Чума в 2020 году россия
Эпидемия, бунт и власть в императорской Москве 250 лет назад
Чума: путь в Москву
Считается, что в Москву эту заразу (строго говоря, чума — не вирусная, а бактериальная инфекция) занесли с театра русско-турецкой войны, из Молдавии и Валахии. В августе 1770 года зараза достигла Киева, затем Брянска.
Увертюра в военном госпитале. Без паники!
Карантин: монастыри и генералы
Рядом с Большим Каменным мостом располагалась крупнейшая московская мануфактура того времени — Большой суконный двор. С 1 января по 9 марта 1771 года на фабрике умерли 130 человек. Фабричная администрация то ли не поняла поначалу, от чего, то ли слишком хорошо поняла: объяви, что на Суконном чума, и о сбыте продукции придется забыть .
В момент врачебной проверки в марте на Суконном дворе обнаружилось 16 больных с сыпью и чумными бубонами, а сколько разбрелось по городу, уже никто не узнал.
Фабрику закрыли, здоровых рабочих перевели на другие предприятия, а больных увезли в подмосковный Николо-Угрешский монастырь, ставший первым чумным госпиталем. При этом Суконный двор так и не был окружен караулами, и многие рабочие сбежали после оглашения диагноза.
Генерал-поручику Еропкину придется вскоре воевать в Кремле и на Красной площади, и отнюдь не с чумой.
От весны до осени: Москва зачумленная
Императрица одной из первых поняла и другую вещь: настала пора заботиться о том, чтобы зараза не дошла до Петербурга. Интересны детали.
Велено было также не пропускать проезжающих из Москвы не только к Санкт-Петербургу, но и в местности между столицами. Карантины были устроены в Твери, Вышнем Волочке, Бронницах.
Все эти меры помогли предотвратить превращение московского бедствия в общероссийское. Есть данные, что чума попала из Москвы в Воронежскую, Архангельскую, Казанскую и Тульскую губернии, но общенациональной пандемии не случилось.
Однако стоило в июле установиться теплой погоде, иллюзии рухнули. Смертность стала превышать 100 человек за сутки, вымирали целые улицы в Преображенской, Семеновской и Покровской слободах.
На улицах круглосуточно горели костры из навоза или можжевельника.
Бывало, что трупы выбрасывали на улицу или тайно зарывали в огородах, садах и подвалах, несмотря на указ императрицы с угрозой вечной каторги за сокрытие информации о заболевших и умерших.
Фото: Hulton Archive / Getty Images
В обреченном городе не осталось власти, полиции и войска — и немедленно начались бесчинства и грабежи.
Фото: WestArchive / Vostock Photo
Рассказ мгновенно распространился по Москве, и толпы горожан устремились к Варварским воротам в надежде вымолить прощение у Богородицы. Священники, оставив храмы, служили молебны прямо на площади. Люди по очереди лазали к иконе, стоявшей над проемом ворот, по лестнице, просили исцеления, ставили свечи, целовали образ, оставляли пожертвования в специальном сундуке.
Московский митрополит Амвросий, понимая опасность скопления народа в разгар эпидемии, решил его прекратить: икону убрать в храм Кира и Иоанна на Солянке, а сундук с деньгами передать в Воспитательный дом.
Бой в Кремле и на Красной площади
Расправившись с митрополитом, мятежники двинулись на Остоженку, в дом генерал-поручика Еропкина, сохранившийся доныне. Еропкин оказался не робкого десятка; он продемонстрировал, что если в борьбе с чумой к сентябрю 1771 года власти особых успехов не добились, то с бунтовщиками справляться они умеют.
В ноябре, когда чума уже утихала, в Москве состоялась экзекуция: четыре человека, в том числе убийцы митрополита Амвросия, были повешены, 72 человека были биты кнутом, 89 человек высекли плетьми и отправили на казенные работы.
Граф Орлов. Последнее средство
Восстанавливать порядок в Москву Екатерина отправила графа Григория Орлова, который приехал в первопрестольную 26 сентября. Вслед за Орловым шли четыре полка лейб-гвардии.
