Эпидемия чумы в нагорном карабахе
Зимой 1930 года директору Азербайджанского института микробиологии Льву Александровичу Зильберу и группе его сотрудников пришлось срочно выехать из Баку в Нагорный Карабах. До безымянного разъезда на иранской границе добирались на поезде, дальше, в Гадрут, пришлось ехать на лошадях. Улицы райцентра были пусты. Занятия в местной школе, где разместили приезжих специалистов, отменили накануне. В Гадруте полыхала эпидемия чумы.
Сколько человек стали ее жертвами, достоверно неизвестно. Сам факт вспышки чумы в советском Азербайджане был строго засекречен. Вместо названия болезни в телеграммах, которыми обменивались врачи и представители властей, употреблялось слово "руда". Но очевидно, что эпидемия унесла жизнь не одного десятка человек. "При легочной чуме обычно вымирают семьями, — писал впоследствии Лев Зильбер. – Происходит это потому, что первый заболевший изолируется не сразу и успевает заразить всю семью. Подобная картина наблюдалась и в Гадруте, и только в редких случаях оставались здоровыми дети, вероятно, потому что большую часть времени проводили вне дома".
Как боролись с "рудой"
Очерк Льва Зильбера читается, как захватывающий триллер. Он обладал несомненным литературным даром – ведь не зря же его родным братом был известный и любимый многими писатель Вениамин Каверин. И вообще, талантливый человек очень часто бывает талантлив во всем. "По остроте ситуаций, по мотивам, которые вопреки блистательной подлинности вообразить почти невозможно, [очерк Зильбера] напоминает лучшие романа Грэма Грина", — столь высоко оценивал работу брата сам Каверин.
В опубликованных в "Науке и жизни" воспоминаниях Зильбер рассказывает, как ему удалось в течение считанных недель победить эпидемию чумы. Для этого действительно пришлось принять жесткие по нынешним временам меры. Весь прилегающий к Гадруту район был оцеплен войсками, въезд и выезд из зоны бедствия был строго воспрещен. Заболевших перевели из больницы в отдельное здание, оборудованное под чумной барак. Их родственников и людей, находившихся с ними в контакте, изолировали. Всем остальным жителям Гадрута была выдана казенная одежда, начиная с нижнего белья и кончая обувью. Переодевшись, они, под конвоем, покидали свои дома и переселялись в разбитые на окраине поселка утепленные палатки. Захоронение умерших было запрещено, их тела сжигались.
В результате эпидемию удалось быстро погасить. Если бы не своевременные действия врачей и биологов, чума в Нагорном Карабахе могла унести намного больше жизней. Первым заболевшим местные врачи ставили диагноз "крупозное воспаление легких". Им, как и представителям властей, трудно было поверить в то, что им приходится иметь дело с чумой. "Не может быть, чтобы на нашей замечательной земле завелась такая гадость!" – заявил Льву Зильберу нарком здравоохранения Азербайджана, сообщая о тревожном сигнале из Гадрута. Этот сигнал был направлен в Баку военврачом Гадрутского пограничного отряда, недавним выпускником ленинградской Военно-медицинской академии Львом Марголиным, распознавшим симптомы страшной болезни. Он и сам заразился чумой и скончался, несмотря на все усилия врачей спасти его жизнь.
"Умирал он тяжело, — вспоминал Зильбер. – Когда возвращалось сознание, задыхаясь, он кричал: "Мама!" Но кто же легко умирает в 24 года". Надо отметить, что в тот момент и сам Зильбер, несмотря на высокий пост и богатый опыт, был совсем молод – ему было 35 лет.
ГПУ ищет диверсантов
Вместе с врачами в Гадрут из Баку прибыл и оперативный сотрудник ГПУ. Вскоре у него возникла своя версия вспышки эпидемии – ее распространяют засланные из-за границы диверсанты. Якобы они вскрывают чумные трупы, вырезают сердце и печень и распространяют заразу.
