздники лучший подарок – олененок. Это только со стороны кажется, что великолепные животные подчиняются человеку. После разговора с пастухом становится ясно, что вся жизнь кочевников крутится вокруг стада. Олень знает, когда надо покинуть место стойбища, потому что подкрались холода или наступают жаркие дни. Ему известно, где найти еду и укрыться от ветров. И община послушно следует за ним.

Олени в стаде делятся на два типа. Аука – ручной олень. Он живет совсем рядом с человеком. Это домашнее животное кочевника. Может зайти в чум, спать у входа, играть с детьми. Точно кошка или собака.

День оленя – день встреч

Праздник имеет символическое значение. Это последний день лета. Начинаются заморозки, подступает зима. Следовательно, кочевникам пора собираться в путь. Ненцы широко отмечают начало кочевого сезона.

Женщины к празднику готовят традиционное заполярное угощение – похлебку из оленины. Некоторые кочевники едят сырое мясо. Это своего рода деликатес. Самыми вкусными считаются глаза, почки и печень оленя.

Праздник можно сравнить с крупной вечеринкой. В этот день могут образовываться пары. Девушки и юноши присматриваются друг к другу. И только на следующий год может быть объявлено о свадьбе. Если, конечно, семьи молодых людей дадут свое родительское благословение. Но не стоит думать, что кочевники совсем оторваны от нашей действительности. Например, Аня с прошлого Дня оленя переписывалась в социальной сети с молодым человеком из соседней общины. За несколько дней до праздника он намекнул ей в сообщении, что хочет сделать предложение.

Девушка ответила согласием. Но брак так и не состоялся. Беспечный юноша много километров проехал в оленьей упряжке, но забыл о традициях. Прибыл свататься без старшего представителя своей семьи. И тундровый Ромео покинул праздник без дамы сердца.

— Как началась твоя дружба с ненцами?

У остальных школьников учебный год там заканчивается в конце апреля, и их обычно забирают сами родители после празднования Дня оленевода.

Совсем своим я там не стал, это было понятно, в частности, по тому, как меня называли.

— Почему пятилетний ребенок не говорил по-русски?

— На Ямале с ненецким языком все хорошо, в том смысле, что на севере он является основным. С детьми говорят только на нем. Зачем говорить по-русски в тундре? Дети учат русский только в школе — по сути как иностранный. И за год прекрасно его осваивают, потом русский язык фактически становится вторым родным.

— Это как откосить от армии?

— Примерно, только сложнее.

— Как в тундре воспринимают остальную Россию?

Мы тогда точных цифр не знали и отвечали наугад, что примерно 40–50 километров. Это поражает воображение ненцев, потому что летом в тундре такое расстояние почти непреодолимо: на снегоходе нельзя, на оленя́х очень трудно. Их берегут.

Кроме приезжих, которых засыпают вопросами, еще один источник информации в тундре — радио. Причем кроме отечественных там хорошо ловятся какие-то китайские, японские станции.

— Вспомни свое первое впечатление от тундры. Это космос?

— Это было в середине января, незадолго до окончания полярной ночи. Час дня, темным-темно — но и белым-бело. Горизонта не видно, притом что местность ровная, почти плоская. Откуда-то идет слабый свет, он отражается от снега, и благодаря этому вокруг видно довольно хорошо, но небо темно-синее. Необозримая, абсолютно белая пустыня, лежащая в абсолютной темноте. Наверное, можно сказать, что это космос.

— Как ненцы ориентируются?

— Я до сих пор не понимаю этого. Они различают малейшие неровности на горизонте, а уж бочка из-под бензина — надежнейший, видный отовсюду ориентир.

Летом, к середине июня, тундра уже не кажется чем-то инопланетным. Пожалуй, самая яркая картина — олени, разбредающиеся по тундре после того, как их пригоняли к стойбищу. Это поток из сотен животных, который становится частью пейзажа, при этом ежесекундно меняя его.