Орлов снискал славу избавителя Москвы от мора. Принципиально новых санитарных мер, кроме укрепления застав и карантинов, он не ввел. Но пришла на помощь природа: начались ранние холода, и эпидемия стала понемногу сходить на нет.
Впрочем, стоит отдать графу Орлову должное: он начал с верного шага, не свойственного отечественным администраторам,— прибыв в Москву, сразу собрал консилиум специалистов и следовал его указаниям. Орлов велел заново разбить Москву на 27 санитарных участков, открыть дополнительные больницы и карантины. Орлов лично обходил все больницы, следил за лечением и питанием пациентов.
Более того. Понимая, что нищета и болезнь тесно связаны, Орлов организовал общественные работы по укреплению Камер-Коллежского вала вокруг Москвы: мужчинам платили по 15, а женщинам по 10 копеек в день. Боролся Орлов и с бродягами, разносившими заразу: их отправляли в Николо-Угрешский монастырь.
Фото: Alamy / Vostock Photo
По официальной статистике, с апреля по декабрь 1771 года в Москве умерли от чумы 56 672 человека. Но это не все — первые три месяца 1772 года чума в Москве, над которой в Петербурге уже отпраздновали победу, продолжалась, правда ежемесячное количество умерших снизилось до 30 человек. Об окончательном прекращении эпидемии было объявлено только в ноябре 1772 года.
А в одном из писем за границу сама Екатерина сообщала: чума в Москве похитила более 100 тысяч жизней. Это можно, пожалуй, рассматривать как невольное признание в том, что противостоять нежданной напасти по большому счету не смогли ни власти, ни общество.
Поделиться сообщением в
Внешние ссылки откроются в отдельном окне
Внешние ссылки откроются в отдельном окне
Великая чума 1665-1666 годов унесла жизни 100 тысяч человек в Лондоне. Тогда власти, как и сейчас во время вспышки эпидемии коронавируса, вводили всеобщий карантин, люди скупали продукты и сидели дома, предприятия закрывались и банкротились.
О параллелях с современным миром можно судить из двух исторических документов тех лет - "Дневника чумного года" Даниеля Дефо и "Дневника Сэмуэля Пипса".
"Необходимость выходить из дома, чтобы купить продукты, была, по большому счету, причиной, сгубившей весь город, потому что именно в эти моменты люди и заражались друг от друга" Даниель Дефо "Дневник чумного года" 1722 год.
"Жизненно необходимо замедлить распространение болезни. поэтому мы просим людей оставаться дома. " Борис Джонсон, обращение к нации 23 марта 2020 года.
"Как мало людей на улицах! Да и те, кто есть, бредут, как будто они уже попрощались с миром. Зашел на биржу, но и там было всего человек 50, да скоро, видимо, их станет еще меньше. И потому я решил сегодня сказать: "Адье" лондонским улицам""Дневник Сэмюэла Пипса" 1665 год.
Лондон, как и все европейские столицы с давней историей, пережил немало эпидемий. Медицина идет вперед, но в случаях, когда мы сталкиваемся с болезнью, от которой пока что нет прививок, и распространение инфекции, и поведение публики, не слишком отличаются от того, что творилось в столице Англии в XVII веке.
Сын портного, чиновник морского ведомства и автор знаменитого дневника Пипс лично пережил чуму 1665-1666 годов, убившую где-то пятую или даже четвертую часть лондонцев. Это приблизительная оценка, и весьма вероятно, что процент смертей был гораздо выше.
"Дневник чумного года" Дефо был опубликован в 1722 году через 57 лет после описываемых событий. Будучи журналистом, Дефо умел работать с источниками и тщательно изучил почти все имевшиеся официальные документы и воспоминания современников. Говорят также, что во многом он воспользовался дневниками дяди. Он писал свой роман как предупреждение: как раз в это время чума свирепствовала в Марселе, и были опасения, что она может перебраться в Лондон.