Эта версия показалась Зильберу совершенно невероятной. Однако эксгумация тел умерших и похороненных до прибытия врачей больных показала: у некоторых действительно были вырезаны внутренние органы. Это не имело никакого логического объяснения. Если из-за границы и впрямь засланы диверсанты, зачем им прибегать к столь дикому и опасному для них самих способу распространения эпидемии? Разгадка этой тайны пришла от местного учителя. Он рассказал Зильберу о существующем в этих краях поверье: если умирают члены семьи один за другим, значит, первый скончавшийся жив и тянет всех за собой. Чтобы остановить это, нужно отрезать покойнику голову, вырезать сердце и печень и дать съесть всем членам семьи. Этим поверьем и объяснялись жуткие результаты эксгумации на гадрутском кладбище.
Однако компетентным органам трудно было расстаться с полюбившейся им версией о заграничных диверсантах, занесших чуму на благодатную советскую землю. По возвращении из Гадрута Льва Зильбера встретили в Баку как героя, представили к ордену Красной Звезды и обещали ввести в состав республиканского ЦИКа. Однако вскоре после этого арестовали по обвинению в сокрытии истинных причин эпидемии и в намерении распространить ее на территории всего Азербайджана.
Зильбер провел в тюрьме около четырех месяцев. В заключении он не падал духом и даже соорудил себе в камере отдельный бокс из оказавшихся под рукой палочек и бумаги. "Может быть, помогло и то обстоятельство, что в Баку Льва знали и уважали, — пишет Мурад Кадымбеков в статье "Жизнь, превзошедшая роман". — Но небо он мог видеть только через краешек окна, а на его глазах в жалком закутке без воздуха умирал другой узник, перс, также мифический вредитель".
Возможно, быстрому освобождению Зильбера помогли хлопоты его брата Вениамина, уже тогда бывшего известным писателем, членом литературной группы "Серапионовы братья". Он попытался подключить к решению вопроса самого Максима Горького. "И.А. Груздев, один из "серапионов", предложил мне передать письмо и поговорить о брате, — вспоминал впоследствии Каверин. – Но неутешительным показался мне его рассказ о том, как это произошло. Горький выслушал Груздева, и, сказав: "Трудное дело. Ох, трудное дело!" – с нераспечатанным письмом в руке пошел отдыхать. Так я и не знаю, помог ли он освобождению брата, но его выпустили через четыре месяца – невероятный случай!"
Новый кровавый навет
Покинув бакинскую тюрьму, Лев Зильбер вернулся в Москву и возглавил кафедру микробиологии в Центральном институте усовершенствования врачей. В 1937 году его арестовали вновь – на этот раз по обвинению в попытке отравить жителей советской столицы, запустив в водопроводную сеть бациллы энцефалита. Каверин вновь стал искать пути наверх, пытаясь добиться освобождения брата. Генеральный секретарь Союза писателей Владимир Ставский сумел договориться о передаче соответствующего ходатайства главе НКВД Лаврентию Берии. Его доставил на Лубянку сам Вениамин Каверин. Вскоре после этого Зильбер был освобожден. На этот раз он провел в заключении два года. Во время следствия его пытали и били, а после осуждения сослали в тундру, на Печору. За время, проведенное в лагере, ученый успел разработать препарат против пеллагры – на основе ягеля, любимой еды северных оленей.
В 1939 году Зильбер был назначен заведующим отделом вирусологии Центрального института эпидемиологии наркомздрава СССР. Однако спустя год его вновь арестовали – по некоторым сведениям, за отказ участвовать в работе над созданием биологического оружия. В "шарашке" Зильбер занимался исследованием происхождения рака. И снова родные и друзья пытались сделать все возможное для его освобождения. На этот раз их хлопоты принесли результат через четыре года. В 1944-м Зильбера освободили. Вскоре после этого он был избран действительным членом Академии медицинских наук СССР и за разработку вирусной теории происхождения рака награжден Сталинской премией. Примерно в это же время Сталинскую премию получил и Вениамин Каверин – за роман "Два капитана".
До своих последних дней Зильбер много и плодотворно работал. Писал статьи, публиковал монографии, выступал с докладами на научных конференциях в США, Италии, Франции, Японии, других зарубежных странах. Получил орден Трудового Красного Знамени. Похоронен он был на Новодевичьем кладбище.