— Как проходит день в тундре летом?

— Какой средний размер одного стада?

Выживать можно и при 50, но это бедность, наступающая вследствие катастроф: падежа, вызванного гололедом или болезнями. Сейчас личные стада редко превосходят тысячу голов, но, по воспоминаниям, до коллективизации они могли исчисляться и пятью, и десятью тысячами. Сегодня на юге Ямала распространено бригадное оленеводство, на севере почти все стада личные, однако и там зачастую летом несколько семей объединяются и пасут совместное стадо. И такая практика была всегда: так проще управляться с оленя́ми в этот период, когда они уходят на большие расстояния.

— Собственность на оленей оформлена юридически?

— А как она может быть оформлена?

— Как у фермеров: ИП, ПБОЮЛ.

Юридические и экономические вопросы решаются через общины, территориально-соседские или родовые, люди вступают в них добровольно. Общины могут арендовать угодья, через них обычно происходит расчет за торговые операции.

Тем, кому интересы экономические и хозяйственные аспекты взаимоотношений в тундре, рекомендую прочесть полевые заметки и этнографические эссе Димы Арзютова. Он занимается этнографией и антропологией, неоднократно бывал в чумах на севере Ямала.

— Чем питаются в тундре, кроме мяса оленей?

— Летом охотятся на перелетную птицу, гуся, утку, собирают яйца. Ловят озерную рыбу, в устьях рек — морскую. А рис, макароны, муку, соль, масло, чай, сахар, сгущенку, сушки и спички заготавливают в большом количестве зимой, когда есть удобное сообщение с поселком.

— И как оно, сырое оленье сердце?

— Сердце сырым — ни в коем случае! Печень, почки, просто куски парного мяса макают в кровь. Кровь ведь вся сохраняется, потому что для собственного пропитания оленéй не стреляют и не режут, а душат арканом, все остальные способы — грех. Затем снимают шкуру, так, чтобы кровь не пролилась. Здесь нельзя не сказать, что сырая кровь и сырое мясо — это, по сути, единственный источник витаминов в тундре (из ягод на севере Ямала только чуть-чуть морошки, и то не каждый год). Без этого можно и цингой заболеть.

Остальное мясо в основном варят, хотя оно может также коптиться, вялиться или просто храниться охлажденным.

Сырое мясо с парной кровью мне не с чем сравнить. Оленья кровь сладковатая, хотя ее можно подсаливать. В первый раз я чуть-чуть волновался, и от этого впечатление смазалось, но потом — может прозвучать дико для европейского уха — вошел во вкус. В других местах сырое мясо я бы, пожалуй, не рискнул есть, но на Ямале и соседнем Гыдане все еще хорошо с экологией, такая еда там точно безопасна.

— Это с моей стороны не позерство, я действительно привык там к этому ударению, и мне нужно некоторое сознательное усилие, чтобы ударять литературно. Ненцы так называют оленей по-русски. У них вообще есть тенденция смещать ударение на последний слог: чумá (множественное число слова чум).

А свой олень по-ненецки — ты, это непереводимое и непроизводное слово из базового словаря. Его не к чему возвести, наоборот, от него много производных.

— Откуда там дикие олени? И почему их не приручают?

Если олень отобьется от своего стада, то вскоре пристанет к другому. Одного искать не будут, а если уйдут 10–20, хозяин едет в соседнее стойбище, и там производят отбивку.

— Как все-таки ненцы узнают оленей?

— Благодаря общей культуре и личному опыту. Есть действительно приметные животные, которых даже я научился различать. Но только десять голов — а ненцы помнят сотни. У них очень хорошее зрение и зрительная память.

— Как зарабатывают ненцы — продавая оленей? И какую роль в тундре играют деньги?