"Царица грозная чума теперь идет на нас сама"
Первое известие о новом коронавирусе из Китая пришло аккурат под китайский Новый год, и подавляющее большинство британцев если его и заметили, то не обратили на него никакого внимания. 12 марта в Соединенном Королевстве был зарегистрирован первый случай болезни.
В XVII веке люди и болезни путешествовали гораздо медленнее, и даже из ближней Голландии чума добиралась до Лондона целых два года.
"19 Окт. 1663
Мы с сэром У. Баттеном (коллега Пипса по Морскому ведомству, которого он, кстати, терпеть не мог) отправились в кофейню в Корнхилле, где было много разговоров о Турецком деле (речь идет о событиях в современной Хорватии), да и еще о том, что чума добралась до Амстердама".
Прошло еще девять месяцев.
"Июль 25 1664
Сэр У. Баттен и я снова отправились в кофейню, но новостей никаких, только чума у всех на слуху, и говорят, что среди голландцев она распространилась еще больше".
Начало романа Дефо тоже привязано примерно к этому же времени, когда разговоры о чуме велись уже повсеместно.
"Где-то в начале сентября 1664 мы с соседями узнали, что чума вернулась в Голландию, потому что там она сильно свирепствовала в году 1663, особенно в Роттердаме и Амстердаме. Одни говорят, что ее завезли из Италии, другие - что из Леванта на турецких кораблях с товарами, кто-то говорил, что из Гандии, а кто-то - что из Кипра. Впрочем не все ли равно, откуда она пришла, но все согласны с тем, что в Голландию она вернулась".
Проблемы большого города
Беда Лондона была в том, что как раз перед эпидемией чумы город сильно разросся. Англичане радостно попрощались с насильственным аскетизмом правления Кромвеля и с энтузиазмом окунулись в веселую и фривольную атмосферу, которой заразил всю страну Карл II.
Лондон стал местом больших возможностей, высокой моды и самых разнообразных развлечений. Войн временно не было, и оставшиеся не у дел солдаты тоже стекались в столицу. Население города как-то почти в одночасье увеличилось на 100 тысяч человек.
Результат был вполне ожидаемым: число жителей столицы, обитавших в переполненных домах с совершенно антисанитарными условиями, выросло во много раз. Рядом с людьми процветали и размножались еще более многочисленные крысы, а их блохи разносили чумные бактерии уже по людям. Лондон превратился в идеальное место для распространения эпидемии.
Сейчас и крыс, и блох стало гораздо меньше, хотя они как раз коронавирус не переносят, но скученный общественный транспорт, не говоря уже о многолюдных офисах, предприятиях, кофейнях и магазинах, успешно выполнили такую же роль в распространении коронавируса, как и трущобы XVII века в распространении чумы.
"Поминутно мертвых носят, и стенания живых боязливо бога просят упокоить души их!"
Великая лондонская чума, видимо, началась где-то в конце 1664 года, в доме на улице Лонг Акр в Ковент Гардене. Сейчас - это самый что ни на есть центр с дорогими магазинами и модными театрами и ресторанами, а 400 лет назад место это имело дурную славу, и жили в нем далеко не миллионеры.
К июню следующего года надежда на то, что зараза не выйдет за пределы бедных районов не оправдалась, и болезнь постепенно добралась и до коммерческих районов Лондонского сити.
"Июнь 7-го 1665
Самая страшная жара, которую я когда-либо испытывал в своей жизни. И сегодня я против своей воли увидел на Друри Лейн (Ковент Гарден) два или три дома, помеченных красным крестом, со словами "Боже, смилуйся над нами", написанными на них. Это меня сильно опечалило, потому что на моей памяти это были первые такие дома".
"Июнь 10-го 1665
Ужинал дома и страшно встревожился, узнав, что чума добралась до Сити… Потом поехал в контору, чтобы закончить письма, и домой в кровать, но очень обеспокоен болезнью. И в голове полно других мыслей, в особенности, как привести в порядок мои делана тот случай, если Господь пожелает меня забрать к себе, и будет на то его воля и к его вящей славе".