Все звали Зильбера — Лев Александрович, хотя на самом деле его отца звали Абель. Он был офицером, капельмейстером 96-го пехотного Омского полка, расквартированного в Финляндии, а затем переведенного в Псков. Абель Абрамович Зильбер слыл блестящим кларнетистом, хотя великолепно играл и на других музыкальных инструментах. За свои армейские заслуги он был награжден золотыми часами самим императором Александром Третьим. С началом Первой мировой войны вместе со своим полком ушел на фронт, был ранен.
Мать Льва Хана Гиршевна Дессон была пианисткой, владелицей музыкальных магазинов. Она пользовалась известностью в Петербурге и в Москве, по ее приглашению в Псков приезжали многие известные музыканты. Помимо Вениамина, у Льва Зильбера было еще два брата и две сестры.
Зимой 1930 года директору Азербайджанского института микробиологии Льву Александровичу Зильберу и группе его сотрудников пришлось срочно выехать из Баку в Нагорный Карабах. До безымянного разъезда на иранской границе добирались на поезде, дальше, в Гадрут, пришлось ехать на лошадях. Улицы райцентра были пусты. Занятия в местной школе, где разместили приезжих специалистов, отменили накануне. В Гадруте полыхала эпидемия чумы.
Сколько человек стали ее жертвами, достоверно неизвестно. Сам факт вспышки чумы в советском Азербайджане был строго засекречен. Вместо названия болезни в телеграммах, которыми обменивались врачи и представители властей, употреблялось слово "руда". Но очевидно, что эпидемия унесла жизнь не одного десятка человек. "При легочной чуме обычно вымирают семьями, — писал впоследствии Лев Зильбер. – Происходит это потому, что первый заболевший изолируется не сразу и успевает заразить всю семью. Подобная картина наблюдалась и в Гадруте, и только в редких случаях оставались здоровыми дети, вероятно, потому что большую часть времени проводили вне дома".
Как боролись с "рудой"
Очерк Льва Зильбера читается, как захватывающий триллер. Он обладал несомненным литературным даром – ведь не зря же его родным братом был известный и любимый многими писатель Вениамин Каверин. И вообще, талантливый человек очень часто бывает талантлив во всем. "По остроте ситуаций, по мотивам, которые вопреки блистательной подлинности вообразить почти невозможно, [очерк Зильбера] напоминает лучшие романа Грэма Грина", — столь высоко оценивал работу брата сам Каверин.
В опубликованных в "Науке и жизни" воспоминаниях Зильбер рассказывает, как ему удалось в течение считанных недель победить эпидемию чумы. Для этого действительно пришлось принять жесткие по нынешним временам меры. Весь прилегающий к Гадруту район был оцеплен войсками, въезд и выезд из зоны бедствия был строго воспрещен. Заболевших перевели из больницы в отдельное здание, оборудованное под чумной барак. Их родственников и людей, находившихся с ними в контакте, изолировали. Всем остальным жителям Гадрута была выдана казенная одежда, начиная с нижнего белья и кончая обувью. Переодевшись, они, под конвоем, покидали свои дома и переселялись в разбитые на окраине поселка утепленные палатки. Захоронение умерших было запрещено, их тела сжигались.
В результате эпидемию удалось быстро погасить. Если бы не своевременные действия врачей и биологов, чума в Нагорном Карабахе могла унести намного больше жизней. Первым заболевшим местные врачи ставили диагноз "крупозное воспаление легких". Им, как и представителям властей, трудно было поверить в то, что им приходится иметь дело с чумой. "Не может быть, чтобы на нашей замечательной земле завелась такая гадость!" – заявил Льву Зильберу нарком здравоохранения Азербайджана, сообщая о тревожном сигнале из Гадрута. Этот сигнал был направлен в Баку военврачом Гадрутского пограничного отряда, недавним выпускником ленинградской Военно-медицинской академии Львом Марголиным, распознавшим симптомы страшной болезни. Он и сам заразился чумой и скончался, несмотря на все усилия врачей спасти его жизнь.