— Да, зарабатывают в основном на осенней забойке. В Сёяхе и некоторых других поселках есть современные пункты забоя, построенные по европейским стандартам. Долгое время цена приема оленины держалась на уровне 150 рублей за килограмм живого мяса, сейчас немного выше. За один раз на забойку от каждого стойбища могут гнать несколько десятков голов. Таким образом, семья может выручить несколько сотен тысяч рублей. Кроме того, сдают рога и панты (молодые оленьи рога), но это в основном в обмен на продукты или бензин.

Телефоны, кстати, есть, но они нужны только для поездок в поселки. Интернета и мобильной связи ведь нет.

— Как устроена гигиена в тундре?

— Во-первых, там очень чистая среда и нет инфекций. Что касается личных физиологических моментов: традиционная одежда шьется из оленьих шкур, при этом мужская глухая одежда с капюшоном — мехом внутрь, а зимняя женская распашная шуба — мехом и внутрь, и наружу. А волос оленя полый и хрупкий. Мех впитывает все ненужное с тела — и загрязненные ворсинки тут же отламываются. Можно понаблюдать, как беленькие волоски чернеют и опадают, унося с собой всю грязь.

— Во-вторых, нярцо, мох сфагнум, который заготавливают в больших количествах — универсальное гигиеническое средство для тела и жилья, это и одноразовое полотенце, и подгузник, и губка для посуды. Он отлично все впитывает.

Организм через какое-то время перестраивается, кожа и волосы становятся чище. Ну и, повторюсь, внешняя среда очень чистая.

— Как в тундре проводят свободное время?

— …А что смотрят? И где берут фильмы?

— Да то же, что и мы, только с опозданием на несколько лет.

…Либо проводят вечера, слушая бесконечные эпосы. Часто это устраивается, когда кто-то приезжает в гости и остается ночевать. Большие тексты я, разумеется, понимал мало, маленькие сказки мне синхронно переводили. Но прелесть этих эпосов прежде всего в исполнении и звучании. Есть ведущий участник и вторящий, который выделяет нужные фрагменты. Это качает, ненецкий эпос на два голоса — самый что ни на есть flow.

— В основном старые, какие-нибудь сборники великих цитат Ленина. Больших библиотек, понятно, нет. Но, бывает, попадаются очень интересные экземпляры. В частности, в тундре я открыл для себя Нодара Думбадзе. Хранят и перечитывают прошлогодние журналы и газеты, в этом виден тот информационный голод, о котором говорили в начале.

— Есть ли у ненцев проблемы с алкоголем, как у других северных народов, которые быстро пьянеют и привыкают к алкоголю из-за особенностей желудочных ферментов?

— Такая предпосылка есть, как и у ханты, манси, чукчей. Кто-то не пьет вообще. Кто-то выпивает, только когда ездит по делам в поселок. Но невозможно представить, чтобы в тундре ненец ушел в запой. Потому что в таком случае он быстро лишится своих оленéй — то есть лишится всего. Некоторые семьи выпивают, у них водится спиртное. Но у всех есть голова на плечах, они всегда знают меру. В поселке проблема, конечно, гораздо более существенна.

— А другие психоактивные вещества?

— Не знаю, насколько психоактивен сяр. Это смесь из чаги, высушенного и измельченного гриба-нароста на березе, который приходится привозить издалека, и сложным образом обработанной махорки — раньше в почете почему-то была самарская. Сяр кладут за щеку или за губу, считается, что он укрепляет зубы: старики, кстати, в отличие от молодых, зубы не чистят, и они у них в порядке.

Если ты хочешь спросить, употребляют ли грибы в ритуальных целях — то нет, не употребляют (в отличие от чукчей, скажем). Грибы в тундре едят только олени.

— Но ненцы ведь язычники? Есть ли у них шаманы?

— В основном язычники. У них трехчастное представление о мире: есть Верхний мир, где правит Нум’, есть боги Подземного мира во главе с Ңа. И есть мир, где живут люди.

Настоящих шаманов уже, наверное, не осталось, хотя связь с духами так или иначе умеют поддерживать многие.