"Неделя с 11 по 18 июля число смертей было 1761, хотя от самой чумы умерло не более 16-ти. Но это вскоре переменилось, особенно в приходе Крипплгейт и в Клеркенвелле. И во вторую неделю августа в Крипплгейте похоронили 886, а в Клеркенвелле 155. И в первом случае говорят, что из этих 850 вполне могли умереть от чумы, а во втором даже в списках говорилось, что от чумы умерли 150".
Тихо все. Одно кладбище не пустеет, не молчит
Королевский двор перебрался из Лондона в Оксфорд еще в мае 1665. Вскоре большинство зажиточных лондонцев тоже собрали вещи и домашних и выбрались на вольный воздух. Тех же, кто волей или неволей остался, ждала или смерть, или потеря близких.
"Даже облик Лондона странно переменился. На каждом лице читались печаль и грусть, и даже в тех частях города, которые еще не совсем сдались на милость чумы, все были глубоко озабочены. Можно сказать, что весь Лондон был в слезах. И не то, чтобы по улицам ходили люди в трауре. Нет, никто более не одевался в черное, чтобы почтить память своих ближайших друзей. Но на улицах раздавались голоса скорбящих. Стенания женщин и детей у окон и за дверями домов, где их дорогие родственники сейчас умирали, или только что умерли, раздавались так часто, что даже самое стойкое сердце не могло остаться равнодушным".
"Август 16-го, 1665
Я добрался до дома только после темноты, и рядом со ступенями, ведущими в церковный двор, наткнулся на мертвое чумное тело, в узком переулке. Но, слава Богу, меня это не слишком взволновало. Правда, я решил так поздно больше не возвращаться".
"Август 31-го 1665
Вставши, сделал несколько дел для переезда в Вулич (теперь Лондон, во времена Пипса - пригород). Чума сильно распространилась в эту неделю против всех ожиданий: почти 2000 новых смертей, что доводит общее число (умерших) до 7000 плюс-минус 100. И, говорят, что из этих смертей от чумы скончались более 6000. Так заканчивается этот месяц. Все пребывают в большой печали от огромности чумной болезни, которая распространилась уже почти по всему королевству".
Пик эпидемии пришелся как раз на август, и герой Дефо решил запереться в доме на две недели. За жизнью города он мог наблюдать только из окна.
"Из моих окон. видно место, где селятся мясники, или те, чья работа зависит от мясников. И почти все темное время ночи телега с мертвецами стояла в конце аллеи, а потом отьезжала полной. А поскольку церковный двор был не слишком далеко, то и возвращалась она скоро, чтобы забрать новые тела".
"Итак, — хвала тебе, Чума, нам не страшна могилы тьма"
Начало эпидемии коронавируса в Британии, особенно в Лондоне, ознаменовалось тем, что многие несознательные граждане ринулись в магазины, скупая предметы гигиены и, главное, туалетную бумагу. Напрасно супермаркеты увещевали перепуганную публику, что еды хватит, и что не надо запасаться провизией на несколько лет вперед. Те, у кого инстинкт самосохранения включился в форме повышенной запасливости, на увещевания не реагировали.
". многие семьи, предвидя приближение чумы, запаслись всякой провизией и другими необходимыми товарами, достаточными для всех членов их семей, и закрылись в домах так основательно, что никто их не видел и не слышал до тех пор, пока поветрие почти не закончилось".
Точно так же, как и сейчас, многим предприятиям, точнее, мастеровым, которые занимались производством предметов не первой необходимости, пришлось туго.
"Все мастеровые, особенно те, которые производили разные украшения и менее необходимые части одежды и мебели: ткачи лент, золотые и серебряные кружевницы, позолотчики, швеи, шляпницы, обувщики и перчатники, а также те, кто занимался обивкой мебелиили изготовлением комодов и зеркал, а также другие представители многочисленных подобных профессий. остановили работу, уволили работников и всех, кто от них в своем труде зависел".
К сожалению, в XVII веке правительство еще не было настолько сознательным, чтобы поддерживать бизнес на плаву.
Чума между тем продолжалась.