"Умирал он тяжело, — вспоминал Зильбер. – Когда возвращалось сознание, задыхаясь, он кричал: "Мама!" Но кто же легко умирает в 24 года". Надо отметить, что в тот момент и сам Зильбер, несмотря на высокий пост и богатый опыт, был совсем молод – ему было 35 лет.
ГПУ ищет диверсантов
Вместе с врачами в Гадрут из Баку прибыл и оперативный сотрудник ГПУ. Вскоре у него возникла своя версия вспышки эпидемии – ее распространяют засланные из-за границы диверсанты. Якобы они вскрывают чумные трупы, вырезают сердце и печень и распространяют заразу.
Эта версия показалась Зильберу совершенно невероятной. Однако эксгумация тел умерших и похороненных до прибытия врачей больных показала: у некоторых действительно были вырезаны внутренние органы. Это не имело никакого логического объяснения. Если из-за границы и впрямь засланы диверсанты, зачем им прибегать к столь дикому и опасному для них самих способу распространения эпидемии? Разгадка этой тайны пришла от местного учителя. Он рассказал Зильберу о существующем в этих краях поверье: если умирают члены семьи один за другим, значит, первый скончавшийся жив и тянет всех за собой. Чтобы остановить это, нужно отрезать покойнику голову, вырезать сердце и печень и дать съесть всем членам семьи. Этим поверьем и объяснялись жуткие результаты эксгумации на гадрутском кладбище.
Однако компетентным органам трудно было расстаться с полюбившейся им версией о заграничных диверсантах, занесших чуму на благодатную советскую землю. По возвращении из Гадрута Льва Зильбера встретили в Баку как героя, представили к ордену Красной Звезды и обещали ввести в состав республиканского ЦИКа. Однако вскоре после этого арестовали по обвинению в сокрытии истинных причин эпидемии и в намерении распространить ее на территории всего Азербайджана.
Зильбер провел в тюрьме около четырех месяцев. В заключении он не падал духом и даже соорудил себе в камере отдельный бокс из оказавшихся под рукой палочек и бумаги. "Может быть, помогло и то обстоятельство, что в Баку Льва знали и уважали, — пишет Мурад Кадымбеков в статье "Жизнь, превзошедшая роман". — Но небо он мог видеть только через краешек окна, а на его глазах в жалком закутке без воздуха умирал другой узник, перс, также мифический вредитель".
Возможно, быстрому освобождению Зильбера помогли хлопоты его брата Вениамина, уже тогда бывшего известным писателем, членом литературной группы "Серапионовы братья". Он попытался подключить к решению вопроса самого Максима Горького. "И.А. Груздев, один из "серапионов", предложил мне передать письмо и поговорить о брате, — вспоминал впоследствии Каверин. – Но неутешительным показался мне его рассказ о том, как это произошло. Горький выслушал Груздева, и, сказав: "Трудное дело. Ох, трудное дело!" – с нераспечатанным письмом в руке пошел отдыхать. Так я и не знаю, помог ли он освобождению брата, но его выпустили через четыре месяца – невероятный случай!"
Новый кровавый навет
Покинув бакинскую тюрьму, Лев Зильбер вернулся в Москву и возглавил кафедру микробиологии в Центральном институте усовершенствования врачей. В 1937 году его арестовали вновь – на этот раз по обвинению в попытке отравить жителей советской столицы, запустив в водопроводную сеть бациллы энцефалита. Каверин вновь стал искать пути наверх, пытаясь добиться освобождения брата. Генеральный секретарь Союза писателей Владимир Ставский сумел договориться о передаче соответствующего ходатайства главе НКВД Лаврентию Берии. Его доставил на Лубянку сам Вениамин Каверин. Вскоре после этого Зильбер был освобожден. На этот раз он провел в заключении два года. Во время следствия его пытали и били, а после осуждения сослали в тундру, на Печору. За время, проведенное в лагере, ученый успел разработать препарат против пеллагры – на основе ягеля, любимой еды северных оленей.
В 1939 году Зильбер был назначен заведующим отделом вирусологии Центрального института эпидемиологии наркомздрава СССР. Однако спустя год его вновь арестовали – по некоторым сведениям, за отказ участвовать в работе над созданием биологического оружия. В "шарашке" Зильбер занимался исследованием происхождения рака. И снова родные и друзья пытались сделать все возможное для его освобождения. На этот раз их хлопоты принесли результат через четыре года. В 1944-м Зильбера освободили. Вскоре после этого он был избран действительным членом Академии медицинских наук СССР и за разработку вирусной теории происхождения рака награжден Сталинской премией. Примерно в это же время Сталинскую премию получил и Вениамин Каверин – за роман "Два капитана".
До своих последних дней Зильбер много и плодотворно работал. Писал статьи, публиковал монографии, выступал с докладами на научных конференциях в США, Италии, Франции, Японии, других зарубежных странах. Получил орден Трудового Красного Знамени. Похоронен он был на Новодевичьем кладбище.
Все звали Зильбера — Лев Александрович, хотя на самом деле его отца звали Абель. Он был офицером, капельмейстером 96-го пехотного Омского полка, расквартированного в Финляндии, а затем переведенного в Псков. Абель Абрамович Зильбер слыл блестящим кларнетистом, хотя великолепно играл и на других музыкальных инструментах. За свои армейские заслуги он был награжден золотыми часами самим императором Александром Третьим. С началом Первой мировой войны вместе со своим полком ушел на фронт, был ранен.
Мать Льва Хана Гиршевна Дессон была пианисткой, владелицей музыкальных магазинов. Она пользовалась известностью в Петербурге и в Москве, по ее приглашению в Псков приезжали многие известные музыканты. Помимо Вениамина, у Льва Зильбера было еще два брата и две сестры.
к 120-летию со дня рождения выдающегося российского вирусолога
Лев Александрович (Абелевич) Зильбер родился 19 марта 1884 г. в Новгородской губернии, в еврейской семье. Отец был военным музыкантом (капельмейстером), мать – владелицей магазинов музыкальных инструментов. У Льва было три брата и две сестры. Один брат стал военным врачом-фармакологом, другой – композитором, третий – знаменитым писателем, известным под псевдонимом Вениамин Каверин. Одна из сестер – женой не менее известного писателя Юрия Тынянова, одноклассника Льва.
В 1912 году Лев закончил с серебряной медалью Псковскую гимназию и поступил на естественное отделение физико-математического факультета Санкт-Петербургского университета. В 1915 году он перевелся на медицинский факультет Московского университета, одновременно посещая занятия естественного отделения физико-математического факультета. Оба факультета он окончил в 1919 году.
В том же году Л. Зильбер начал работать в качестве врача-микробиолога в институте микробиологии Наркомата здравоохранения. В 1930 году был командирован в Закавказье для участия в ликвидации эпидемии чумы в Нагорном Карабахе. Там впервые был арестован по политическим мотивам, но через пару недель освобожден: обвинение было явно смехотворным, а массовые репрессии еще не начались.
По возвращении в Москву Л. Зильбер перешел на службу в военное ведомство и начал заниматься научными исследованиями с уклоном в вирусологию. В 1935 г. ему были присвоены ученая степень доктора наук и звание профессора. В 1937 г. он был назначен руководителем дальневосточной экспедиции Наркомата обороны по изучению распространенного там неизвестного инфекционного заболевания центральной нервной системы человека. Л. Зильбер установил природу болезни – клещевой энцефалит, открыл его возбудителя и переносчика и предложил методы борьбы с ними. Завершить экспедицию и опубликовать ее результаты ему не удалось: был арестован органами НКВД в своей походной лаборатории в тайге. Авторство его выдающегося открытия досталось другим, также как и Сталинская премия. Приоритет Л. Зильбера был частично восстановлен в 1953 г. в результате его полной реабилитации после смерти Сталина.
Часть этого срока Л. Зильбер отбывал в северных лагерях на Печоре. Заключенные погибали там от авитаминоза. Он предложил получать из произраставшего в тундре растения ягеля дрожжевой препарат против пеллагры (полного авитаминоза) и разработал технологию его изготовления. Тем самым он спас жизнь десяткам тысяч заключенных. Авторское свидетельство на изобретение препарата было выписано на имя . НКВД.