"Март 13-го 1666
Случаи чумы снова участились в эту неделю до 29 с 28, хотя число умерших и уменьшилось с 297 до 238, что, однако, меня совсем не радует".
"Апрель, 5-го 1666
Чумой, к нашему великому горю, заразились еще девять человек, хотя в целом число больных и уменьшилось немного. Но рост числа заболевших есть во многих приходах, что приводит к опасениям по поводу того, что принесет нам год будущий".
"Апрель 23-го 1666
Сегодня утром парламент собрался только для того, чтобы приостановить работу до зимы. Случаи чумы, как я слышал, опять сильно участились в городе и очень сильно участились по стране в целом".
В современной историографии принято связывать конец эпидемии чумы с Великим Лондонским пожаром, который за четыре дня в сентябре 1666 года уничтожил и дезинфицировал подавляющую часть Сити от Тауэра до Холборна. И, хотя случаи заражения и болезни еще случались, было решено, что теперь Лондон уже настолько безопасен, что туда может вернуться и король со своим двором.
Пипс, однако, отнесся к этому решению довольно скептически.
"Ноябрь 20-го 1666
Был в конторе недолго, а потом отправился в церковь на благодарственную службу по поводу окончания чумы, но, Бог мой! в городе до сих пор говорят, что с этим поторопились, потому что есть еще люди, которые от нее умирают".
Если верить официальным спискам умерших, то в Лондоне за неделю с 20 по 27 ноября 1666 года от чумы умерли семь человек, и смерти продолжались еще несколько недель.
Хотя огонь, безусловно, сыграл положительную роль, уничтожив крыс и блох, наиболее вероятно, что решающим фактором стали жесткие меры изоляции, введенные парламентом и осуществляемые лорд-мэром и олдерменами, а также специально обученной стражей. Распространение болезни было замедлено, а за год все заразившиеся либо умерли, либо приобрели необходимый иммунитет. Вот несколько выдержек из королевского указа о борьбе с чумой:
"Каждый город должен выделить какое-нибудь удобное место за своими пределами, где должен быть возведен чумной дом или сарай на случай, если инфекция в городе распространится. "
"Если какой-либо дом становится зараженным, то больных, сколько бы их ни было, необходимо незамедлительно перевезти в чумной дом для сохранения остальной семьи. И такой дом, даже если в нем и нет мертвецов, должен быть закрыт на 40 дней, и на его дверях должен быть нарисован красный крест и слова: "Господи, смилуйся над нами". И специальные смотрители должны доставлять жителям все необходимое и следить, чтобы они не общались со здоровыми".
"Ни один человек, умерший от чумы, не будет похоронен ни в церкви, ни в церковном дворе, но. в другом специально выделенном месте. В могилы вместе с телами людей, умерших от чумы, должно быть также опущено большое количество негашеной извести. Открывать такие могилы потом нельзя будет целый год или даже дольше, чтобы от лежащих там тел не заразились другие".
Приходится признать, что и в наше время, когда человечество столкнулось с новой болезнью, от которой пока что нет вакцины, меры остаются все теми же. И все-таки будем надеяться, что на сей раз наш карантин ограничится парой месяцев, а не полутора годами. И что для искоренения новой напасти Великий пожар тоже не потребуется.
В 1770 году, ровно 250 лет назад, в Москву пришла чума. Пришла, но развернулась во всю ширь лишь к сентябрю 1771 года, когда в день умирали до тысячи человек.
В сентябре в городе вспыхнул бунт. Причиной стало распоряжение архиепископа Амвросия прекратить молебны перед Боголюбской иконой у Варвáрских ворот (фундамент башни, у которой были эти ворота, виден у выхода из метро "Китай-город" на Варварку).