В 1939 г. Л. Зильбер был освобожден из лагеря в числе небольшой группы политзаключенных новым Наркомом внутренних дел Берией, и начал работать в Центральном институте эпидемиологии и микробиологии Наркомздрава СССР в должности заведующего отделом вирусологии. Он написал книгу о клещевом энцефалите, однако издать ее не успел. В 1940 г. он был арестован в третий (!) раз за якобы антисоветскую деятельность (агитация и пропаганда).
В марте 1944 г. Л. Зильбер был неожиданно освобожден из заключения, но без реабилитации (последняя состоялась лишь в 1953 г.). Причиной послужило ходатайство, направленное Сталину видными деятелями медицины: главным хирургом Красной армии Н. Бурденко, вице-президентом Академии наук СССР Л. Орбели, профессором биохимии (будущим академиком) В. Энгельгардтом, автором и организатором производства советского пенициллина, пользовавшейся большим уважением и доверием Сталина З. Ермольевой (первой женой Л. Зильбера), а также писателем В. Кавериным (братом Л. Зильбера).
Л. Зильбер начал работать научным руководителем института вирусологии микробиологии им. Гамалеи. В 1945 г. он был избран действительным членом вновь созданной Академии медицинских наук СССР.
Он продолжил исследования о роли вирусов в происхождении злокачественных новообразований и сформулировал всеобъемлющую вирусно-генетическую концепцию. Ее главным положением является процесс интеграции опухолевых вирусов в геном клетки, т.е. в наследственный механизм человека. В этом состоит специфическое отличие опухолевых вирусов от обычных, инфекционных: последние поражают другие части клеток тканей и органов. Вирусно-генетическая концепция происхождения рака, разработанная Л. Зильбером, является важнейшим разделом современной онкологии. Она лежит в основе многих методов лечения онкологических заболеваний.
Л. Зильберу была присвоена Государственная премия СССР (в 1967 г. – посмертно). Семья Л. Зильбера: жена, сестра и оба сына во время войны чудом уцелели в оккупации, находились в рабочих лагерях. Его сыновья пошли по пути отца и стали известными учеными: Лев Львович Киселев (фамилия матери) – биохимик института молекулярной биологии, академик Российской академии наук (РАН), Федор Львович – вирусолог, специалист по канцерогенезу, член-корреспондент РАН.
Лев Александрович Зильбер скончался в Москве 10 ноября 1966 г.
Армяне очень хорошо знают обстоятельства написания стихотворения "Фаэтонщик" Осипом Эмильевичем Мандельштамом в 12 июня 1931 года. Стихи "Волк", "Фаэтонщик", "Мы живем под ногами не чуя страны…" считались в поэзии Мандельштама самыми крамольными.
Русский писатель и испанский живописец вновь открыли поистине ядерные силы человеческой души, взорвали их, и взрыв этот оказался такой силы, что он может потрясти человечество и сегодня. (Юрий Карякин)
Поэт и критик Игорь Чиннов, фаэтонщик, что именно образ Сталина проступает из этих строк:
…безносой канителью
Правит, душу веселя,
Чтоб крутилась каруселью
Кисло-сладкая земля.
Эпитет "кисло-сладкая" долго не находился и был подсказан А.О. Моргулисом.
Бесконечны, безобразны,
В мутной месяца игре
Закружились бесы разны,
Будто листья в ноябре…
Сколько их? куда их гонят?
Что так жалобно поют?
Домового ли хоронят,
Ведьму ль замуж выдают?
Шушинская резня - массовые убийства в марте 1920 года армянского населения городаШуша (Нагорный Карабах), в результате которых погибло, по разным оценкам, от 500 до 30 тыс. местных жителей-армян, была сожжена и разрушена армянская часть города и изгнано всё армянское население.
Еще раз вспомним строки Надежды Яковлевны Мандельштам: "Стихи о Шуше написаны в Москве летом 31 года, когда мы жили в комнате у Александра Эмильевича (он уехал в отпуск с женой). Тема его – возница, который неизвестно куда везет, – чумный председатель, некто в маске, от которого мы зависим…
На высоком перевале
В мусульманской стороне
Мы со смертью пировали —
Было страшно, как во сне.