Откуда пошли молебны, красочно описал племянник архиепископа Николай Бантыш-Каменский: "С начала сентября поп Всех Святых, что на Кулишках, выдумал чудо с помощию фабричнаго. На Варварских воротах древней был болшей образ Боголюбския Богоматери. . Будто фабричный пересказывал попу, что видел он во сне Богоматерь, вещающую к нему так, что понеже тритцать лет прошло как у Ея, на Варварских воротах образу, не токмо никто не пел, николи молебна, ниже поставляема была свеча, то за сие Христос хотел послать на город Москву каменной дождь, но она упросила, дабы трехмесячной был мор. Не токмо чернь, но и купечество, а особливо женский пол, слушая таковыя рассказы фабричнаго, приседящего у Варварских ворот и собирающего деньги с провозглашением: "Порадейте, православные, Богоматери на всемирную свечу!" – в запуски старался изъявить свою набожность. Мерзкие козлы, попами грех назвать, оставив свои приходы и церковные требы, собирались тут с налоями, делая торжоще, а не богомолие".
По ходу бунта архиепископа убили. Сохранилась брошюра с речью, произнесённой над его гробом: "Суеверы при опасных случаях просят бога со излишним на Него упованием, и по большей части ищут, чтобы исцеление их возсияло чрез какое ни будь чудотворение: а того и не воображат бедные, что бог с гневом отвращается прошений наших, коими просим исцеления от того, от чего может избавиться, или по крайней мере предостерегать себя помощию предписуемых средств от данного нам разума. На что там богу делать чудо, где естественным порядком поврежденное исправлено быть может?"
Через год опубликовали брошюру, где Амвросий Подобедов защищал память покойного – мол, обстоятельства смерти ничего не говорят о достоинстве жизни: "Часто мы видим беззаконно живших, но спокойно умирающих: добродетели же посвятившихся мужей странно и мучительно мир сей оставляющих. Впрочем, ежели бы то было так, ежели бы по кончине разсуждать и о воздаянии, то не инако бы кажется сказать надобно было о Апостолах и всех Мучениках: потому что из них ни един почти порядочно жизни своей не кончил. Да что говорю о Апостолах и Мучениках? О самом Спасителе нашем Христе тож бы следовало заключить. Ибо чие страдание, чия смерть толь мучительная и толь поносная была?"
Вообще, это суеверие очень распространенное. Самый свежий пример: сладострастное смакование Андреем Кураевым того, что патриарх Алексий II (Ридигер) умер в туалете. Кстати, такой же казус выставляли в IV веке доказательством еретичества Ария. Ну и что? Гелиогабал умер в туалете, и Элвис Пресли, но это не означает, что Гелиогабал был отличный певец или что Пресли был певец плохой.
Обычно про туалет вспоминают, если есть желание очернить покойного. В случае с архиепископом Амвросием Зертис-Каменским недоброжелатели ставили ему в вину предательство. Владыка дружил с епископом Арсением Мацеевичем, но когда на того обрушился гнев императрицы, принял участие в расправе над несчастным. Якобы Мацеевич предсказал за это Амвросию нехорошую смерть.
Не хочется верить, что Мацеевич пожелал зла своим палачам. Не по-христиански. Впрочем, "мерзкие козлы" тоже не очень благопристойно, но Бантыша-Каменского можно понять: его едва не убили вместе с дядей. Он откупился – сунул двум схватившим его мужикам золотую табакерку и часы, и они отогнали от него погромщиков. Но дядю убили на глазах у племянника.
Историки под руководством ленинской партии изображали Чумной бунт как порыв к свободе, своего рода протобольшевизм. Самое интересное, что как минимум один подвижник российской свободы был в гуще событий, даже описал их. Это вообще уникальный человек: Фёдор Каржавин. Ровесник Фонвизина и Ушакова, Кутузова и Палена (родились в 1745-м).
Уникальный человек был сыном другого уникального человека: Василия Каржавина. Московский ямщик-старообрядец стал купцом первой гильдии в Петербурге. Олигарх (300 тысяч рублей капитала) с мощными связями и совершенно нетривиальными интересами. Старообрядец, который выучил сына латыни и лично вывез его в Европу, когда Фёдору было 7 лет. Они приехали в Лондон, где жил брат Василия Ерофей, первый переводчик "Путешествий Гулливера" на русский язык. Причём с французского: Ерофей Каржавин гимназий не кончал, он окончил Сорбонну. Что у Каржавина-отца были мощные связи, видно из того, что он сумел отбиться от Тайной канцелярии, куда на него был донос: ездил-де в Лондон и там с братом предавался групповому атеизму, заявляя, что "подлинно бога нет никакова".
Семи лет Федор Каржавин был отдан в Коллеж Лизье, в 10 лет, окончив его, поступил в Сорбонну. Окончив ее, служил у российского посла во Франции Дмитрия Голицына. В 20 лет возвращается в Россию со своим другом на всю жизнь – Василием Баженовым, который был чуть старше. 1 января 1765 года Каржавин писал отцу (на французском): "Если вам неугодно, чтобы я сделался солдатом, то буду кем пожелаете – чистильщиком сапог, если захотите, только бы не служить мне в Коллегии иностранных дел или в канцелярии. Это мое последнее решение, ибо слишком уж меня до сего времени мучили и слишком уж страдал от людей, которые подвизаются при министрах и вельможах, чтобы захотеть опять хлебнуть того же".
Голицын писал Екатерине II, что Каржавина нельзя использовать на службе в России "из-за незнания российского языка". Однако, кажется, это было лукавство: Каржавин в Париже преподавал русский. Видимо, князь хотел помочь Каржавину избежать госслужбы, к которой он, как покажут события, был решительно не приспособлен.
В России Каржавин проявляет характер и отказывается заниматься бизнесом, готовясь принять эстафету от отца. Его выгоняют из дому, Каржавин устраивается преподавателем французского в семинарию при Сергиевой лавре. Конечно, это был не его масштаб. Через два года он перебирается в Москву к Баженову, который готовит перестройку Кремля. Переводит Витрувия и издаёт его вместе с Баженовым.
О событиях 1771 года чуть позже. Полезно взглянуть на биографию и личность Каржавина целиком.
В 1773 году он получает заграничный паспорт. В Кронштадте его было арестовал адмирал Сенявин, но за Каржавина поручился "сам" Прокофий Акинфиевич Демидов, ещё один олигарх, только самый крупный. Кстати, Демидовы тоже давали своим детям образование в Европе. Каржавин оказывается в Париже, где наконец-то свободно посещает университетские курсы физики и медицины, без надзора старших. Деньги у него есть – видимо, вознаграждение от Демидова за услуги в Голландии, где Каржавин покупал для старика минералы в коллекцию. Издает свои стихи и переводы – на французском. Женится "гражданским браком". В 1776 году отплывает на Мартинику, а оттуда в Америку. Тут Каржавин участвует в войне за независимость, трижды попадает в плен к англичанам и трижды бежит. Джордж Вашингтон хотел отправить Каржавина в Россию, как посылал Франклина во Францию, послом, но, видимо, тот сумел объяснить, что Россия не Франция. В 1782 году Каржавин приехал на Кубу и прожил тут пару лет, "сыскивал себе хорошее пропитание своим званием, имянно лечил больных, составлял медикаменты для аптекарей … и учил по-французски". В 1784-м он возвращается в Америку, становится тут профессором колледжа и переводчиком у французского посла. В 1788-м он во Франции и, видимо, он тут и во время революции, но потом старался это затушевать. После этого Каржавин четверть века, до самой смерти, жил в России, издал 78 книг: история, архитектура, словари.
Каржавин, как и сыновья Акинфия Демидова, уже был больше французом, чем русским (те вообще русским не владели). Но, в отличие от многих озападнившихся олигархических отпрысков, он любил не Запад потребления (кстати, от наследства Каржавин отказался), а Запад свободы – который ещё поискать надо. В очерке об американской революции – Каржавин писал "американская перемена", цензура же – он подчёркивал роль среднего класса, класса "с посредственным имением", полагая, что самые богатые и самые бедные "оба последние классы не удобно начинают бунт". Но "бунт", "перемена" – в устах Каржавина нечто позитивное: "Власть давать самим себе законы – суть преимущества, которыми наслаждаются граждане Демократических областей".