Нам попался фаэтонщик,
Пропеченный, как изюм,
Словно дьявола погонщик,
Односложен и угрюм.
Под кожевенною маской
Скрыв ужасные черты,
Он куда-то гнал коляску
До последней хрипоты.
И пошли толчки, разгоны,
И не слезть было с горы —
Закружились фаэтоны,
Постоялые дворы.
Я очнулся: стой, приятель!
Я припомнил — черт возьми!
Это чумный председатель
Заблудился с лошадьми!
Он безносой канителью
Правит, душу веселя,
Чтоб вертелась каруселью
Кисло-сладкая земля.
Так, в Нагорном Карабахе,
В хищном городе Шуше
Я изведал эти страхи,
Соприродные душе.
Сорок тысяч мертвых окон
Там видны со всех сторон
И труда бездушный кокон
На горах похоронен.
И бесстыдно розовеют
Обнаженные дома,
А над ними неба мреет
Темно-синяя чума.
Примечательно, что связку "Словно розу или жабу" литературоведы относят к стихотворению Сергея Есенина "Мне осталась одна забава" (1923):
Жаба - это прежде всего cимвол дьявола; часто в искусстве означает омерзительность греха. Роза - общий христианский символ с XIII века. Представляет рождение Христа, Деву Марию (белая роза) или муки (красная). В Мегаэнциклопедии Кирилла и Мефодия сказано, что Жаба - это cимвол уродства, за которым может таиться прекрасная душа. Это прописано, например, в такой чудесной сказке Г. Х. Андерсена "Дикие лебеди" в сцене, когда злая мачеха шлет проклятье на Эльзу, и жабы превращаются в розы.
Образ Фаэтонщика также похож на чумного врача Средневековья. Фото: thevintagenews.com
Сегодня считается, что маску с клювом в театральную сценографию вернул художник Михаил Шемякин.
Среди бесчисленного множества болезней, от которых страдает человечество, есть одна, отношение к которой не сравнится ни с чем. Она стала чем-то вроде эталона ужаса: любую вновь обнаруженную смертельную инфекцию сравнивают именно с ней. Ее именем называют опасные политические идеи и бурную коррозию металла, ее поминают в пословицах и проклятиях, она стала героиней множества легенд и бродячих сюжетов, ей посвящены произведения классиков мировой литературы — от Боккаччо до Камю. Никакой другой недуг не смог произвести на людей столь глубокое впечатление, как чума. Фото MARY EVANS/VOSTOCK PHOTO
Три ипостаси инфекции
Само по себе открытие возбудителя еще не означало победы над болезнью, но стало ниточкой, потянув за которую, ученые разных стран вскоре выделили основные звенья механизма заражения и течения болезни. С учетом установленных позднее деталей он сегодня выглядит примерно так. Попав в кровь, йерсинии поглощаются клетками-макрофагами, специально предназначенными для борьбы с чужеродными организмами. Однако тут вступает в действие уникальная способность чумной палочки: внутри макрофага она успешно противостоит перевариванию, оставаясь живой и даже размножаясь. Вместе с ним она попадает в лимфатические узлы, где ее размножение становится лавинообразным. Крупные узлы (особенно паховые) вспухают, становятся твердыми на ощупь, их окружает отекшая ткань, а внутри они заполнены гноем (мертвыми макрофагами) и жидкими продуктами распада тканей. Такой переродившийся узел называется бубоном, а описанная форма чумы — бубонной.
Пока в бубоне идет борьба возбудителя с иммунной системой, температура тела больного достигает 39 градусов. И тем не менее даже в отсутствие эффективного лечения он еще не обречен. Бывает, что бубоны самопроизвольно прорываются, изливая свое содержимое наружу, после чего начинается медленное выздоровление. Все те немногие, кому во времена средневековых эпидемий удалось перенести чуму и остаться в живых, болели именно бубонной чумой.
Чаще, однако, созревший бубон открывается не наружу, а внутрь — в кровеносное русло. Кровь моментально превращается в бульон с бактериями, которые не только разрушают питательные вещества, но и выделяют специфические токсины. Артериальное давление резко падает (верный признак начавшегося общего сепсиса), система регулирования свертываемости крови выходит из строя (в одних мелких сосудах возникают микротромбы, в других начинаются точечные кровоизлияния). Симптомы интоксикации нарастают на глазах: сильнейший озноб, мышечные боли, головная боль, помрачение сознания, бред. Это септическая форма чумы. От нее уже самопроизвольных выздоровлений не бывает: без интенсивного лечения человек быстро (обычно в течение суток) умирает.
">  Удлиненные тельца — клетки чумной палочки Yersinia pestis. Фото: SPL/EAST NEWS Но и это еще не самое худшее. У некоторых больных еще до развития общего сепсиса чумные палочки успевают достигнуть легких, где вызывают острейшую пневмонию с некрозом тканей. У человека начинается кашель, отделяющаяся мокрота вскоре окрашивается кровью. Ее микроскопические капельки, разлетающиеся при кашле, содержат огромное количество чумных бактерий, которые попадают в легкие здоровых людей, заражая их. Легочная чума распространяется, как пожар. Находясь в одном помещении с таким больным, избежать заражения практически невозможно, а смертность среди заболевших ею достигает 100%. Человек сгорает в течение максимум пары суток, но успевает за это время рассеять вокруг себя смертельную инфекцию. Легочная чума выкашивала средневековые города до последнего жителя. Правда, именно эта абсолютная смертоносность и стала препятствием, не позволяющим чуме постоянно циркулировать в человеческих популяциях, как это делает, например, черная оспа. Заражение воздушно-капельным путем возможно только в ходе уже начавшейся эпидемии. Но для того чтобы она началась, возбудитель должен попасть в человеческий организм каким-то иным путем из некого внешнего источника. Вообще говоря, чумная палочка может проникнуть в человека через любые слизистые оболочки (например, если невидимая капелька с бактериями попадет в глаз), с пищей, а также другими способами. Неповрежденную кожу она, правда, преодолеть не может, но ей вполне достаточно крохотной ранки или трещинки. Однако абсолютное большинство заражений бубонной чумой происходит в результате блошиного укуса. Сегодня известно, что чумная палочка может жить в крови по крайней мере 235 видов млекопитающих, принадлежащих к восьми отрядам, но самая распространенная ее среда обитания — грызуны. Она населяет организмы различных их видов — сурков, сусликов, крыс, песчанок, полевок, луговых собачек. На всех этих зверьках обитают блохи, питающиеся кровью своих хозяев, а вместе с ней всасывающие и клетки болезнетворной бактерии. Попав в пищеварительную систему блохи и питаясь продуктами расщепления крови (которую понемногу переваривают блошиные ферменты), йерсинии размножаются так бурно, что вскоре студенистая бактериальная масса наглухо забивает преджелудок — расширение пищевода перед входом в желудок насекомого. Чумной блок (так называется это явление) лишает блоху возможности питаться. Когда блоха пытается сосать кровь, струя крови всякий раз упирается в блок и возвращается обратно вместе со смытыми с его поверхности бактериальными клетками. Мучимое голодом насекомое становится все более активным, перескакивает с одного зверька на другого, распространяя своих погубителей, пока через несколько дней не умирает от истощения и обезвоживания. Чумной блок — абсолютно уникальная технология возбудителей чумы: среди великого множества бактерий, вирусов, простейших и прочих болезнетворных микроорганизмов, пользующихся услугами кровососущих насекомых и клещей, нет другого вида, у которого наблюдалось бы что-то подобное. Дальнейшее очевидно: средневековые жилища, будь то дворцы или лачуги, кишели блохами, одинаково охотно кусавшими всех их теплокровных обитателей — мышей, крыс, кошек, собак и людей. Блоха — активный паразит, способный переходить не только от одной особи к другой, но и от вида к виду. И стоило чумной палочке попасть в эту систему, как эпидемия чумы становилась неизбежной.
|