Каржавин описывал восстание на Мартинике в 1793 году – а на Мартинике он жил – и восхищался тем, что "черноцветным" "твердость духа… помогает… превозмогать страдание, опасность и смерть".
Вот здесь и пора вернуться к чуме в Москве. Во время бунта Каржавин жил вместе с Баженовым в Кремле, от мародёров они не пострадали, те грабили Чудов монастырь и его подвалы, сдававшиеся одному купцу под вино. Никаких симпатий к бунтовщикам у Каржавина нет, как их ни выискивали подкремлёвские историки 1960–80-х годов, но есть, несомненно, восхищение смелостью и силой: "Бросались нагло на оружие, крича: "Чернь, стой за веру, бей солдата до смерти" и протч. В эту ночь один боец купецкой, из славных, бросился на пушку с одними сжатыми кулаками, но вдруг картечью опровергнут. Другой, называемый Кобыла, попал на 3 штыка и, сорвавшись с них, имел еще довольно силы, чтобы успеть ударить одного унтер-офицера, но 4-ым штыком насквозь пронзен, пал пред ногами своего победителя".
При этом Каржавина завораживала и сила правительственных войск: "Внутри [Чудова] монастыря положено мертвых до 70 человек, на площади же и во всем Кремле с оными 70 человеками щитают до 600 человек, да до 400 человек щитают убитых вне Кремля, то есть на Спаском мосту, под горою к Василию Блаженному, на Красной площади".
Это 16 сентября, а 17 сентября на Красной площади вновь толпа, солдаты держат фронт у Спасской башни и Москворецком мосту, "где книжные лавки", замечает Каржавин, истовый интеллектуал. Бунтовщики напирают на солдат, и тут им в тыл ударяет конница со стороны нынешнего Исторического музея:
"Тогда офицеры, усмотря с мосту, что Еропкин сзади рубит, схватили за ворот всяк того бунтовщика перед коим он стоял. И так втащили во фрунт почти всех тех, которые предлагали кондиции; тут были раскольники, фабришные, подьячие, купцы и холопи. Втоща во фрунт, их старались наперед опохмелять медными эфесами, потом вязали руки назад и бросали в назначенные для них в Кремле погреба".
Примечательно словечко "опохмелять". Это бунт тех, кто растащил бутылки из монастырских погребов. Это бунт не "посредственных". Ни малейших симпатий ни к одной из сторон Каржавин не испытывает. Скорее вспоминается его фраза, написанная на полях книги Сведенборга о рае и аде: "От равноправия между небом и адом проистекает Вольность человека".
Каржавин был мастер парадокса. Он, что принципиально, больше ненавидел рабство, чем любил свободу, но ведь он жил в мире, где рабство было нормой – и где освобождение американских рабовладельцев от власти британского короля ничуть рабства не уменьшило, даже наоборот, и он во всём этом варился. А свобода – что её любить, она просто как воздух: если тиран истребляет своих подданных, "тогда перестаёт быть и основа повиновения: ни что тогда не связует их, ни что их к нему не прилепляет, и они вступают паки в естественную им свободу". Это в примечаниях к очерку Монтескье об Англии, а в примечании к очерку о Швейцарии свидетельство очевидца: "Она есть образ вольности".
Во время американской революции Каржавин надеялся, что она "будет прибежищем свободы, изгнанной из Европы роскошью и развратом". Но когда победа революции оказалась и победой рабовладения, он написал от имени раба: "Высочайшее существо, создав меня человеком, создало меня вольным. Оно даровало мне волю, дабы я ей следовал. Независимость была первый и драгоценнейший его дар. Каким образом лишился я оныя? Белые! Вас о том вопрошаю".
Вопрос был риторический. Рабство – чума. Лечится не бунтами и расстрелами, не пьянкой и грабежами. А чем? Тем, что каждый сам, свободно, тестирует себя на заражённость холуйством или рабовладельчеством и вырабатывает у себя иммунитет. Вирус можно извне заполучить, а свободу – только изнутри.
Историк и священник, ведущий рубрики Радио Свобода "Между верой и неверием"
Читайте также:
